Мы все в своей жизни, продолжительной или короткой, яркой или блеклой, насыщенной или однообразной, всегда пользуемся нашими русскими пословицами и поговорками, этими афоризмами жизни. Пытаемся понимать и принимать мир, каким он существует, веруя в те самые поговорки. А как же не верить, если, казалось бы, простые слова многое и, самое главное, правдиво и точно «не в бровь, а в глаз» говорят о нас и нашей грешной жизни…
Так и мы, отпраздновав с появившимися, словно сказочные Снегурочки в нашем доме, девчонками, нашей будущей второй, женской, половинкой большой семьи, отправились в гости к моей маме и близким родственникам, живущим в тысяче километрах севернее по карте России.
- Ты пока маме своей обо мне не говори, вообще, о нас с Людой, хорошо? – просила меня Марина перед отъездом.
- Хорошо, пока не буду, - ответил я ей, и мы сели в машину, которая повезла мужскую часть будущего семейства на вокзал города-героя.
- Пока, мальчишки! – крикнула она вдогонку моим сыновьям. – Мы будем вас ждать!..
Укрытые белым пушистым снегом поля и леса, пролегающие вдоль железнодорожного полотна, подталкивали к теплым светлым чистым мыслям удачно начавшегося нового года. Мне так хотелось, что бы близкие, Любимые нами, люди, окружающие мой, да и моих сыновей внутренний мир больше не уходили, не приносили своим уходом боль и страдание, что бы черная полоса жизни закончилась и наступила белая, такая, как этот лежащий на обочинах пушистый, чистый и теплый снег. Стук колес и монотонное покачивание вагона убаюкивало ту самую боль, которая осталась в ушедшем году и навсегда застряла в памяти, в мозге и душе, во всем теле, желавшем просто приятно жить, Любить и растить своих детей. Да не тут-то было, опять же русская пословица верно гласит: «Мы полагаем, а Бог располагает»…
- Пап, - прервал мои мысли младший сын, игравший своей маленькой модельной машинкой на верхней полке, - я есть хочу, давайте чего-нибудь поедим.
- Хорошо, слезайте, - скомандовал я мальчишкам, - и доставайте продукты из сумки, а я за чаем схожу.
Какое же это чудо, что есть у меня на большой и необъятной планете Земля тот, кто в тебе нуждается, тебя Любит, то маленькое живое существо, которое вот так просто может попросить кушать или рассказать сказку на ночь, попросит однажды научить играть в футбол или подтягиваться на турнике. Как здорово!..
Ближе к обеду следующего дня мы прибыли к бабушке Наде, моей маме и все близкие родственники по ее линии собрались за одним большим столом, ведь, мы, южане, теперь не частые гости здесь, особенно когда однажды Олины родители переехали к нам на юг. Новогодние каникулы были в самом разгаре и у всех нашлось время пообщаться. Встреча получилась приятной и веселой, хорошо быть редким гостем, тогда все с тобой хотят пооткровенничать, узнать что-нибудь новенькое из твоей жизни, поучить чему-нибудь, как это всегда делал и делает до сих пор мой дядя Володя, младший брат мамы, который в свое время соблазнил меня курсантской формой…
- Мама, а где это дядя Вова служил в такой форме? – спросил однажды восьмиклассник у своей мамы, разглядывая ее альбом с черно-белыми фотками.
- Это он учился в речном училище в Горьком, речником хотел стать, - пояснила мама.
- И стал? – не унимался школьник.
- Да, работал на судне года четыре после того, как отслужил на Балтийском флоте три года. Там потом на судне встретил будущую жену, тетю Валю и как только они узнали, что у них скоро появится Андрейка, вышли на берег работать.
- Красивая форма. А кто это на памятнике за ним? – не унимался любознательный парень.
- Матрос Вилков, герой, закрывший в Великую Отечественную войну грудью пулемет в доте. Вот ему памятник в доме курсанта и поставили.
- Мам, я тоже хочу в речное училище! – воскликнул восьмиклассник, ни минуты не задумываясь.
После некоторой паузы мама спросила:
- Ты же офицером мечтал стать после десятого класса?
- Уже не хочу, в речное училище пойду, - уверенно произнес парень.
На дворе стоял сентябрь одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года и прекрасная пора для мальчишеских юношеских мечтаний о дальних плаваниях по морям и океанам, путешествиях по разным портам и припортовым городам. Стоя на капитанском мостике белого парохода, в красивой черной форме и белой фуражке, смотреть вдаль в большой морской бинокль, наблюдая бескрайнюю зелень океана…
Так и получилось, только вместо зеленого моря и соленого океана голубые пресные артерии огромной страны Советов, вместо белого парохода земснаряд, только форма все та же черная, с нашивками на рукавах или погонах. Все случилось так, как случилось, а как давно мечталось, как хотелось поскорее окончить училище и уехать куда-нибудь далеко. Окончил, уехал и работал, сам строил свою карьеру речника и прошел полтора десятка навигаций, которые сегодня остались позади. Много осталось позади и плохого, и хорошего, и светлого, и темного, а тому парню перевалило уже за тридцать три, промчался возраст Христа, пройден тот барьер трудной мужской жизни и нет больше того юного школьника, резко поменявшего тропу жизни всего лишь по одной фотке, всего лишь…
Гости посидели и разошлись, мы, уставшие с дороги, легли спать, а утром, морозным январским утром пришел мой папа, с которым я не общался уже более пятнадцати лет, но который знал, что я со своими сыновьями школьниками, носящими его фамилию и являющимися немногочисленными продолжателями той самой фамилии, приеду в гости.
- Надь, Витя наш умер, послезавтра похороны, - тихо проговорил он с порога после приветствия.
- Да ты что? – искренне удивилась мама. – Мы с сыном придем…
Конечно, мы обязательно пойдем, как же могло быть иначе, ведь, это мой второй папа, «папа Витя», который растил меня в отсутствие родителей, когда они свой ежегодный летний отдых проводили в Крыму с сестрой, но без маленького меня, на протяжении трех лет по два месяца. А тетя Галя, его жена, была моей второй мамой, «мамой Галей», приучившей меня все делать левой рукой, потому, как сама была «левшой». Так я и кушать стал левой рукой, и писать научился левой справа налево, наоборот, не как все, и пинать футбольный мяч мне было удобнее левой ногой, отчего и играл все восемь лет левого защитника. Ох, и настрадался я в первом классе из-за писанины наоборот!..
А через день случилась та самая моя встреча с братьями и сестрами по линии отца, как в русской пословице: «Земля все равно круглая и нет в ней углов, где бы можно было спрятаться от самого себя и близких», из-за которой и вспомнились многие другие народные мудрости о семье и доме. Да, именно, встречаемся-то мы только на похоронах да на днях рождения, на вторых, правда, гораздо реже. Практически все они, кроме тех, что проживают в данный момент за границей, собрались на похороны «папы Вити», все, кого я видел в последний раз лет двадцать назад. Да, по-моему, в том далеком восьмидесятом году, когда Сашка, сын «мамы Гали» и «папы Вити», мой единственный старший брат, хоть, и двоюродный, но роднее родного, Сашка, уходил в Советскую Армию…
- Стасик, братик, я ухожу в армию через три дня, приходи вечером после школы меня провожать, - гордо поведал мне брат.
- Как, в армию? А с кем я буду играть? А с кем я буду музыку слушать? А кто мне будет помогать с английским языком? – обиделся я, ученик шестого класса, услышав его гордые слова.
А потом был шикарный по тем временам прощальный стол, собранный «мамой Галей» и наши двоюродные сестры – Марина, Оля и Наташа, родная сестра Света, все наши родители, мои тети и дяди. Я сидел рядом с моим старшим братом, сидел удрученный и обидевшийся тогда на всю Страну Советов и ее армию. А в квартире были слезы и напутственные слова, речи мужчин и слова женщин, похлопывания по плечу друзей и поцелуи подруг. В нашей большой и дружной стране многие уже были наслышаны про начавшуюся войну в Афганистане.
А потом через год службы была военная академия и через несколько лет офицер, военный переводчик, поехал на локальные конфликты зарабатывать ранения и ордена.
А потом наши дорожки с Сашкой разошлись и заросли травой развода между моими родителями и моими обидами на родного отца, а о том, где и что мой брат, в течение двадцати лет я знал только со слов Светланки, моей старшей родной сестры, общавшейся с отцом…
- Здравствуй, сколько лет не виделись? – ответила на мое приветствие Оля, младшая из нашего рода, подобревшая и осунувшаяся за эти годы медицинская сестра, когда я вошел в маленькую кухню «хрущевки».
- Двадцать, - спокойно ответил я, понимая, что жизнь остается жизнью и ближе фамильной родни никого на свете нет, родни, которой с каждым годом становится меньше и меньше.
- Какой-то ты постаревший, - удивилась самая старшая сестра Марина, народный судья с большим стажем работы, окинув меня пристальным взглядом опытного юриста, - что-то с тобой не то, надо тебя лечить.
- Все нормально, не надо меня лечить, я уже взрослый, - ответил ей я и улыбнулся, - скоро приду в норму, время вылечит.
- Как после смерти Оли? – не унималась дотошная сестренка.
- Детей поднимаю на ноги, живу и работаю, - коротко и сухо ответил я, не желая говорить на эту тему.
Странно, время проскочило такой большой отрезок своего пути, мы сильно повзрослели и возмужали, на наших, когда-то молодых лицах, появились морщинки и угасли детские искорки в глазах, сами за это время прошли большой жизненный путь и стали матерями и отцами, кто-то дедушками и бабушками, а поговорить не о чем, очень странно. Ситуация, прямо скажем, не совсем для этого была подходящей, но стоя на маленькой кухне в квартире «мамы Гали», я явственно воспроизвел в своей памяти дни, когда мы с Сашкой играли в его маленькой комнатке в солдатики и шахматы, создавали из одеял и подушек поле боя с окопами и сопками. Куда-то все моментально улетучилось, а мы появились в этом доме по такому неприятному, но неизбежному для всех случаю.
За окном стояло начало морозного снежного января, мы в том же составе, как когда-то, на Сашиных проводах в армию, но двадцать лет спустя, тупо глядели в окно и не знали, что сказать друг другу. Мы, двоюродные и родные братья и сестры, в какой-то мере продолжатели нашей фамилии, хотя, если честно, из всех присутствующих продолжателем именно нашей фамилии был только я один. Нашу, казалось бы, спокойную, но напряженную обстановку, разрядила вошедшая в кухню «мама Галя» и, увидев меня, она искренне обрадовалась:
- Стасенька, сынок, спасибо, что пришел. Видишь, ты, как специально приехал попрощаться с «папой Витей». Молодец, - да, таким ласковым и нежным именем всегда называла меня только она, моя «мама Галя».
Следом за ней вошел тот самый Сашка, только не безусый юноша, собравшийся в Советскую армию, а седоватый и потрепанный годами жизни и служения на благо Отчизны майор безопасности, практически военный пенсионер, отдавший и той самой Родине, и новой России себя, свои знания пяти языков и свою молодость сполна.
- Привет, братишка, - искренне обрадовавшись моему появлению и попытавшись улыбнуться уголками губ, произнес он, и у меня сразу сложилось ощущение, что и не было тех двадцати лет, - как я рад тебя видеть. Сколько лет не виделись?
- Двадцать, - во второй раз за последние десять минут ответил я.
- Да, - вздохнул он, - а встречаемся только на таких мероприятиях, - и он неодобрительно покачал головой.
- Жизнь, - философски ответил я, - «папа Витя», наверное, ждал моего приезда, что бы попрощаться.
- Может быть, он тебя сильно Любил, - констатировала факт «мама Галя» и замолчала, приложив платок к плачущим глазам.
Потом прошли все вытекающие из данного ритуала процедуры, а на следующий день мы немного пообщались с «мамой Галей», братом и его семьей, придя к ним в гости. Вот тогда я и понял одну простую истину, что человек, уходя в мир иной, всегда желает нам, оставшимся здесь, на грешной Земле, только хорошего, что бы мы чаще виделись со своими родственниками и близкими людьми, которых действительно остается все меньше и меньше. Даже, пусть и через долгие двадцать лет разлуки, случившиеся, возможно, по вине всего двух человек, а, возможно, по воле непреодолимых обстоятельств житейской силы…