Северо-Западный фронт.
Новгородская область. Старая Русса-Демянск-Рамушево.
Западный берег реки Полисть, 21 июля 1943 года.
Бой был кровопролитным, жертвенным и безысходным. Но приказ мы не выполнили. 14-й гвардейский стрелковый полк в полном составе лежал возле ног. Все здесь. На очереди в братский погребальник. В сыру землицу. А немец, как был на своих позициях, так и отдыхает там после схватки.
Накануне прошли дожди. Середина лета. Солнцепёк далеко за плюс тридцать. У речушки Полисть, что в Новгородских болотах влажность более девяноста процентов. Прямо из воздуха сочится водяная пыль, превращаясь у земли в обильную крупную росу.
Июль. Жара, мочи нет. Абсолютное штилевое безветрие.
Сама речонка неспешно и плавно несёт свои мутные воды в сторону Старой Руссы. Вдоль зеркальной глади стелется совсем не широкая полоска земли. Извилистая ленточка божьей тверди шириною от тридцати до ста метров. Именно на этом месте, прямо вдоль реки обрели покой и встретили свой смертный час мои ратные соратники. Кто бы мог подумать, что не иначе, как здесь разыграется человеческая трагедия вселенского масштаба. И не где-то далеко, а перед глазами, воняющая тяжёлым духом «излучина смерти».
Людям, не побывавшим на поле боя трудно представить перед собой истинную картину побоища, воочию наблюдать гробовое пристанище могильного упокоения. Однако вот он, наяву солдатский погост на излучине реки. Результат кровавого противостояния.
Под летним палящим солнцем смертью пахнущее, смрадное месиво. Сплошная винегретная мешанина из тысяч протухших человеческих тел покрытых трупными червями. Черные фигуры, раздутые до размера бочки. Дурно пахнущее, зловонное крошево, обсыпанное миллионами жужжащих, зелёных и сытых жирных падальных мух.
Вся территория хорошо просматривается и простреливается немцами. Справа река, слева болото, впереди враг. Ни миновать, ни обойти солдатский погост нет никакой возможности. Однако впереди за пирамидами вонючих трупов пластаются ещё оставшиеся в живых наши друзья. Непокорённые боевые товарищи.
Среди атакующих бойцов должен быть и наш корректировщик, ефрейтор из второго взвода, балагур и весельчак, любимец санбатовских девок Стасик Кулёмин. Жив он или нет уже, неизвестно. Но, кто-то же отстреливается на «передке» от наседающих фашистов? Если он всё-таки убит, его место предстоит занять мне. Прямо до него по грудам смердящих мертвецов проложен телефонный кабель. Он перебит. И его во что бы то ни стало необходимо соединить. Боевым товарищам как воздух, как жизнь нужна огневая поддержка нашей миномётной роты. А без связи никак нельзя. При обстреле противника можно зацепить огнём и своих бойцов. В горячности боя бывало такое.
Чтобы выполнить приказ мне надо ползти по лишённым жизни мёртвым телам. Прямёхонько по распадающейся и перегнивающей мертвечине, по боевым товарищам, а сейчас дохлякам бездыханным. С ужасом и отчаянием оглядываюсь. Кругом одни мертвецы. Гниющие, распухшие туши местами навалены в три-четыре слоя. Разложившиеся и вздутые истлевающие человеческие фрагменты кишат червями. Испускают тошнотворный сладковатый трупный запах. Распадаются в биомассу. Мерзко воняют. Этот смрад тухлятины, неподвижное зловоние нависло над всей "излучиной смерти". Сил никаких нет осязать, прикасаться, ощущать нагноившийся запах. Страшно нутром чувствовать разлагающуюся неприкрытую мерзость костлявого преставления. Вдруг, череда и мне дойдёт околеть? Тогда грош цена моей душеньке, растворится тело без остатка.
Но, как бы то ни было моему продвижению, вперёд мешают людские клочья, отрубленные осколками конечности. Приходится отталкивать, отшвыривать и отпихивать в сторону плоть убиенных бойцов, бывших фронтовых друзей-соратников. А как же иначе я смогу подготовить свободный пятачок для очередного рывка? Бросок-то у меня должен быть неожиданным для фашистов. Резким и быстрым. Если возюкаться, тремором дрочиться, это будет полный абзац. Кранты будут моим стараниям. При таком раскладе лучше не начинать пахнущую смертью попытку.
Разрыв мины загоняет меня под трупы. Почва содрогается. Смердящие тела, осыпая червями, сваливаются на спину. В лицо и ноздри бьёт фонтан тлетворного тяжёлого духа. От чудовищного гнойного зловония хочется очистить легкие и вздохнуть поглубже, полной грудью. Однако не дышится всей диафрагмой. Липко и мерзко в горле.
Вдруг, поблизости оглушающе грохнуло! Над головой облачёнными в стальную одёжку, осколками провизжали тысячи смертей.
Фыр-фыр-р-р... Фыр-р-р...
В этот раз, вроде бы, пролетели мимо. Надолго ли счастье привалило?
Со мной случилась небольшая контузия, поэтому невольно пришлось открыть рот. И, вдруг, снова взрыв! Ударной волной в лицо наотмашь хлестнуло жаром от вспышки и детонации. А прямо в глотку за язык забросило пригоршню червей. Гладкие, белые, хрустящие гусеницы! Противные, безвкусные личинки опарышей заполнили рот и шевелили своими ножками. Мерзопакостно и гадко! Я с отвращением вытолкнул прилетевший «урожай» языком. Отхаркал прямо в изуродованное лицо нависающего трупа с разрубленными костями черепа и выбитыми глазницами. Это вятский учитель математики Викентий Палыч.
Из раскроенной сечью, искромсанной черепушки предметника прямо на мои плечи сочится сукровица смеси растекающегося мозга, крови и лимфы. Как собака встряхиваюсь и шевелю своими промокшими и липкими закорками. Сбрасываю кровавые ошмётки речного ила.
Вот говорят, что умный, не умный мозг. Да кому, какая разница. Содержимое костяной репы у всех одинаково вонючее и мерзкое. Варит котелок или в отстой лобастый бубен послать, всё одна хрень для пули дуры. Цвиркнет и не уведомит, когда снесёт пол-башки.
Мерзопакостную, тошнотворную суспензию приходится соскребать с плеч ногтями. Она быстро пропитала сырую гимнастёрку и совершенно очевидно, что солдатское рубище будет мешать выполнению поставленной задачи.
Вот только надобно мне поднатужиться и сбросить с себя навалившийся тяжеленный труп взбухшего товарища. Это красноармеец Славка Паршиков из 1-й роты разлагается на солнце. Слякотный уже стал. Эх, Славка, Славик… Верный и добрый мой друг. Скользкий, чертяка.
От его вспухших форм гимнастёрка и портки лопнули по швам. В разрывах одежды видно, как на палящем солнце блестит и плавится человеческий жир. Он словно парафин, затекает в укромные места и капает на низлежащих, застывает корочкой на кровавых обрубках трупаков. Куски кожи сползли с его шарообразной головы тёмно-фиолетового цвета. Сквозь оборванные и объеденные червями губы виднеются абсолютно белые, ровные молодые зубы. Вроде, даже, улыбается мертвец. Надо же, быстро получилось столкнуть. Со стороны выгляжу, наверное, не лучше. Весь в крови и грязевой корке из засохшего болотного киселя. Чучело болотное.
Между взрывами мин сделал попытку вскочить, но тут же поскользнулся. Прямо под ногами растеклась полужидкая масса из внутренностей, кишок и требухи в клочья разорванного боевого напарника желторотика. Это всё, что осталось от новобранца, подносчика мин из третьего взвода рядового Андрейки Суровикина из Удмуртии. Он сам напросился на задание. Думалось ему, что прогулка выйдет из числа "для храбрых", движуха за боевой медалью. Однако вот такая смертельная "боевая заслуга" у него получилась. Никак не думал, не гадал о смерти ударник пятилетки. С брезгливостью щепотью снимаю с себя и стряхиваю сгустки крови, брызги мяса, дробь костей, клочья волос, ошмотья кровавого киселя. Но приказа никто не отменял. И снова между взрывами ползу вперёд к намеченной цели пока сам живой здоровый.
И так может быть много раз на дню. Туда, сюда. Туда, сюда. Война не признаёт пограничных состояний, человеческих слабостей. Хочу или не хочу. Боюсь, болею, противно, тошно всё это неважно для исполнения приказа. Вперёд солдат и точка! "Вперёд, сынок, за Родину!"
Чёрный дым клубится над полем боя.
В знойном июльском воздухе повисла тишина.
Не шумит летний лес.
Не журчит река Полисть.
Умолкло всё живое.
Воцарилось молчание.
После миномётных взрывов, беспрестанной трескотни выстрелов в ушах стоит оглушительный звон. Хоровод колокольчиков звенит в голове беспрестанно. Хотя вот она, слышите, кукушка за стеной леса на другом берегу.
Тише, тише. Раз, два, три...
Но весточки же не мне, это радистке Катюше. Она с утра спрашивала вещую птицу, подкидыша. Но некогда тут рассусоливать. Поповские пережитки всё это: верю, не верю. Жить должен и приказ выполнить обязан. Кто на «край» полезет, если не я?
Нет, не видать, мне отсюда «передок». Мешают смотреть груды кровоточащих, смердящих солдатских тел. Эхма, подтянусь, выгляну. Но не получается. Всё равно не угляжу переднюю линию атакующих боевых товарищей. Не представить отсюда заваленную трупами переднюю линию атаки.
Над головой опять грохнуло и засвистело. Ещё раз жахнуло! Придётся залечь. Бах-х! В тело что-то рубануло и воткнулось до самых костей. Шибануло наотмашь, хлёстко. Больно-то как. М-м-м...
Грудь, ноги, руки обвило свинцовым тяжеленным серпантином и рвануло к земле. Обрушило навзничь. Хлестануло так, что я неловко упал на спину. Затылком уткнулся в мерзко воняющую и развороченную утробу трупа. В ноздри отрыгнуло запахом человеческих кишок. В лицо и глаза забросило ошмётки грязи, лоскуты какой-то мерзко воняющей ткани. В нос шарахнуло острым перегаром от взрыва. До мяса опалило огнём брови, ресницы, волосы. Мои ноги распоркой упёрлись в катушку с телефонным проводом. Хорошо, что на всякий случай проволокой привязал её к поясу.
Радостно почему-то стало на сердце. Семицветик ко лбу прикоснулся. Хороша, как ангел краса ненаглядная. Добрый знак. На счастье. Улыбка бога радуга целует яркое солнце, бескрайнее небо и меня.
Что это? В мои ладони опускаются парашютики лёгких, воздушных семян одуванчика. И птицы бесшумно пролетают надо мною. Странно всё это. Почему над полем боя летают остроклювые чёрные птицы? Добычу свою высматривают? Понять не могу, живой я или нет? Гадаю, как маленький. Смотри-ка ты, радуга. Прекрасная хорошавушка улыбается. Хорошо и уютно с нею.
Оглушающий удар грома снова раскатисто грохнул над головой. Горсть крупного «дождя» с градом ударила по лицу. В глазах возникли и исчезли яркие полукружия: красные, оранжевые, голубые. Роскошная лапонька. Весёлая, смешная, мирная и умирать не надо. Благодать.
Улыбка бога радуга...
Из воспоминаний моего отца.
7-я гвардейская стрелковая дивизия, 14-й гвардейский стрелковый полк.
Командир 1-й миномётной роты, старший лейтенант Щербаков Иван Петрович
(28.10.1923 г.р., 19 лет).