Осколки прошлой жизни... - Василиса

Надежда Опескина
     Чем дальше от родных мест увозил Василису с детьми поезд, тем сильнее била в сердце боль. Трудно было поверить, что вот так, вмиг, будет порушен весь уклад жизни по воле каких-то правителей, пожелавших расширить границы своего государства до самого Тихого океана, истребляя людей, сжигая их дома.
     Какая мать родила этих чудовищ? - думала она, прижимая к себе уснувшую на руках Вареньку. - Кому помешала она, её Матвей, их дети, добывающие трудом праведным себе пропитание, платя государству налоги?
     Много народу двинулось на восток, в основном женщины и дети. В переполненных поездах, набитых битком, было душно, но  не роптали. Лишь бы найти местечко там, за Уралом, устроиться на любую работу, найти кров над головой.
     В Петропавловске оказались, сами не поняв как. На станции Павел добыл кипятку и они почаёвничали, заварив сушёной малинки, хлебушек ещё был свой. Сидели и думали куда дальше будут добираться. Подошёл мужчина в годах, спросил откуда и куда путь держат, услышав ответ, предложил ехать к нему в колхоз. От города недалеко, мужиков на фронт забирают и рук работящих не хватает. С жильём проблем нет, одиноких старух полно село, пустят с превеликим удовольствием на постой.
     - Да не сумлевайтесь вы! В городах сейчас даже хуже будет. Кто знает, сколько вся эта канитель продлится. Вы народ, приученный к крестьянскому труду.
У нас река-кормилица Ишим протекает, рыбка завсегда на столе есть, с другим подсобим. Мне бы человек десять набрать. Вот вчера на двух подводах привёз мужиков призванных, в аккурат десять. Кто вместо них работать будет? 
     - А вас самого-то не призовут на фронт? - спросил Павел.
     - Хотел, но мне отказали, осенью шестьдесят стукнет, в старики записали, а двух сыновей забрали, им до сорока, охотники отменные, стрелять умеют. Ну, так что, согласные к нам ехать или как? Меня Григорием кличут, или Павлович.
     Василиса и размышлять не стала, согласилась. Познакомились. Павлович пошёл других агитировать. Вскоре возвратился довольный.
     - Народ сговорчивый попался. Ещё две семьи едут к нам. В одной мой ровесник почти, плотник. Жена с ним и двое внуков, крепкие парни уже, одному четырнадцать, а другой двенадцати, но от брата не отстаёт. Женщина с двумя дочками малолетками, оголодали в дороге, они уже и под бомбёжками побывали. Подошла и попросилась, услышав разговор. Негоже людей в беде сейчас оставлять.
     Подвод оказалось две, разместились и поехали. Василиса с детьми с Павловичем, а те - на другой. Всю дорогу разговаривали. Павла и Вареньку сон сморил. Всё рассказала Василиса об увиденном в пути дальнем.
     В село въехали вечером. Пастух гнал стадо коров, которых встречали  хозяюшки, загоняя во двор. От увиденного у Василисы слёзы на глаза навернулись, вспомнился дом, их славная бурёнка-кормилица. Остановились у избы. Павлович вошёл и сразу возвратился с хозяйкой. Сухонькая, в годах преклонных, разглядывала приехавших внимательно.
     - Сказываешь, три семьи. Так вот и давай мне две, места хватит. У каждой из бабёнок, говоришь, по двое деток. Размещу шесть человек. В горнице две кровати стоят, пустуют. Отдам широкую женщине с двумя детьми, а паренька на полати, или на кровати в первой комнате. Ты иди, иди, Палыч, мы тут сами разберёмся. Сейчас коровку подоим, деток молочком напоим, спать уложим, а сами поговорим что и как.
     Хозяюшку, давшую кров, Матрёной Ивановной звали. В избе чистота была и порядок. В первой комнате стояла одна кровать у порога, в углу под лампадой стол большой, скамейками обставленный у стенок, у печи лавка с аккуратно перевёрнутыми чугунками, выше полка к стене прибита, с занавесочкой из ситца в мелкий цветочек.  В горнице постели прибраны, занавесочки на окнах накрахмалены и вышивкой украшены. Даже при скудном свете керосиновой лампы праздничность была видна во всём. С праздника Троицы осталась травка богородская на подоконниках, от которой по всей избе аромат стоял. Два окна горницы выходили на улицу. Аккуратный комод стоял в простенке. Отапливалась комната печкой-голландкой, чисто выбеленной. К каждой кровати приставлен кованный сундук. Места достаточно, чтобы разместить пять-шесть человек.
     Кровать пошире Матрёна определила женщине с двумя малыми девчонками, шести и четырёх лет, которую звали Натальей, а дочек - Катей и Анютой. Вещей у них было мало, налегке из дома уехали. Наталья сразу прилегла, сославшись на усталость. Василиса вызвалась подоить корову, чему Матрёна Ивановна очень обрадовалась.
     - Подои, милая, руки у меня болят, а бурёнка цельное ведро враз даёт. Я пока на стол соберу чего для ужина. Баньку завтра протопим.
     Отужинав, улеглись спать на новом месте. Чистая постель и травный аромат всех сморил вмиг. Наталья так и не проснулась. Девчонки сами разделись и легли в ногах матери, боясь её разбудить.
     Василиса проснулась раньше всех. Тихо притворив дверь, вышла во двор, плеснула в лицо водой из колодца, остатки сна улетучились. Зачерпнув ковш колодезной воды из ведра, выпила мелкими глотками. Вода была вкусной, в меру прохладной. Взяла ведро, висевшее на плетне, и пошла доить бурёнку. Всё было привычным и каким-то родным. В конце села раздался звук удара кнута о землю. То пастух давал знак хозяйкам выгонять коров на выпас. Отправив бурёнку в стадо, вошла в избу. Из горницы торопливо выскочила Матрёна, но увидев Василису с ведром молока облегчённо проговорила:
     - Проспала окаянная! Отродясь так не спалось. Проснулась от пастушьего щелчка кнутом. Срамота, прямо-таки.
     - Вы, Матрёна Ивановна, не беспокойтесь. Выдоила, немного водицы дала бурёнке испить и выпроводила со двора. Мы с ней ещё поговорить успели, пока стадо до нас добрело. Ласковая она у вас. Дою, она стоит что вкопанная. Потом руки мне облизала на улице.
     Жизнь потихоньку входила в русло. Василиса и Павел работали на ферме, обихаживая коров. Работа с раннего утра, до поздней ночи не напрягала.
Варенька и её новые подружки жили под присмотром бабушки Матрёны. Наталья была направлена в бригаду косарей. Навыков у неё не было. Уставала и оттого всегда была раздражена. Дочек своих постоянно награждала подзатыльниками.
     На письма, отправленные домой, никто не ответил. Радио в селе было только в правлении колхоза. Председатель прослушивал сводки и, разъезжая по бригадам, рассказывал новости с фронта сельчанам. Бои носили оборонительный характер. Вражьи полчища наступали повсеместно. После взятия Смоленска в июле, Василисе стало понятным, что скоро и до их родных мест доберётся вражья сила.
     Наталья жила отдельной жизнью, не стремилась помочь в домашних делах, запустив и своих дочерей, ходивших в нестираной одежде и с нечёсаными волосами. На все замечания Василисы и Матрёны Ивановны отвечала грубо, переходя на крик о своей горькой судьбе. Могла уйти на всю ночь неизвестно куда, забыв о материнских обязанностях. По селу пошли разговоры о её разгульной жизни. Бывало, что приходила гулёна с подбитым глазом, в разорванном платье, получая тумаки от обиженных жён. Но вскоре всех мужчин до пятидесяти лет призвали, кого в армию, кого на тыловые работы на эвакуированные оборонные предприятия, остались старики и подростки. Пора была страдная, рабочих рук не хватало, пришла очередь и подросткам впрягаться в дело. Заготовка сена шла полным ходом.
     Наталья перестала шастать по ночам, ходила понурая и злющая. На дочерей по-прежнему никакого внимания. Матрёна Ивановна предложила ей поискать другое пристанище, коль не желает бабёнка жить семейно, соблюдая чистоту и порядок.
     - Мне, Наталья, восемьдесят лет исполнилось и то в избе завсегда прибрано было, а ты постель свою до сраму довела, дочерей запустила, обовшивели все и в грязной одежде ходят. Посмотри на Василису, работают с Павлом от зори до зори, но и по дому успевает, и дочь присмотрена.
     - Да пошли вы от меня куда подальше с вашими нравоучениями и порядком. И другое пристанище мне в вашей деревне без надобности. В город какой подамся, там хоть завалящего мужичка можно найти, а здесь от тоски сдохнуть можно, не с сопляками же мне по скирдам кувыркаться. Председатель ваш, козёл старый, уже намекнул, что бита буду нещадно, ежели с каким статакаюсь, а самого его и парой гнедых туда не заволочёшь, - ответила Наталья, собирая свои скудные пожитки. - На юга подамся, там нам тёплой одежды не понадобится и фрукты всякие растут.
     С отъездом Натальи уклад жизни изменился. Жили вчетвером мирной, тихой жизнью, дожидаясь конца войны. Письма оставались без ответа. Но вскоре пришла новость о жестоких боях в их маленьком городке Зубцове. Страх за мужа и сына не покидал сердце. Даже во сне не видела их. Чтобы меньше думать, ушла с головой в тяжкий повседневный труд. Между дойками коров, брала косу и шла к косарям на сенокос, а пришло время жатвы - и там стремилась подсобить. С трудом до Покрова управились с полевыми работами, жить стало полегче.
     С первым выпавшим снегом, приснился сон. Снился Матвей, которого она провожала на станции. Смотрел на неё грустными глазами и молчал. Поезд тронулся и бежала она за поездом, криком крича вслед, обливаясь слезами. Разбудили её испуганная Варенька и проснувшаяся на соседней кровати Матрёна Ивановна. Уложив Вареньку, сидели обнявшись долго. Василиса дала волю слезам. Матрёна, поглаживая руку Василисы, пыталась успокоить:
     - Поплачь, милая, поплачь! Сердечку легче будет. Много эта война горя людям принесёт. Вчера первые две похоронки пришли. У Палыча оба сына погибли. Деток полный дом осиротевших. Бабы его криком исходят, а он крепится. Да уж лучше бы поплакал. Сердце у него больное. Укладываться давай, завтра работать тебе.
      

Продолжение:

http://www.proza.ru/2016/11/13/736