“Васса Железнова”
В палате лежали тяжело больные люди, у которых надежды на выздоровление почти не оставалось. Возле каждой кровати суетилась какая-нибудь женщина, ухаживая за своей матерью, дочерью или сестрой. Только к одной старушке никогда никто не приходил. Она, сгорбившись, сидела на своей кровати и время от времени тяжело вздыхала: “Да-а, каждому – свое…”.
Но вот однажды вечером и к ней пришла посетительница – то ли соседка, то ли знакомая. Это сильно воодушевило бедняжку. Она громко разговаривала с женщиной, обсуждая свои проблемы, и во всем ее поведении ощущалось: “Вот видите, и ко мне приходят, я тоже кому-то нужна”.
Только не радостную весть принесла ей та женщина. Оказалось, что внучка, кроме которой у старухи никого не было, просто избавилась от больной бабки, поместив ее в больницу. Навещать, и тем более забирать ее отсюда, она не собиралась.
Старушка была крайне возмущена и взволнована этой вестью. После ухода женщины она долго, не переставая, разговаривала сама с собой, то что-то бормоча себе под нос, то вдруг громко выкрикивая: “Валька, сучонка!.. Если бы я могла, я бы тебе сейчас показала!.. Да если бы не мои ноги!..”.
Уже погасили свет. Все молчали. Но никто не спал – люди сопереживали несчастной старухе.
“Если бы не мои ноги, - сетовала она. – Раньше меня боялись! Я была как Васса Железнова! – вдруг послышались в ее голосе металлические нотки. – А теперь конечно! Теперь меня бояться нечего! Теперь – я не нужна!..”.
В конце концов она умолкла. Каждый стал думать о своем и потихоньку засыпать. А старушка так и просидела всю ночь на своей кровати, еще больше сгорбившись и опустив голову. О чем она думала? Жалела себя или осуждала? Неизвестно. Она молчала. Она была одинока в этом огромном мире. Один на один со своей бедой…
Наступило утро. Палата опять наполнилась жизнью. И снова возле каждой кровати уже суетилась какая-нибудь женщина, ухаживая за своей матерью, дочерью или сестрой.
Начинался новый день…
1990 г.
Немодные ботинки
Середина марта. Первое тепло после долгой снежной зимы. По дорогам неслись реки талой воды. Сквозило…
До трех оставалось несколько минут. В «предбаннике» почты стоял маленький, поросший щетиной старичок. Вероятно, пришел за пенсией. На нем, кроме полосатой пижамы и старого больничного халата, ничего не было. Башмаки, надетые на босу ногу, и штаны по колено были мокрыми. Он как будто сбежал из больницы.
- Не знаю, где ночевать придется, - жаловался старик сидящей на лавочке женщине.
- Хоть бы еще один халат, - сокрушалась та.
- А ничего… Мне бы только до транвая дойти…
- Не открывают еще? Пять минут осталось! – веселый мужской голос чуть приподнял всем настроение.
- А ты заходи сюда, погрейся, - пригласил старик подошедшего мужчину. Потом, показав на рваные башмаки, виновато-шутливо добавил:
- У меня, вишь, ботинки, хм… не модные уже – порвались…
- А ты, дед, купи в «Буте-Капитал», - сострил мужик, - там хорошие туфли стоят.
- Чего? – старичок растерялся и немного сник.
- Магазин такой есть, говорю. «Бутя-Капитал» называется.
- Ааа… не знаю…
Мужик горько усмехнулся и как бы про себя, с болью:
- Не знаешь?.. Да и не узнаешь уже…
Было в этом что-то щемящее душу. Мужик пошутил не столько над несчастным стариком, сколько над всем простым людом, который в одночасье превратился в никому не нужных голодранцев в рваных башмаках на босу ногу.
Все молчали. Старик дрожал. Неподалеку кружились две голодные рыжие собаки…
Это было первое тепло после долгой снежной зимы.
1994 г.
“Лав стори”
Я возвращалась домой по вечерним улицам, густо посыпанным шуршащей под ногами листвой. В моем родном, любимом городе стояла осень.
Около дома меня ждал мой знакомый, к которому я давно питала нежные чувства.
- Здравствуй, - он был бледен и очень истощен.
- Привет! – прячусь под маской равнодушия.
- Она приходила к тебе? – он был глубоко влюблен в одну вздорную особу.
- Да, - я изображаю сострадание.
И вдруг он начинает жалко причитать:
- Помоги мне! Я не могу жить без нее! Я покончу с собой!
“Господи, какой же ты дурак!” - думаю я.
- Ну что ты, так нельзя! Все будет хорошо, - произношу вслух другое.
Я хотела его просто поддержать (после каждой их размолвки он “кончал с собой”, и дело принимало опасный оборот), но не заметила, как мои “нежные чувства” переросли в глубокую привязанность.
Так началась наша “история любви”, а вернее – только моя. Я любила его нежно и самозабвенно. Он же снисходительно мне это позволял. Время от времени даже делился своими сердечными переживаниями.
- Я люблю ее, - печально сообщал он мне, чувствуя при этом, как холодеет мое сердце. В такие минуты мне хотелось умереть.
Но бывали дни, когда он забывал о ней, и тогда моя душа пела. Это был самый счастливый и самый мучительный период моей жизни.
В конце концов мы расстались.
- Я люблю тебя, - говорил он мне в наш последний вечер.
- А я тебя – ненавижу, - тихо отзывалась я.
Не веря в реальность происходящего, он пристально вглядывался в мои глаза, пытаясь разгадать какую-то женскую уловку. Но видел одно лишь презрение, которое мне и не хотелось скрывать.
Я возвращалась по вечерним улицам, ярко освещенным неоном. С красноватого неба сыпался легкий пушистый снег. В мой любимый, до боли родной город пришла зима…
1998 г.
“Сны о сыне”
Галия с детства мечтала о ребенке. Когда мы познакомились, нам было по семнадцать. У меня на уме были одни кавалеры, Галия же грезила только будущим сыном.
“Как она может думать о ребенке? – недоумевала я. – Это ведь так скучно. Сейчас нужно гулять, веселиться, знакомиться с мальчиками!”. Но нет, каждое утро по дороге в институт она рассказывала мне очередной сон про своего будущего малыша: “Он был такой маленький, в голубых ползунках. Я взяла его на руки и прижала к себе. Это было счастье…”.
“Знаешь, - говорила она однажды, - я, наверное, умру, когда узнаю, что беременна – мое сердце не выдержит этого”.
Я только молча улыбалась, слушая ее.
Несколько лет спустя Галия вышла замуж за хорошего парня, который увез ее в другой город. Но мы продолжали общаться: писали друг другу письма, разговаривали по телефону.
Она была счастлива, а я была рада за нее.
Когда приблизился срок появления на свет ее долгожданного сына, я решила, что поеду к ней, чтобы быть рядом в этот самый главный момент ее жизни. Но судьба распорядилась по-своему…
Я поехала в тот город, где жила Галия, но уже не к ней…
Потому что за несколько дней до отъезда получила такую телеграмму: “Галия умерла во время родов. Мальчик остался жив”.
Она с детства мечтала о ребенке. Наверное, ее душа тосковала по тому, с кем не суждено было встретиться в этом мире…
1999 г.
“ У меня есть все…”
На моем балконе собралось несколько ненужных вещей, от которых давно пора было избавиться: два старых стула, маленький стол, небольшой ковер и кое-что по мелочи. Я хотела отнести их на помойку, чтобы забрали местные бомжи, да не получалось – все некогда было.
Но однажды мне удалось “сплавить” это барахло.
Как-то, будучи на работе, я вышла подышать свежим воздухом (я работала в компьютерном клубе, куда по вечерам набивалась уйма народу) и увидела, как открылась дверь в подвал, и оттуда почти что выползли две женщины. Я сразу узнала их по голосам: это были те самые “торгашки”, которые продавали овощи в нашем дворе. Я была крайне удивлена – “торгашки”-то, оказывается, были бомжихами!
- Апай, - я обратилась к той, что постарше, - вам стулья не нужны?
- Да-да, нужны, - обрадовалась та, - у тебя еще что-нибудь есть?
- Есть. Приходите ко мне, - я называю адрес.
В этот же вечер они появились у меня. Схватив все, что я вынесла, и не скрывая бурной радости, они утащили это к себе.
“Как хорошо, - думала я, - и мне не мучиться, и теткам – радость”.
А через несколько дней ко мне подошла та самая “апай”. Было уже темно. Я стояла у входа, выйдя, как всегда, на пару минут подышать. Они же устало волокли непроданные овощи к себе в подвал. Увидев меня, “апай” подошла ближе.
- Кызым, - гордо начала она, - ты не думай, у меня есть свой дом. У меня очень хороший большой дом. И у меня есть хорошая мебель. У меня есть все, только в Урджаре. Но там жить невозможно – там нет работы. Оттуда все уезжают.
Она говорила что-то еще, но я уже не слышала ее. Передо мной стояла не “торгашка” и не “бомжиха”, а несчастная пожилая женщина, загнанная в подвал жизни. Теперь мне было даже неловко за то, что предложила им свое барахло.
С тех пор прошло много лет, но я никак не могу забыть эту женщину, гордо стоявшую передо мной в тот вечер, ее старчески грузный силуэт, красную кофту, надетую поверх цветастого платья, и голос, преисполненный человеческого достоинства, которым она произносила важные для себя слова: “Кызым, ты не думай, у меня есть все…”
2004 г.