(быль)
Аплодисменты… Нет, нет, тут не о рукоплесканиях благодарных зрителей в театре за восхитительную игру актёров, полонивших человеческое сердце. Здесь аплодисменты целой, более чем скромной, жизни человека. Кто он?
Опалённый огнём войны, забытый его единственной любовью и детьми, не признавшими в солдате-инвалиде отца, он безропотно шёл по земле. Казалось: вот-вот его ноги-деревяшки треснут от горя и расколются… А вот поди ж ты, стоически прожил.
Поздним октябрьским вечером по чернозёмной хляби просёлочной дороги, начинающей чуть подмерзать, из последних сил переставлял «ноги» одинокий путник. Куда и зачем в столь поздний час… Он и сам не ведал. Но вдалеке замерцали фитильки деревенских керосинок, и он робко обрадовался: «Авось, не оставят на улице солдата, Петра Петрова, потерявшего ноги в последнем бою за Прагу».
Нерешительно постучал в окошко первой же избы и замер в ожидании. Вот скрипнула дверь, и в проёме показалась женщина, неопределённого возраста, с летучей мышью в левой руке, с пустым правым рукавом скромного серого платья. Она окинула гостя оценивающим взглядом и, ни о чём не спрашивая, произнесла: "Медикаментов у меня – никаких, но помогу чем могу, заходите».
– Ни от каких медикаментов новые ноги не отрастают. А вот ночевать бы в
тепле, силы на исходе у солдата, – почти молящее произнёс Пётр, за что тут же
в душе пристыдил себя за проявленную слабость.
Хозяйка молча положила на широкую лавку подушку и сказала: « Ночуйте тут. Других роскошей здесь нет». Погасила фонарь и поднялась на печку. В избе стояла звенящая тишина.
Пётр мгновенно провалился в сон и проснулся, когда хозяйка вовсю хлопотала у печки. Приладил себе «ноги» и произнёс: « Благодарствую за тепло – век не забуду вас». Взялся за свою котомку, готовясь уходить, как хозяйка вышла из-за кухонной заборки. Глянула на гостя и – брови на лоб: перед ней был тот…
В прифронтовом госпитале она, как на конвейере, оперировала потоком прибывающих раненых. Особо запомнился танкист с гангреной ног. Красавец, держался – без жалоб и стонов, хотя дела у него были, казалось, безнадёжны. Когда его несли в операционную, коллега-хирург даже шепнул ей: «Стоит ли мучить, умирает же…». Странно, но в ответ коллега услышал от неё: « Посмотрим. Может, я своего будущего жениха спасаю…» И спасла. Но в тыл отправили
его уже без ног.
– Постойте. Если не ошибаюсь, это я у вас отняла ноги в госпитале пятого декабря
сорок четвёртого года (дату помню точно). На меня не в обиде? – строгим
голосом хирурга проговорила хозяйка, явно намереваясь вопросом задержать
уходящего.
– Признаться, ничего не помню из того: больше был без сознания. Но дата операции
точная – в документе значится. Обиды не допускаю, но и благодарить жизнь не за
что. Семьи нет, а начинать новую – кому нужен несчастный инвалид… – искренне
начал было солдат, но враз умолк за ненужностью откровенничать.
– Садитесь за стол, будем завтракать чем бог послал, – сказала хозяйка и
поставила на стол горячий картофель в мундире. – Больше в моём доме – шаром
кати. Может, в следующем, сорок восьмом году, заживём полегче. А ныне –
неурожай, какие редко случаются.
Да, меня звать Вера Сергеевна, можно просто – Вера. Заведую в своей деревне
медпунктом. В городе однорукому врачу не слишком были рады, вот я и вернулась
в родной дом, правда, сиротский: мать-старушка не выдержала, когда погиб у неё
муж и двое сыновей. Только я и уцелела. А руку, вместе со скальпелем, у
операционного стола, – как палашом, осколком… в феврале сорок пятого… От
госпиталя осталась одна я, вот такая, пусторукавая, как тут в
народе окрестили меня. Не обижаюсь: на пациентов немыслимо сердиться.
Вера поймала себя на мысли, что спешит сказать о себе всё, словно боялась потерять слушателя. Говорила, говорила, изредка бросая на гостя взгляд. Отметила про себя: тот же красавец, только теперь с проседью в кудрях и лицо того страдальца-сироты, которого никто нигде не ждёт. А ноги…
« Что ноги? Сколько теперь нас, безруких и безногих… Неужели поодиночке пропадать, – подумала Вера. И тут же вслух нерешительно вымолвила: « Оставайтесь здесь, вон рядом изба пустует. Я, эскулап ваш, помогу, когда нужно… Работы в колхозе хоть отбавляй: в кузне ли, на конюшне ли, на ремонте ли тракторов… Так и забудЕМ про инвалидность».
– Пётром меня зовут, сорок лет уж. Ваш совет принимаю, пусть будет так: остаюсь,
надеясь на эскулапа рядом, – твёрдо произнёс гость.
Председатель колхоза был рад бывшему танкисту и поручил ему обучать подростков делу важному – ремонту тракторов. Петров знал танк и трактор, мог их разобрать до последнего винтика и собрать играючи.
– Поселяйся пока в давно пустующей избе, а там, глядишь, и какая молодка
обогреет. Теперь мужчин в деревне станет двое, я да ты. А до войны одиноких
бабонек не было… – с явной грустью говорил председатель Иван Иванович,
сопровождая Петра до пустующего дома.
Пётр осмотрелся в случайном жилище… И его снова обуяло такое тоскливое одиночество, что стало невмоготу дышать. « Давай танкист – прямой наводкой, а уж там – как богу угодно: примет не примет», – решил Пётр, направляясь к дому докторицы.
Вера Сергеевна, кажется, и не удивилась, увидев его в окно. А когда он шагнул в избу, негромко произнесла: « Обедать будем, пора уж…». И это «пора уж» прозвучало так просто, как обычно женщина встречает главу своего семейства.
– Мне бы лучше с тобой, Вера Сергеевна, чем в чужой избе куковать. У меня есть
руки, а у тебя – ноги… Так будет легче, чем пропадать поодиночке, – спешно
выговорил Пётр, боясь женского «нет», которое уже однажды разрушило его жизнь.
– Правда, две ноги, три руки – любое дело по плечу… Авось, сладим, – ответила
хозяйка, чуть смущаясь: то ли оттого что сходу дала согласие, то ли оттого что
на столе опять та же еда, картошка с капустой.
И всё сладилось, кроме деток. Ничего не поделаешь: война отняла у Веры не только руку, но и главное женское счастье – иметь детей. Зато понимали друг друга с полуслова, радуясь послевоенному покою (всякий, прошедший ад войны, ценит мир как царство Божие, только молчит об этом).
Жили: она лечила, он помогал подросткам овладевать профессией танкиста, разумеется, и тракториста. Ребята тянулись к нему, а он – к ним, как к своим … детям.
Вечерами Пётр играл на скрипке, единственное, что унёс из родного дома. Лет с пяти его учил музыке отец, ведущий скрипач в большом оркестре. Но в тридцать восьмом отец сгинул в лагерях – семнадцатилетнему сыну путь на факультет музыки оказался без лепестков роз…
Зато прошёл курсы трактористов, что оказалось важнее всего: владел танком в бою так искусно, что вызывал ярость и зависть врага.
В сельском клубе нужен был музыкант, и Пётр организовал для детей струнный оркестр. Самозабвенно отдаваясь репетициям, девчонки и мальчишки были в восторге от своего учителя музыки. Через год к ним пришёл успех: радовали музыкой свою деревню, а на городском конкурсе оркестр стал лауреатом. Радость переполняла оркестрантов, несомненно, и Петровича (так между собой ласково называли дети своего руководителя).
Но, видно, не напрасно в народе говорят, что светлую радость подстерегает тёмная гроза… Вот и Петра с Верой тоже…
Как-то в июньский ласковый вечер, когда она полола грядки, а он ладил осевшее крыльцо, во двор явилась непрошеная гостья.
– За тобой пришла, Петро. Одна не могу, мой-то повесился, а твои выродки куда-то
сбежали. Собирайся, – заявила непрошеная, демонстративно встав у крыльца и как
бы не замечая его жену.
Вера, поняв, кто это, не отрываясь от работы, подумала: « Не скандалить же…
Будь, как он решит. Приму эту очередную горечь… Не такое пережито».
– Манька, Манька… Забудь сюда дорогу. И найди себе очередную жертву петли, что у
тебя обязательно получится. Вон дорога. Посохом по тебе или сама пошагаешь? –
резко сказал Пётр, не отвлекаясь от работы.
– Пожалеешь ещё! – грозно прокричала бывшая жена, уходя со двора.
В ночь, когда Вера ушла на вызов, а Петрович уже отложил на ночь свои «ноги», вспыхнул их дом. Пока-то приладил свои «ноги» Пётр… Подоспевшая Вера еле вытащила его из огня. Обгорел, да так, что к утру скончался.
Провожали Петровича на погост всей деревней. Оркестранты дарили ему последнюю музыку, исполняя «Прощание с родиной» Огинского. Когда гроб опускали в могилу, люди, вытирая слёзы, аплодировали. Не по-православному? Зато с народной любовью …
03.11.2016 г.