Щелчок.
- Нехамелэ! Любимая просила не отдавать её в больницу для умирающих.
- Мишенька!..
- Нехамелэ! Учил Учитель кончать или прерываться на абзаце или предложе-нии о хорошем. Сейчас все мы живы. За мной идут, но Всевышний бережёт. С Любимой плохо. А за тебя опасаюсь – убивали методично и изощрённо. Через несколько дней канун нового года – 12.9.2007. Вот на нём и кончить о нас сло-вом "канун", который оставляет нам надежду. Книга не выиграет, если кого-то из нас не станет. Кому до нас дело? И до КГБ кому дело? Не вчера, мы издавна пишем друг для друга. До нашего конца продолжим об этом заповеднике КГБ и населяющем его сброде.
- Мишенька, дадут сказать?
- Нехамелэ, конечно, нет.
- Мишенька, не дай Б-г!
- Нехамелэ, но это и есть победа. Коротким "не дадут" – мы уже сказали всё. Сегодняшнему КГБ не отделаться, что это, мол, было и сегодня не так. Сегодня это чудовище более совершенно.
- Мишенька, только сказать наше своё друг другу – не хватит никаких оставшихся дней нашей жизни. Ещё по рассказу.
- Нехамелэ!
Из книги жизни Нехамелэ.
«Полученное мною неожиданное разрешение на выезд, почти не оставляло времени на сборы, тем более на размышления. Волнения, вызванные трудно-стями выезда и скорой, столь желанной, встречей с родной Землёй, не давали правильно оценить увиденное. Да и кто мог понять? – разве что тот, кто сам принадлежал к КГБ.
Ещё в поезде, шедшем из Бреста в Вену, ко мне «подсадили» девицу Фаню из Фрунзе, которая не отходила от меня ни на шаг, а в вагоне "оказался" ещё и "ав-стриец" Фред. Ни его, ни девицы Фани не было в зале ожидания перед выходом на посадку. "Австриец" Фред хорошо говорил по-русски и много знал об Изра-иле. Это меня очень удивило, а он стал плести, что в Польше у него есть любов-ница. Он нёс какую-то ерунду. Я слушала и не понимала, зачем он играет неле-пый образ. В какой-то момент, когда он, задумавшись, смотрел в окно, я назвала его по имени, но он не откликнулся. Сразу Фаня, которая всегда была рядом, толкнула его в плечо: "Фред! Тебя зовут". В его глазах был вопрос, поняла ли я, что он забыл своё имя. Скорее всего, он был еврей, но выдавал себя за австрий-ца. В его чёрных глазах светилась жестокость убийцы.
Я решила, что он возвращается из России по какому-то заданию великого Мосада и поэтому выдает себя за гоя. Не мог ведь австриец знать Хатикву, ко-торую пели в вагоне, и другие еврейские песни. Когда подъезжали к Вене, Фред достал шампанское и я произнесла краткую рeчь о свободе на немецком, рус-ском, иврите и идиш. Хоть и глупа я была тогда неимоверно, все же уловила торжество в глазах Фреда. Он увидел мой взгляд и тихо сказал: «Я радуюсь, что скоро увижу её, хотя мне тяжело с ней...» Это была явная ложь.
В замке Шенбрунн внезапно появился седой мужчина, в элегантном костю-ме, с выложенным на пиджак воротником рубашки. Оглядел всех, поговорил с людьми мимоходом и подошёл ко мне. Я держалась в стороне, так как чувство-вала враждебность персонала замка и чуждость временных постояльцев.
Человек представился Ливни (это вроде как в том КГБ Николай Иванович) и начал разговор. Русский язык его был безукоризненный и совсем современный, хотя он сказал, что прибыл в Страну ещё до войны. Начал с того, что приятно видеть молодёжь, едущую в Израиль. Красиво, степенно говорил. Расспрашивал о моей жизни, выказывая интерес к молодежи, а на деле выспрашивал о евреях-активистах в России и их идеологии. Я отвечала вяло – к этому времени не спа-ла уже третьи сутки. Ливни сказал, что ему просто интересно, какая сегодня ге-роическая молодёжь, и вообще все евреи – герои. Разговор он плавно перево-дил в нужное русло.
Потом заговорил о том, что в Израиле социализм с человеческим лицом, не то, что в СССР. Я сказала, что никакого не признаю: ни с человеческим лицом, ни со звериным – нет ничего еврейского и ничего человеческого в социализме. Он поправил: социалисты здесь всё построили, они воевали за эту землю, они сейчас алию принимают. Я ответила, что строили все, в том числе и не социали-сты. И все евреи воевали. А некоторые даже больше других воевали с арабами и англичанами – Эцель и ЛЕХИ. У него перекосилось лицо. Сказал, что я ещё зе-лёная, не понимаю, как НАДО смотреть на этих фашистов и убийц. Нам не вой-на нужна, а мирная победа. Я сказала: миру – мир, войне – война. Поразило ме-ня слово НАДО. Спросила: кому надо? А он: народу, обществу, евреям здесь и там. Сказала: что у евреев – только если Б-гу угодно. Он поморщился и стал расспрашивать, кто мне внушил эти нелепости. Я понимала, что сказать правду о бейтаровце Менахеме, который рассказывал мне о шайке Бен-Гуриона («Сколько у них крови на руках!»), не могу, ведь он уже жил в Израиле. И ска-зала: не помню.
Вскоре после приезда, после долгих проволочек, которые всегда оканчива-лись одним рефреном «тебе ничего не положено», я пошла в ульпан в Баит в‘Ган. Большая часть класса составляли русскоязычные, а остальные – разно-шёрстная публика: одна из Польши, коммунистка, защищала от меня араба; один из Венесуэлы, одна из Италии, двое из Ирана, одна из Англии, две девуш-ки из Америки. Румынка одна, жена одного из Румынии, один араб и две араб-ки. Иногда кто-то вливался дополнительно.
Как-то пришел в класс молодой человек из России: высокий, черноглазый, темноволосый. И с первого дня стал подходить ко мне, пытаясь завязать беседу. Пару раз пригласил в кафе, я не пошла. Он надоедал глупыми разговорами и жалобами на жену, не захотевшую поехать в Израиль. Я старалась обходить его. Потом он стал писать мне письма. Иногда приносил с собой, иногда писал на уроке, возмущая учительницу своим бездельем. Надоел мне страшно, и я посла-ла его подальше. Он сделал вид, что обиделся, и исчез навсегда.
Вскоре появился другой. Опять высокий, черноглазый, темноволосый. И то-же стал приставать ко мне. Подойдёт и со вздохом, молча пялится на меня сво-ими томными глазами. Влюблённого изображает. Как-то в коридоре стал сбив-чиво говорить о своём одиночестве. Я отвернулась и ушла. И этот вскоре исчез.
Через короткое время явился писаный красавец, похожий на предыдущих, но красивее их всех. И, несомненно, богаче всех. У него было много денег, маши-на, квартира – всё «от богатых родственников». Виктор приглашал весь класс в кафе, в рестораны, подносил учительнице цветы и расточал свое обаяние на всех женщин в классе. Однако самое большое внимание он уделял мне. Все женщи-ны были от него в восторге. И только я, итальянская еврейка Даниэлла и амери-канка Гитл, с которыми я дружила, относились к нему неприязненно. Он был страшно прилипчив, от него трудно было отвязаться. Когда мои подруги шли обедать, а я посидеть с ними, он нагло шел за нами, усаживался за стол, пытаясь втянуть меня в разговор. А после спешил заплатить за всех и очень огорчался, что ему не давали.
Он ни на что не обижался. Даже тогда, когда я, выйдя из терпения, оттолкну-ла его, и он чуть не свалился с лестницы, продолжал улыбаться. Однажды, когда мы с Гитл и Даниэллой сидели во дворе, Гитл, глядя на Виктора, разговарива-ющего с директором ульпана, вдруг сказала задумчиво, что есть какая-то стран-ная закономерность в том, что все эти молодцы, приходившие и исчезавшие за последние два месяца – все, как на подбор, были на одно лицо, и почему-то при-ставали ко мне. А потом, не преуспев в этом, исчезали. А у меня мелькнула мысль, что не зря эти молодцы как близнецы: мне когда-то нравились черногла-зые и темноволосые. Но это было давно, а сегодня нравились голубоглазые и светловолосые. Мысль пришла и ушла – не было понимания того, что молодцы приходили и уходили не по какому-то совпадению.
Через какое-то время после того, как я ушла из ульпана, он появился в моём районе. Как-то я шла с моей собакой Чапой, и вдруг меня кто-то окликнул. Я оглянулась – Виктор бежал за мной с маленькой собачкой. Догнал меня и, как ни в чем ни бывало, начал говорить о том, что снял квартиру рядом с моим до-мом, потому что не может без меня жить. Чапа с самого начала выражала гром-кое недовольство его присутствием. У нее был отличный нюх на плохих людей. Я остановилась передохнуть и положила руку на маленький заборчик. Виктор накрыл мою руку своей. Я вырвала руку и послала его подальше, но Чапа по-ступила наоборот – она схватила его за штанину, вырвала клок и прогрызла его ботинок. С большим трудом мне удалось оторвать её от Виктора, и мы пошли по направлению к дому. Виктор обиженно кричал сзади.
Какое-то время я не видела его и подумала, что он исчез. В конце декабря 1973г. во время сильного дождя я вышла на улицу с Чапой. Обычно она не хо-тела идти в дождь и, выйдя из дома по своему делу, тут же норовила вернуться. Но на этот раз, сделав своё дело, она вдруг рванула к соседним домам. Я едва успевала за ней и начала задыхаться. На каком-то повороте, поскользнувшись, просто плюхнулась на кучу жухлых листьев и больно ушибла колено. Кое-как отряхнувшись, я пустилась на поиски Чапы. Её нигде не было видно. Внезапно я услышала тихий вой. Чапа вышла ко мне, и, виляя хвостом, звала следовать за ней.
Она затащила меня в закуток за домами. При слабом свете уличного фонаря я увидела странную картину: возле помойки стояла пара, они слились в одно це-лое. Брюки мужчины были сброшены к ботинкам, а платье женщины задрано до шеи. Они раскачивались и издавали какие-то дикие, отрывистые звуки. Рядом на помойках орали и носились коты. Я повернулась, чтобы уйти. Но Чапа, забыв про дождь и ветер, внезапно со злобой бросилась к мужчине, вцепилась в его брюки, болтавшиеся по земле, и потянула их на себя. От неожиданности муж-чина откинулся назад и, не выпуская из рук женщину, накренился. Я попыта-лась оторвать Чапу, но та вцепилась зубами, как бульдог. И мужчина упал в грязь. Женщина стояла голая и смотрела на меня, совершенно не стыдясь своей наготы.
Чапа продолжала рвать брюки этого идиота, который валялся с торчащим ор-ганом. Наверное, они были пьяные или под воздействием наркотиков. И тут я узнала его, а он, возможно, – меня. Это был Виктор. Давясь от смеха, я сказала: «Напрасно я вас посылала подальше. Куда же ещё дальше можно провалиться!» Чапа, услышав мой смех, вырвала ещё клок из его рубашки и послушно пошла домой. Виктор исчез бесследно, оставив о себе это воспоминание.
Гораздо интереснее были женщины, которые стремились влюбить в себя мо-его жениха, до моего приезда их было несколько. Вскоре после приезда он сде-лал несколько фотографий, чтобы послать моим родителям. В отпечатанной плёнке оказалась фотография привлекательной женщины в мини юбке. Он ска-зал, что она прямо-таки преследовала его.
Позже в Сохнуте ко мне подошла девушка, очень похожая на ту, с фотогра-фии, выспрашивала обо мне, о родных. Она оказалась её сестрой. И такая же назойливая.
Прошло несколько месяцев, подхожу к дому, и вдруг Чапа рвёт поводок, как бешеная. Отпускаю её, она несётся по лестнице, и сверху раздаётся крик. Взле-таю на пятый этаж – о, ужас! – Чапа оторвала кусок платья у этой самой с фото-графии. Хватаю её и спрашиваю, что она здесь, возле моей двери, делает. Она отвечает, что заблудилась. Я тогда ничего не понимала, хотя меня уже убивали в больнице прошлым летом, ума совсем не было. Думала: хочет она его вернуть и всё. Посоветовала ей убираться, а то вызову полицию.
Идем вниз, Чапа царапает мои руки от возмущения, что я не дала укусить и что эта баба идёт впереди. Выходим на улицу, а в подъезд идёт Нира, моя сосед-ка. Слыша, как я говорю этой твари убираться, она вмешивается и спрашивает, что случилось. Я объясняю, и Нира хватает её за руку, говоря: «Это воровка, я её знаю! Шломо! – кричит она мужу, – вот она!» Шломо выскакивает из маши-ны с пистолетом и эта женщина очень пугается. Подходят соседи, интересуются, что происходит. Вдруг подъезжает машина, в ней какие-то уголовного вида ти-пы, мордастые, холёные. Выходят, положив руки на бедра, и словно бандиты Бени Крика: «Тут кто-то что-то сказал? Чтобы мы не слышали!» Сажают её, ожившую, в машину и укатывают.
Это было зимой, а летом встречаю опять эту с фотографии недалеко от моего дома, в пустынном месте, где я часто гуляла. Подходит ко мне в кампании мо-лодых людей неприятного вида. Счастье, что Чапа была со мной, только одному порвала брюки, и они отошли. А она спрашивает, нет ли у меня телефонных же-тонов. Ну-ну… Хотелось её послать подальше, но я повернулась и ушла.
В отдел городского управления, где работал жених, поступила на работу мо-лодая женщина, высокая, толстая, с вечно красным лицом и соломенными воло-сами. Она с первых дней привязалась к нему. Ходила за ним как пудель, а луч-ше сказать, при её габаритах, как бульдог. Заигрывала с ним, любезничала, «и на жалость его брала, и испытывала». Как-то им двоим нужно было по работе поехать в какое-то управление, и она упросила взять её с собой, машины у нее не было. В поездке, когда он притормозил, она лицом упала к нему на колени и зубами впилась в ширинку. Сделала вид, что это случайно. Он высадил ее на улице, и ей пришлось добираться на автобусе. А он удивлялся, как её держат на работе – она совершенно ничего не смыслила в технике.
Вскоре там появилась другая женщина, маленькая, очень накрашенная, юбки её едва закрывали трусы. Когда она проходила по отделу, мужчины прищёлки-вали языками. Но, любезничая со всеми, льнула только к моему жениху. Она была замужем, и с печальным лицом сообщала ему, что муж её – скотина, она его не любит. Женщина компанейская и решительная, она всё время изобретала какие-то уловки, чтобы быть рядом с ним. Время от времени, она просила его подвезти домой под предлогом, что у неё сломалась машина или ей нехорошо. Но он ни разу этого не сделал, видел ее насквозь. Подходя к нему на работе, наклонялась, чтобы показать какой-то чертёж, задевала грудью его руки или лицо. Или наклонялась так низко, что в её декольте была видна грудь. От неё просто некуда было деться. А она продолжала играть в несчастную. Однажды, когда он готовил какой-то чертёж, она подошла очень близко и, притворно по-скользнувшись, упала к нему на колени, обняв его за шею. В комнате никого не было, было поздно, люди уже разошлись. И со слезами стала говорить, что не отпустит его, что она его любит, что муж её бьёт. Он, конечно, понимал, что это всё игра. Но тут ему пришло в голову, что она не просто играет. Он рванул во-рот её платья и увидел маленький записывающий приборчик. Прижал её к стен-ке, стал спрашивать, для чего она это делает, а она ревела благим матом и про-должала объясняться в любви. Он пошел к выходу. Она – за ним с мольбой и плачем. Он вышел, но вернулся через другой вход, зашёл в соседнюю комнату и затаился. Вскоре послышался мужской голос, который строго спрашивал, поче-му она так ничего и не добилась. Она оправдывалась, показывая разорванное платье. Тот сказал: «Тебя устроили на работу, в которой ты ничего не смыс-лишь. Ты думаешь, что тебя будут тут держать задаром?!» Она слушала мат и плакала. Вскоре она ушла из городского управления.
Через какое-то время после её ухода один из сослуживцев стал ходить, широ-ко расставляя ноги. И когда жених спросил, в чём дело, тот завёл его в уборную и показал свои распухшие половые органы. Он сказал, что заразился от этой, и боится, что заразил жену.
Жених теперь остерегался возить, кого бы то ни было, но как-то к нему обра-тилась уже немолодая женщина из другого отдела с просьбой подвезти её до-мой. Был сильный ливень, и отказать ей было неудобно. Тем более, что она ска-зала, что живёт в том же районе, что и он. И была очень скромной, только и го-ворила по дороге, как она любит своего мужа и детей. Ещё не доехали до места, и тут она попросила остановиться, сказав, что у неё схватило сердце. Как только он остановил машину, скромница моментально сбросила куртку и платье на молнии, под которым ничего не было, впилась в его губы, схватив рукой за причинное место. Реакция его была быстрой, оторвав её от себя, он открыл дверь машины и вытолкнул её на улицу, выбросив вслед за ней её вещи.
Были ещё мужчины, которые внезапно появлялись в нашем районе и исчеза-ли, не сумев “подружиться” со мною. Были и женщины.
Одна, по имени Гита, прямо предложила войти в нашу семью и стать второй женой, сказав, что у Авраама было две жены. А другая, по имени Лиана, с двух-летней девочкой Моникой, предложила ещё более интересный вариант. Позна-комилась она со мной в магазине и вскоре начала жаловаться на мужа, а потом сказала, что её перестала интересовать половая жизнь с мужчиной. До меня сна-чала не дошел смысл сказанного. Она продолжала ловить меня на улице и непременно продолжала эту печальную тему о наскучившей ей половой жизни с мужчиной. Через какое-то время она опробовала другой вариант: попросила за-нести ей домой какую-то книгу, сказав, что будет ждать меня. На мой стук дверь открыл мужчина в плавках. Я протянула книгу и хотела уйти, но он стал настойчиво приглашать зайти, держа руку прямо на причинном месте. Я сразу же побежала вниз по лестнице. Он понёсся за мной. Спасло меня то, что на сле-дующем этаже были люди. И он убежал назад. На другой день, встретив Лиану, я сказала ей, что произошло. Она долго извинялась: «У мужа такая нехорошая привычка – ходить в плавках. Он не имел в виду ничего плохого. Я бы хотела познакомить наших мужчин». Все её дальнейшие попытки сблизиться со мной провалились, и вскоре они исчезли из нашего района».
- Мишенька!
Щелчок.
Твой ход, товарищ КГБ.