Духовная Академия имеет богатую и насыщенную историю, которая в значительной степени исследована и описана. Поскольку меня интересуют только последние годы существования этого учебного заведения (1916-1918 годы), когда в ней учился Альфонс и его некоторые будущие коллеги, то вдаваться в историю Академии я не буду.
По императорскому указу от 23 февраля 1842 г. Духовная Академия была переведена в Санкт-Петербург из Вильно (Вильнюса), где она функционировала как Академия с 1833 г., а до этого была Виленским университетом. С 1844 г. она находилась на 1-й линии Васильевского острова.
Курс обучения в Академии был четырёхлетним. В число главных предметов входило изучение Св. Писания и других богословских наук (догматическое и нравственное богословие и др.). Среди дополнительных дисциплин были каноническое право, церковная история, ораторское искусство, теоретическая и практическая нравственная философия, латинский язык. "Русской словесности", хотя она и была только дополнительной дисциплиной, придавалось большое значение.
Если воспитанники показывали хорошие успехи в науках и у них не было нареканий по поведению, то по окончании четвёртого курса обучения они имели возможность претендовать на степень кандидата богословия. Для этого они должны были представить письменное сочинение на заданную тему (т.е. диссертацию) по одной из церковных дисциплин: из догматического богословия, или из церковной истории, или из социологии и т.п. В том случае, если Конференция Академии (современный Учёный Совет) признавала диссертацию удовлетворительной, соискатель степени готовился к своеобразному экзамену. Ему сообщали, по каким разделам основных богословских дисциплин будут задаваться вопросы; а также называли раздел из "русской словесности", т.е. по истории русской литературы. Если соискатель сдавал этот экзамен, то Конференция Академии признавала его достойным степени кандидата богословия. Если диссертация признавалась неудовлетворительной, то соискатель указанные экзамены не сдавал, а имел право через год сделать следующую попытку.
Выпускники Академии направлялись на службу в приходы, но иногда оставлялись при Академии или семинарии. Кандидаты богословия имели возможность через год претендовать на степень магистра богословия, для чего они должны были представить две диссертации: одну – на богословскую тему, другую – по русской литературе.
Кандидатские и магистерские богословские диссертации начала ХХ века существенно отличались от современных гражданских диссертаций. Так, будущему митрополиту Антонию Спринговичу, претендующему на степень кандидата богословия, была назначена тема из церковной истории: "Какие Римские Понтифики и почему так энергично искали [т.е. добивались] упразднение инвеститур". Кандидатская диссертация соискателя представляла собой три с половиной листа рукописного текста, исписанные с обеих сторон. Ссылки на литературу отсутствовали. Почему-то фамилия соискателя была представлена в форме "Спрындович", хотя в деле "Об утверждении воспитанников Академии в ученых степенях…" его фамилия имела привычную нам форму. Члены Конференции Академии единогласно признали труд А. Спринговича достойным степени кандидата богословия, причём было признано, что диссертация отвечает первому разряду.
Одновременно с А. Спринговичем диссертацию на степень магистра богословия защищал Казимир Скрында (в мае 1901 г.). Ему была назначена тема из нравственного богословия – о пастырях, принимающих покаяние у лиц с психическими недугами, а из "русской словесности" тема звучала так: "Отличительные черты комедии в произведениях Гоголя и Островского, имея в виду два лучших произведения этих авторов: "Ревизор" – Гоголя и "Свои люди – сочтёмся" – Островского". Объём этих диссертаций был несколько больше, чем кандидатских – примерно по 8 листов, исписанных с обеих сторон. После соответствующих экзаменов К. Скрында также был признан достойным степени единогласно, но диссертации был присвоен второй разряд.
Однако бывали случаи, когда диссертация признавалась неудовлетворительной.
Так, в июне 1899 г. вице-префекту училища Сестрженцевича при костёле Св. Станислава – священнику Никодиму Ранцану была назначена тема кандидатской диссертации из догматического богословия: "Об общности всех людей, от одного начала собранной" (в т.ч. "Что Откровение и что наука говорят о происхождении человека"). Соискатель сдал диссертацию в октябре следующего года. Следует отметить, что Н. Ранцан был одним из первых латгальских священников (если не самым первым), вышедших из крестьян, которые не ограничились получением высшего образования, а решили углубить свои научные познания. Конференция Академии на заседании в октябре 1900 г. признала диссертацию неудовлетворительной. Однако первая неудача не остудила желания Н. Ранцана повысить научную квалификацию, и он сразу же пишет прошение о назначении новой темы. Резолюция ректора Академии епископа Карла Недзялковского была предсказуемой: "Отложить на год". В октябре 1901 г. Никодиму Ранцану была назначена новая тема диссертации из догматического богословия: "О чудесах, являющихся критерием божественного Откровения" (в т.ч. "Возможность и познаваемость чудес" и т.д.). Новую диссертацию Конференция Академии на заседании в мае 1903 г. признала удовлетворительной и назначила соискателю "трактаты для экзамена" из Священного Писания, из догматического и нравственного богословия и церковной истории, а из "русской словесности" – историю русской литературы "от Жуковского до Гоголя включительно". В ноябре 1903 г. Н. Ранцан выдержал словесные испытания и был признан Конференцией достойным степени кандидата богословия.
Понятно, что такая подготовка весьма способствовала занятию литературным трудом и А. Спринговича, и Н. Ранцана, и К. Скрынды и других обладателей научных степеней кандидатов и магистров богословия.
Из тех священников, с кем Альфонсу Пастору предстояло в будущем работать или просто столкнуться, можно ещё раз упомянуть будущего первого епископа Рижского Эдуарда О'Рурка, которому в феврале 1909 г. была назначена тема для диссертации на степень кандидата богословия из церковной истории: "Критика описания правления Марии Католички в Англии, имея в виду мнения её противников".
Будущий викарный епископ Иосиф Ранцан был удостоен степени кандидата богословия в мае 1911 г. А в мае 1912 г. Конференция Академии признала его достойным степени магистра. И. Ранцан защищался из Социологии по теме "Об экономическом сотрудничестве и его ценности в нравственной жизни человека", а тема из "русской словесности" была такой "Отрывки из "Семейной хроники" С.Т. Аксакова. Характеристика лиц. Нравы и обычаи…".
В то время, когда Альфонс обучался в Академии, ректором её (с мая 1914 г.) был прелат Эгидий Радзишевский, возглавлявший её до закрытия в 1918г.; он был также профессором философии. В польских источниках он известен как Идзи Бенедикт Радзишевский. Это была выдающаяся личность. Он окончил Петербургскую Академию в 1897 г., получив учёную степень магистра богословия. По основной специальности Э. Радзишевский получил тему из догматического богословия; по литературе – "О трагедии графа А.К. Толстого "Царь Феодор Иоаннович". Содержание, характеристика лиц…". Позже (с 1898 г.) он учился в Католическом университете в Лувене (Бельгия) и стал доктором теологии. В Петербургскую Академию он перешёл с должности ректора Духовной семинарии в польском городе Влоцлавек. На новой должности Э. Радзишевский стремился повысить уровень обучения. Он разделил на отдельные секции изучение богословия и церковного права, увеличил количество направлений в Академии, ввёл защиту тезисов студентами. С 1916 г. Э. Радзишевский принимал активное участие в работе Высших Польских курсов, организованных Обществом Польской Истории и Литературы. Он провозглашал польский католицизм основой восстановления независимости Польши, и считал, что "Польша будет католической, или не будет существовать вообще". Ещё до окончания функционирования Петербургской духовной Академии, в феврале 1918 г. Э. Радзишевский стал вице-президентом Университетского Организационного комитета, который вскоре выбрал Люблин в качестве места расположения будущего Католического Университета. Первым его ректором стал Э. Радзишевский.
В Лувене повышал свою квалификацию и другой сотрудник Академии – профессор социологии Александр Войцицкий. Он был известен, как крупный специалист в области католического социального учения. С А. Войцицким Альфонс мог познакомиться и ранее, т.к. в октябре 1910 г. профессор был назначен также преподавателем семинарии.
Профессор церковной истории и патрологии (позже и библиотекарь Академии) Чеслав Фальковский дополнительно учился в Инсбруке (Австрия). В Академию он поступил в июне 1917 г. и с этого же времени обслуживал часовню Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии при Духовной Семинарии. После закрытия Академии Ч. Фальковский вместе с Э. Радзишевским преподавал в Люблинском Католическом университете. Впоследствии (в 1949 г.) Ч. Фальковский стал Ломжинским епископом.
До Чеслава Фальковского церковную историю преподавал Михаил Годлевский, назначенный в июне 1917 г. епископом-суффраганом Луцко-Житомирской Епархии.
Незаурядной личностью был преподаватель Академии Иосиф (Матвеевич) Белоголов. В 1912-1915 годах он был викарием церкви Св. Екатерины. В 1912 г. назначен духовником семинарии и с 1913 г. преподавал в Академии. В 1915 г. И. Белоголов издал сборник документов, относящихся к устройству и управлению римско-католической церкви в России. Академию он покинул только в мае 1918 г. и тогда же стал деканом и настоятелем местного костёла в Могилёве. После революции (уже под фамилией Белоголовый) он несколько раз арестовывался и в 1928 г. был убит в Лубянской тюрьме "при попытке к бегству".
Лекции по древнегреческому языку в Академии читал (с ноября 1905 г.) знакомый нам Б.И. Эпимах-Шипилло.
Инспектор Академии каноник Александр Грикайтис, преподавал также Ветхий Завет Священного Писания и еврейский язык.
Догматическое богословие преподавал упоминавшийся уже Блазий Чеснис (работавший и в семинарии). В 1915-1917 годах он был активным членом Петроградского Литовского Комитета для оказания помощи пострадавшим от войны.
Теперь поговорим о латгальцах-воспитанниках Академии, однокашниках Альфонса.
В год поступления Альфонса в Академию Бернард-Август Кублинский был уже её выпускником. В мае 1916 г. он был признан достойным степени магистра богословия. Тема его диссертации из церковной истории была посвящена появлению протестантства в Ливонии и Курляндии в XVI в; по русской литературе – "Поэзия и славянофильство Тютчева". В Академии им встретиться не довелось. Сразу после её окончания Б.-А. Кублинский был назначен в Московский костёл Св. Петра и Павла. Но менее чем через десять лет Альфонс сменит Б.-А. Кублинского на посту председателя Центрального комитета партии христианских крестьян и католиков.
В год начала занятий Альфонса в Академии на третий курс перешёл Доминик Явдзем, будущий профессор Латвийской духовной семинарии, первый редактор и издатель латышского журнала "Католическая жизнь"; некоторое время он был товарищем (заместителем) министра образования Латвии. Он должен был окончить Академию в 1918 г., однако в связи со смутным временем революции был выпущен в 1917 г.: в июне он был назначен викарным костёла в Режице.
На одном курсе с Д. Явдземом, но в другой "секции" (группе) "своекоштно" (за свой счёт) учился Александр Иодовалькис. По окончании Академии (в 1918-1919 гг.) он был настоятелем костёла Девы Марии Кармельской в Гатчине (где до него служили К. Скрында и Ф. Трасун), но затем был арестован советскими властями и выслан в Латвию, где с 1924 г. служил настоятелем рижского храма Св. Франциска. В 1950 г. Александр Иодовалькис вновь был арестован и шесть лет отбывал в лагере.
В год поступления Альфонса на втором курсе учился Георгий Каркле, который окончил семинарию (как и гимназию) вместе с Альфонсом, и в этот же год поступил в Академию. С ним нам ещё предстоит встретиться.
Трагическая судьба постигла в дальнейшем Антония Неманцевича, учившегося с Г. Каркле в одной "секции" (но за свой счёт). Белорус А. Неманцевич четыре раза арестовывался советскими властями и приговаривался к разным срокам заключения и принудительных работ; в феврале 1925 г. он выехал в Польшу по обмену на коммунистов. Но и в Польше он не обрёл спокойной жизни. Поскольку А. Неманцевич присоединился к иезуитам восточного обряда, польские власти в 1938 г. взяли его под полицейский надзор. В следующем году митрополит Андрей Шептицкий назначил его экзархом Белорусского греко-католического экзархата. Но в 1942 г. гитлеровцы отправили А. Неманцевича в концлагерь, где он и умер.
В 1916 году, когда Альфонс поступил в Академию, на первый курс было принято 28 человек. (Для сравнения: на втором курсе обучалось 24 человека, на третьем – 21 и на четвёртом – 10 человек.) Из этих 28 воспитанников 8 человек было из Могилёвской епархии, причём только трое учились за казённый счёт; остальные были "своекоштными" – такая была тяга к знаниям! В одной "секции" вместе с Альфонсом учились, в том числе Петр Строд, Антоний Борисо'вич, Игнатий Декснис. Перечисленные воспитанники также обучались за свой счёт. Именно с совместного обучения в Академии началось сближение Альфонса с будущим епископом и Апостолическим администратором Рижского архидиоцеза Петром Стродом. После трёхклассного городского училища П. Строд поступил в семинарию на год позже, чем Альфонс; соответственно, на год позже и окончил её но в Академию поступил сразу после семинарии. С ним мы ещё не раз встретимся на этих страницах.
С А. Борисо'вичем и И. Декснисом в дальнейшем дружба не сложилась. Антоний (Борисович) Борисо'вич, поляк после обучения был викарным костела Посещения Пресвятой Девы Марии в Петрограде; затем служил в Минске, где был арестован и отбывал срок в лагерях (1945-1950 годы) и после сослан в Казахстан. После 1953 г. жил на Украине.
Игнатий Декснис после четырёхклассного городского училища учился в семинарии вместе с П. Стродом и А. Борисо'вичем. По её окончании был назначен викарным Петроградского костёла Св. Казимира, но в этом же году (вместе с ними) поступил в Академию. Будущий Наутренский декан (в 1937-1945 годах), в 30-е годы он был одним из руководителей Латвийско-Литовского союза.
Одновременно с Альфонсом, но во второй "секции" (группе) учились Иосиф Ско'рель, Павел Хомич и будущий епископ Болеслав Слоскан.
Иосиф Скорель в отличие от большинства латгальских детей был из мещан, т.е. из семьи горожан. В 1919 г. он был призван на военную службу в польскую армию и в 1920 г. принимал участие в польско-советской войне. Затем он был капелланом военного госпиталя в Варшаве и окончил богословский факультет Варшавского университета со степенью магистра богословия. Во время советской оккупации Восточной Польши в сентябре 1939 г. Иосиф (Юзеф) Скорель был арестован, и как военнопленный отправлен в лагерь в Козельск и расстрелян в Катыни.
Павел Хомич после революции служил в костёлах Петрограда (и области) и Пскова (и области). Он три раза арестовывался и приговаривался к различным срокам заключения. В 1942 г. П. Хомич был расстрелян по приговору суда в Ленинграде.
Личность Болеслава Слоскана не нуждается в представлении. Можно только отметить, что, также как И. Скорель, он происходил не из крестьянской семьи; его отец был старшим писарем запаса. После окончания семинарии в 1916 г. он сразу же поступил в Академию. Как и его однокурсникам, Б. Слоскану пришлось проучиться всего два года. Но за это время он успел зарекомендовать себя усидчивым и вдумчивым воспитанником. Первый курс он окончил одним из лучших воспитанников: из десяти отметок в годовой ведомости у него была одна "пятёрка", пять "четвёрок" и четыре "тройки". Успехи других учащихся были гораздо скромнее, по крайней мере, "пятёрок" больше ни у кого не было, а, в частности, Альфонс окончил первый курс с двумя "четвёрками" и восемью "тройками". Некоторые учащиеся были вынуждены пересдавать экзамены осенью (практически все это сделали успешно).
***
После Февральской революции руководство Могилёвской архиепархии воспряло духом, т.к. Временное Правительство относилось к нему значительно лояльнее, чем императорские власти. В частности, активизировались контакты новой власти с Апостольским Престолом (Ватиканом). Однако большевистский переворот быстро погасил этот энтузиазм. Помимо идеологических причин, дело было в том, что существенную часть средств, предназначенных на содержание архиепархии, выделяло государство, как до, так и после Февральской революции. Но большевики не собирались этого делать.
Начались проблемы с финансированием. Так, на заседании в январе 1918 г. Правление Академии было поставлено в известность, что проценты по вкладам в Государственном Банке за 1917 г. не будут выданы, и неизвестно, будут ли выданы за 1918 год. В связи с отсутствием средств каникулы воспитанников затягивались. Уже в августе 1917 г. епископ Луцко-Житомирский Игнатий Дубовский в письме в адрес архиепархии отмечал, что "тяжелые материальные условия и обстоятельства вряд ли дадут возможность Духовной Академии начать в этом году учебные занятия"; в то же время "слишком длинные каникулы, предоставленные Академией воспитанникам, являются для них не только потерей времени, но даже влияют на них пагубно". Поэтому он просил Управляющего Могилёвской архиепархией назначить воспитанников Академии из своей епархии, пусть и не окончивших курса, на приходские должности. Не исключено, что это письмо появилось под влиянием епископа-суффрагана Михаила Годлевского, только что назначенного и переведённого сюда из Духовной Академии, где он занимал кафедру церковной истории. Просьба Игнатия Дубовского была осуществлена в надлежащем порядке. Остальные воспитанники продолжали посещать занятия. Видимо, руководство архиепархией и Правление Академии всё ещё на что-то надеялись. Но после опубликования Декрета об отделении Церкви от государства и школы от Церкви от 28 января 1918 г. последние надежды должны были рухнуть.
Следует подчеркнуть, что Академия официально большевиками не закрывалась (как и семинария). Во всяком случае, мне не удалось найти документ (или хотя бы ссылку на него), в соответствии с которым эти учебные заведения прекращали бы своё существование в приказном порядке. Однако в условиях Гражданской войны и экономической разрухи, когда самое необходимое для жизни (питание, керосин, дрова и т.п.) невозможно было купить, а можно было только получить по разнарядке большевистских властей, – отделение церкви от государства грозило самыми печальными последствиями. И они не заставили себя ждать. Как писал в декабре 1920 г. Управляющий Могилёвской архиепархией архиепископ Иоанн Цепляк "В 1918 году в римско-католической Духовной Академии… вследствие возрастающей дороговизны жизни и недостатка топлива были временно прерваны занятия; слушатели же и педагогический персонал, разъехавшиеся на каникулы, временно не были созваны". Как мы теперь знаем, после этого они не были созваны никогда.
Весной 1918 г., когда воспитанники Академии обычно разъезжались на каникулы, каждый из них, кто не был направлен на конкретное место, получил справку, в которой, кроме даты его поступления на обучение, указывалось, что он увольняется в отпуск с 3 мая 1918 г. Больше воспитанники Академии в её стенах не встретились. Преподаватели Духовной Академии покинули её стены, похоже, в октябре 1918 г. (последняя ведомость на выдачу зарплаты относится к сентябрю этого года).
В связи с всеобщей сумятицей и неразберихой в стране, священников на местах не хватало, и некоторые из выпускников получали назначения на место службы. Получил такое предписание и Альфонс. Но как разительно отличалось оно от того, которое ему было выдано после окончания семинарии! Если в распоряжении от 14 июля 1915 г. указывался конкретный костёл (в местечке Дагда) и конкретная должность (викарный), то в соответствии с предписанием митрополита Эдуарда фон Роппа от 2 мая 1918 г., священник Альфонс Пастор командировался "в г. Режицу Витебской губернии для исполнения духовных треб местным католикам". Ничего конкретного; всё – смотря по обстановке и на усмотрение местного руководства (в частности, в Резекне приходским священником тогда был Доминик Явдзем). Обращает на себя внимание и расплывчатость предписания, и отсутствие обязательного ранее указания – доложить о прибытии на место службы. Раньше такое невозможно было и представить. Удивительно и оформление таких документов. И на удостоверении, и на командировочном предписании стоят печати Могилёвского митрополита: в центре круга – "орёл" Временного Правительства, т.е. без корон, державы и скипетра; по окружности – надпись на латинском языке: "МОГИЛЕВСКИЙ РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКИЙ АРХИЕПИСКОП МИТРОПОЛИТ". Печати на документах есть, но где?! Они стоят на оборотных сторонах листов с текстом, т.е. там, где нет ни подписей, ни дат; причём на обороте удостоверения произвольно разбросаны пять таких печатей, а на командировочном предписании – семь!
Получив подобное предписание, Альфонс поехал сначала в город Елец Орловской губернии, где тогда временно, как беженец проживал один из его старших братьев, Станислав. И только ранней осенью они собрались домой. В это время Латвия была почти полностью оккупирована немецкими войсками. Между ними и Красной Армией пролегала линия фронта. Но были выделены пропускные пункты, через которые можно было её перейти. Один из таких пунктов находился в районе города Зилупе. Через этот пункт братья, оформив соответствующее разрешение у властей, в сентябре перешли линию фронта. Станислав направился в Двинск (Даугавпилс), где он проживал, а Альфонс – к отцу в деревню Пасторы под Ясмуйжей, которая (как и вся Латвия) с февраля 1918 г. была занята немцами.