Глава 8
С тех пор, как Петр Некрасов унаследовал отцовскую пароходную компанию, Антонина почти переставила видеть его в доме. Дела у него сильно пошатнулись. На Каме давно уже единолично заправлял Любимов, скупив или разорив все мелкие компании. Некрасову ничего не оставалось, как вступить по крайней мере в единую артель, коей заправлял промышленник Любимов. Антонина Андреевна учительствовала по-прежнему в женской гимназии, первенец Сашенька, которому шел уже четвертый год, находился на попечении Дуси и Анюты. Петр Алексеевич спокойно принял новость о том, что кухарская дочка является его кровной сестру по отцу, но мало уделял ей внимания - все заботы о воспитании Анюты взяла на себя супруга его Антонина. Она пристроила девочку учиться в женскую семинарию, где обучали в основном дочерей духовенства. Брат, диакон Глеб, помог ей в этом, потому что сам преподавал там Закон Божий. Анютка росла очень смышленой и прыткой, успевала и в учебе и по дому матери помогать. Сильно привязалась она к маленькому Сашеньке, каждую свободную минуту проводила с ним в детской. А сама барыня была на сносях и вот-вот должна была родить второго ребенка.
Семинария находилась на той же улице, что и дом Некрасовых, и Анюта могла ходить на занятия самостоятельно, без сопровождения взрослых, пока осенью 1905 года в городе не вспыхнули беспорядки и почти все учебные заведения закрылись. В первую очередь прекратились занятия в духовных училищах и воскресных народных школах. Студенты и рабочие Мотовилихи бродили по улицам в красными флагами и распевали революционные песни. Особенно много всяких демонстрантов стало после объявления царского Манифеста. Либералы, эссеры и прочие партийные торжествовали, радуясь тому, что царь указом своим дал им свободу выступать и митинговать. Городские власти были связаны по рукам и ногам этим Манифестом и не знали теперь, как угомонить толпы распоясавшихся революционеров. Спешно был отправлен запрос от губернатора в Петербург за разъяснениями, на что теперь имеет право губернская власть, а пока в городах и селах царил хаос.
В сам день оглашения Манифеста в Перми произошел скверный случай, после которого губернатор подал в отставку. Ликующая толпа после Молебна в кафедральном Соборе с иконами и пением " Боже, Царя храни" направилась к дому губернатора, как в это же время туда приближалась демонстрация Мотовилихинских рабочих, распевающих "Марсельезу". Обе группы встретились на углу Сибирской и Екатерининской. Казачий отряд разделял их от столкновения. Одни благодарили Государя за Манифест и дарование права голоса, другие требовали еще больше свобод. Из толпы разносились крики:
-Долой Самодержавие! Да здравствует революция! Свободу рабочим и крестьянам!
С другой стороны молились:
- О Великом Государе нашем Николае Александровиче, помолимся! Многая лета!
Кто-то выстрелил из толпы и всё смешалось. Напрасно казачий есаул махал оголенной шашкой, призывая обе стороны разойтись - следующим выстрелом его убило. Пролилась первая кровь. А потом началось всеобщее помешательство: стреляли, казалось с обоих сторон, даже со стороны молящихся, там где мирные прихожане, старики и дети в праздничных одеждах были без оружия. Позже полиция, расследуя это дело, доложила губернатору, что то была провокация, но люди погибли. Прямо перед домом губернатора, который сам вышел на крыльцо, чтобы остановить кровопролитие. Обезумевшие от вседозволенности революционеры потребовали немедленно освободить политических заключенных из местной тюрьмы. С позором, через весь город волокли они за собой губернатора к Сибирской заставе, чтобы там он самолично отдал приказ открыть ворота для заключенных, отбывавших наказание за террор и заговоры.
На следующий день губернатор подал в отставку, ссылаясь на внезапно пошатнувшееся здоровье. Вместе с ним покидала город и дочь его - лучшая подруга Антонины Лошкиной. Они даже не сумели проститься. Мало кто решался выходить на улицу в те дни. Только карточку получила Антонина с посыльным с прощальной надписью на обратной стороне:
" Прощай, милая подруга! Если Бог милостив, то позволит нам еще свидеться - в новой, лучшей жизни."
Сейчас, сидя в спальне у окна, Антонина Андреевна с грустью в который раз перечитывала эти строки и с тревогой вглядывалась в вечернюю мглу улиц, ожидая мужа из конторы. За окном выла метель, и так стонала, что сердце от тоски готово было разорваться на части. За стеной снова заплакал маленький Сашенька - то ли на погоду, то ли еще от чего. Весь вечер не могли успокоить его. То заснет на минуту, измученный плачем, и спит так тревожно, будто и не спит вовсе, то как вскрикнет во сне и зайдется истерикой. Антонина тяжело поднялась со стула и, придерживая свой большой живот отправилась в соседнюю комнату.
Завидев ее, малыш залился еще большим плачем. Напрасно Анютка пыталась успокоить его, напевая ему его любимую "Спи, мой ангел, засыпай...". Антонина взяла сына на руки и он притих, уткнувшись крохотным мокрым носиком ей в шею.
-Тише, родной. Тише, маленький. Ну, что с тобой такое сегодня? - ласковым голосом говорила она. Затем обратилась в Анюте:
- За доктором послали?
- Час уж, прошел, как Ефим уехал, ваша светлость.
В глазах девочки тоже была тревога и недетская серьёзность. Антонина устало улыбнулась ей, и хотела что-то ответить, как в прихожей послышался мужской голос.
-Ну, вот, наконец-то. Должно быть доктор пожаловал. Сейчас он нас осмотрит и все будет хорошо, малыш. Пойду, встречу. Возьми ребенка, Анют.
Антонина попыталась передать мальчика в руки Анюты, но тот снова заплакал, и никак не хотел отпустить кружевной воротник матери, за который уцепился своим маленькими ручонками. С большим трудом удалось ей передать Сашеньку Анюте и выйти из комнаты. В дверях ей пришлось столкнуться с запыхавшейся Дусей.
- Барыня, Вас срочно в Гимназию требуют. Человек пришел, говорит немедленно явиться надобно. Я ему говорю: как в такой час идти куда? Так нет же, он свое твердит: Комитет, говорит, требует начальницу. Это же безобразие, хоть куда! Вот скажите ему сами...
- Тише, тише, Дуся, не шуми. Сейчас я поговорю с ним. Поди-ка, лучше к ребенку - опять плачет, - перебила её Антонина, и стала спускаться вниз.
Здесь ожидал её человек в кожаной черной куртке на меху и красным бантом в петлице. Он стоял в сапогах, с которых даже не отряхнул снега, прямо на ковре, и, закинув руки за спину, разглядывал развешанные по стенам картины. Завидев хозяйку дома, он сухо представился:
- Комиссия РСДРП проводит учет казенных зданий. Вы начальница женской гимназии?
-Да, я временно занимаю эту должность, в виду болезни...
-Это не важно, - грубо перебил её революционер, - проследуйте со мной с Гимназию. Немедленно.
- Но, я никак не могу сейчас! - воскликнула Антонина Андреевна. - У меня ребенок болен, и я жду доктора - он должен прибыть скоро!
Лицо мужчины не дрогнуло ни единым мускулом.
-Жду вас на улице, - сухо сказал он и, резко развернувшись, вышел, хлопнув дверью. Женщине ничего не оставалось, как спешно одеться и выйти в холодную метель следом за ним.