Как зовут Шопена...

               


               Я, студентка знаменитой консерватории,Софья Твардовская, пианистка. Я жрать хочу! Сегодня утром я села за фортепьяно и вдруг поняла, что забыла  как зовут Шопена! Через несколько секунд я вспомнила, но сам факт меня ужаснул. Если так и дальше будет продолжаться,  я забуду, чем диезы отличаются от бемолей. Одна деталь! Все свои деньги я плачу за обучение! На еду не остается ничего! Что дальше?! Бросать? Идти в поломойки?! Я машинально подошла к холодильнику и попыталась там что-то найти, но ничего, кроме кусочка засохшей сосиски там не было. Я с отвращением съела её и решила, что больше так продолжаться не может. Нужно в корне менять свою жизнь, но как?  И вообще любопытно, способна ли я ещё соображать? Я погладила рукой пианино и с удовлетворением подумала, что пока ещё отличаю его от холодильника. Значит я ещё не безнадёжна. Так что же делать? Подработать, так сказать, по—женски? Но для этого я недостаточно эффектна. К тому же объятия намыленной верёвки, мне кажутся более приятными, нежели объятия старого, пьяного, незнакомого мужика, обуреваемого шизофреническими сексуальными фантазиями. Торговать? Но это значит таскать огромные баулы со шмотьём…Что будет с моими нежными, плавными руками? Отпадает…
            В это время, открылась дверь и в комнату влетела шикарная, бокастая шоколадная конфета. Это, конечно, подарок Тоськи Загорянской. Следит, чтобы я не сдохла с голоду. Спасибо. Я съела конфету и почувствовала, что у меня ещё существует кровообращение и обмен веществ. Мысли оживились и я с нежностью стала думать о Тоське. Вот уже третий год, Тоська живёт воровством. Тащит всё , что можно: конфеты, джинсы, кур, шампунь, туалетную бумагу, тампаксы, книги, стиральный порошок—в общем всё. Промышляет она, преимущественно на базаре. Тоська румяная, крепкая, очень подвижная. Баха она играет так, как нам, вечно голодным, и не снилось. Какая мощь! Какие краски! Даже не завидно, поскольку она недосягаема...
             Вот уже третий год, Тоська зовёт меня на базар, для ознакомления с её деятельностью и, следовательно, для обучения. Я понимаю, она хочет мне добра, но всему же есть предел, братцы!—как говорил Высоцкий.
              У Тоськи на этот счёт своя философия—она уверена, что отработает всё интеллектуально. Я в этом не сомневаюсь, она лучшая пианистка на нашем курсе, но… Проклятое но! Я опять подошла к холодильнику, и тут же отошла: после конфеты я стала лучше соображать, и вспомнила, что там ничего нет… Господи, помоги мне! Я стала собираться. Нельзя же годами сидеть на шее у Тоськи. Это непорядочно. В конце концов, я тоже могу отработать интеллектуально.
            Базар меня приятно удивил. Он был до такой степени бестолков, так одно наезжало на другое, что продукты сами буквально просились в руки.  Но как, как это сделать?!  Мне, студентке консерватории, носительнице духовного начала?! Я решительно собралась уйти, но пустой холодильник грозно восстал в моём сознании. Нет, уходить нельзя! Иначе прощайте , Фредерик Шопен и Людвиг ван Бетховен!  Здравствуй, больница! Судя по всему, психиатрическая. И я пошла по рядам. Вот груши, они прозрачные, сочные, несомненно очень сладкие…Если бы ими накормить моих сокурсников, они бы приятно удивили свою профессуру. Вот персики, яблоки, дыни, поражающие нежным, сильным запахом. Вот арбузы, фейхоа, гранаты—и всё это роскошное, зрелое, прекрасное!  Райский сад! Но как это взять?!  Неожиданно, какой-то восточный человек, протянул мне грушу и сказал: « Скушай, деточка, ты такой бледный, как мацони!»
             Я съела грушу, не очень чистую, но чудесную, и пошла в овощи. Я наделась, что там будет не так соблазнительно, но куда там!—те же красота и сияние. Надо было на что-то решаться. Я подошла к картошке, взяла одну штуку и откровенно бросила её в сумку. Продавец удивлённо посмотрел на меня и вдруг засмеялся: « Бери ещё одну.»--сказал он. Я взяла и пошла дальше. Я поняла что нужно делать. Продавец явно принял меня за сумасшедшую и я решила разыграть эту карту. Я шла по рядам и забрасывала в сумку всё подряд. Продавцы вздрагивали, но молчали. Фокус удался,--что взять с сумасшедшей?  Вдруг у неё в сумке топор? Когда сумка наполнилась, я пошла в мясные ряды. Я понимала, что забрасывать кур и телятину,  как картошку, мне не позволят  и решила изучить ситуацию. Я встала в очередь за курами и огляделась. Вот они лежат,  задрав ножки, упитанные и розовые. Возьми-ка! Передо мной стоял красноносый сопливый мужик, алкогольного вида. Он смотрел на кур, как в зоопарке дети впервые смотрят на неизвестных животных, но не шумел. Потом он взял одну, взвесил на руке и замер. Так,  неподвижно, он простоял несколько секунд. Потом, скрывая курицу за спинами покупателей, он мелкими шажками прошёл мимо прилавка, спиной почувствовал, что всё хорошо и, бросив курицу в сумку, побежал куда-то гадкой рысью. Я была потрясена! Он украл! Украл курицу и убежал как крыса! Я бросилась за ним, схватила за куртку и крикнула в его трусливое пьяное лицо: «Верните курицу!»  Мужик побагровел и бросил курицу мне в сумку. Пока я соображала, что произошло, он исчез.
           Какая приятная тяжесть в руках! Лапша, салат…Забытые вещи… Однако курицу нужно вернуть. Курица не картошка, за неё продавщице может здорово влететь. Кстати, где она, продавщица? Базар шумит, кипит… Как я найду её в этом месиве?  И если даже найду, то как вернуть курицу?  Это так же трудно как украсть. Подбросить? Нет, это идиотизм, могут подумать, что я диверсантка. Что  же делать?  Через пять дней кафедральный концерт, а я совершенно не готова. Я играю по десять часов в день, но ничего не могу запомнить.  Меня ждёт позор. Что делать? Ещё раз посмотрев на курицу, я поняла: во-первых, я её не украла, а честно экспроприировала… Что касается овощей, то я их тоже не украла. Это своеобразная плата за театральное выступление, которое я дала в овощных  рядах. А если так, то я могу унести всё это с чистой совестью… Интересно, как бы отнеслись к моим действиям Фредерик Шопен и Людвиг ван Бетховен?  Я думаю, они были бы даже горды, что в конце концов, не ради себя, а ради их святого искусства, схожу я с ума на этом чёртовом базаре, в штопанных чулках и в юбке, купленной в секонд-хенде , по два с полтиной за килограмм!