Дорога вырвалась из леса и запетляла среди низеньких холмов, поросших ржавыми кустами. Солнце слепило глаза и от его далекого жара, казалось, в самом деле стали нагреваться стенки кареты, от них пошел еле заметный парок, этого просто не могло быть, но почему-то хотелось в это верить и Михаил Петрович Ларин, отставной полковник, отслуживший наконец свою долгую и нудную, честно сказать, не очень любимую службу, с радостью возвращавшийся в свои пенаты, готов был поверить во все, что угодно. До того ему было хорошо, до того отдыхал душой, что и мрачный лес, через который тащились долго, разглядывал с любовью. А уж когда карета вылетела на дорогу к дому, душа просто запела.
Возок с вещами и денщиком, который он шутя называл, сам не зная, почему, аптекарским, отстал где-то далеко-далеко. В карете он был один, если не считать, конечно, ямщика наверху, на козлах, и пары сумок с самыми необходимыми вещами и книгами внутри.
- Михал Петрович Ларин, ах, Михал Петрович Ларин! - с усмешкой прошептал он. Любил он себя так именовать – не Михаилом, а Михалом. Не М;халом, на польский манер, а именно Мих;лом.
А все-таки, в очередной раз подумалось ему, жизнь удалась. Да, служба, сорок лет с лишком, нудная, пустая, но и в ней были, как говорится, моменты. Побывал в разных странах, не только в центральной России, но и в Малороссии, Польше, разных сибирских городах. И в боях бывал. В Берлин входил. Хоть и не шибко быстро продвигался по службе, но успел покомандовать изрядно. Полк свою любимый поводил-таки по Европе. Правда, в основном, по славянским землям, но повидал не только Польшу, но и Чехию почти онемеченную. Чудом только на Балканы не заскочил, хотя с турками было бы неплохо перекинуться парой ударов.
Вспомнил он европейскую природу, чешские горы и леса, польские поля, венгерские озера. Нет, никакой ностальгии не было. Хорошо там было. Места красивые, люди интересные. Вспомнил о тех женщинах, с которыми на чужбине иногда забывал свои горести.
Да, все же хорошо было. Но теперь, злорадно подумал он, будет еще лучше. Приеду в имение, займусь хозяйством, буду много, много читать. И много-много гулять. Леса в его имении не уступали богемским.
Картинки пошли, одна за другой, и он забылся, с удовольствием жмурясь от дум своих, от ясных солнечных лучей, от слепящего глаза пронзительного снега.
Его блаженство прервал голос ямщика:
- Ваше высокоблагородие, Михал Петрович, у нас, кажется… того… проблемы.
- Что случилось, Силантий? – Ларин высунулся в окно и огляделся.
Карета мчалась по краю длинного оврага. Склоны его были пологими, крутизны не чувствовалось. Кусты на снегу казались мазками на картине. Красиво, однако!
- Да что случилось, Силантий?! – еще раз повторил он. Кучер повернулся и указал кнутом вниз и вперед. Ларин присмотрелся. Волки!
Длинной цепью шли они какой-то невидимой отсюда тропой, шедшей по середине склона. Впереди, как положено у них, несколько каких-то худых и помятых, за ними, озираясь по сторонам, бойцы, и далеко позади - вожак. Они шли не за добычей, а, видимо, перебирались в другой лес, темной полосой видневшийся впереди. Толи увидели они карету, толи нет, но шествие свое нисколько не изменили. Так же не торопясь, шли и шли своей волчьей рысцой.
Сначала Михаил Петрович не придал этому особого значения. Либо не заметили, подумал он, либо не до нас им. Однако впереди, он знал, скоро овраг закончится, и волки в любом случае выйдут наверх. Конечно, там и лес их недалеко, да больно много их. И поймут же, что карета одна, без охраны. Мимоходом, как говорится, могут и поживиться.
Силантий, видимо, думал о том же. Он привстал, пытаясь разглядеть дорогу впереди. Обернулся назад. Обернулся и Ларин. Аптекарской повозки сзади не было видно. А ведь ружья там! Там и заряды. У Силантия, может, нож есть, и должен же быть где-то и топор. У Ларина два пистолета по одному заряду, и сабля. Еще кортик морской есть, наточенный. Ему подарил недавно его один знакомый морячок-капитан.
В стае много волчиц, есть и волчата. Реально опасны четыре или пять, отсюда не видно, матерых волков. Понятно, что и доходяги кинутся. Всего это семь или восемь тварей – отбиться сложно! Пусть они и кинутся, прежде всего, на лошадей, но и про людей не забудут. Да, подумал Ларин, у нас действительно проблемы, огромные проблемы! Черт возьми, а жизнь только начинается!
Силантий стегнул лошадей и те резко прибавили ходу. Видели они волков или нет, сложно сказать, но учуяли их явно раньше людей. Теперь многое зависело от них.
А волки продолжали так же, не торопясь, идти вдоль склона. Авось пронесет, - подумалось Ларину. Силантий, словно догадавшись о его мыслях, крякнул, мотнул несогласно головой: - Они раньше нас там будут. Там, впереди, развилка. Вот на ней они нас и будут ждать. Успеют и отдохнуть, приготовиться.
- Похоже, ты прав, - сказал Ларин. Он скинул с плеч шубу и отстегнул саблю, попробовал вынуть ее из ножен. Достал из сумки пистолеты и заряды, положил все это перед собой.
Снова высунулся в окно и стал рассматривать волков. Было что-то зловещее в их молчаливом беге. Нет, слово «бег» здесь не совсем подходит. Конечно, с точки зрения человека они, может быть, и бежали, но Ларин видел животных, разных, в том числе и волков, которые бежали. Тогда это было стремительно, сейчас похоже на бег трусцой, даже на быстрый шаг, но шаг спокойный, не заполошный, не нервный. Было такое впечатление, что волки прогуливались, не спеша, с достоинством, с интересом поглядывая по сторонам. Не в их сторону, а именно по сторонам.
Он обратил внимание на одного волка. Тот был из бойцовой группы. Бежал так же неторопливо, но чаще смотрел в сторону кареты. Хотя расстояние между людьми и волками было небольшое и даже постепенно сокращалось, волки не собирались нападать. И это понятно, ведь склон был достаточно крут. К тому же они были на совершенно открытом месте, кустов почти не оставалось. Толи эти соображения сдерживали их, толи, а чем черт не шутит, они знали, что впереди есть более удобное место.
Их зловещий и величественный бег продолжался. Ларин любовался им. Это действительно было редчайшее зрелище. Силантий подобной сентиментальностью явно не отличался. Он положил рядом с собой топор, правил обеими руками и нервно, зло поглядывал на стаю.
Волк, который заинтересовал Ларина, теперь почти все время смотрел в их сторону. Толи от страха, толи от напряжения, но Ларин четко видел его морду, даже движение глаз. Тропа внизу периодически подходила к самому обрыву, и Ларин с волком то и дело встречались взглядами.
Этот обмен взглядами дал свой результат. Михаил Петрович Ларин почему-то четко понял – нападение не состоится. Волки готовы к нему, и они нисколько не сомневаются в своей победе.
Откуда у них эта уверенность? Пусть эти места им знакомы, и они знают о развилке впереди, но почему они так уверены, что людей только двое?! Конечно, под искристым солнцем царила абсолютная, какая-то воистину благоговейная тишина. Если бы опасность была, она давно дала бы о себе знать. Голосами, стуками, ржанием лошадей, еще чем-нибудь. Звуков же никаких не было. А волки выть не собирались, чтобы не привлекать внимание к себе.
Странно, должна была прийти мысль об обреченности людей и лошадей, но она не приходила. Умом Ларин понимал безнадежность ситуации. Назад не повернешь из-за узости дороги, да и пока будешь лошадей разворачивать и, бог даст, не перевернешь карету, волки тут же нападут. Ни лошади, ни люди не успеют подготовиться к обороне. Господи, неужели волки такое понимают?!
Оставалось только мчаться вперед. Силантий, видимо, решил поберечь силы лошадей для битвы и стал их потихоньку сдерживать, все равно волки уже заметно ушли вперед. Он свирепо глядел им вслед и тихо, сквозь зубы, матерился.
А Ларин пытался понять причину своего глупого, как ему подумалось, бесстрашия. Да, боя не избежать. Да, шансов уцелеть мало. Волки умелые бойцы. Первыми они убьют лошадей. Их много, в целом, без волчат, все равно больше десятка. Видимо, сначала нападут слабые и кто-то из них будет убит, из пистолета или от топора. Но бойцы сразу не нападут. Да что ж это, неужели они знакомы и с огнестрельным оружием?! И даже знают количество возможных выстрелов?!
Итак, первыми пойдут слабые, их, кажется, четверо. Нормально, по двое кинутся с боков, подрежут у коней жилы. Карета, естественно, встанет мертво. Патронов не будет и тогда придется сражаться руками. Да, лошади обречены. Конечно, карета может помочь. Силантий сверху спускаться не будет – это равносильно самоубийству. Ларину рядом с ним делать нечего, не поместится, а крыша кареты, он потрогал ее рукой, слабовата – не встанешь на нее. Придется сидеть внутри. Не развернешься, но и волкам стены, как говорится, не прогрызть.
Он высунулся в окно:
-Силантий, как только… сразу спускайся ко мне!
Силантий усмехнулся. Он все, все понимал: - Конечно, барин, … если смогу…
Ларин все больше и больше успокаивался. Битва неизбежна. Может быть, волки удовлетворятся лошадьми и уйдут. А тем временем… аптекарский возок подоспеет.
И тут его как холодной водой окатило. Тогда же и денщик его попадет в засаду! Возок-то не карета, обтянут тряпками по сути. Нет, долго Петька не продержится!
- Черт, что же делать?!
Ларин привстал и попытался рассмотреть то, что там впереди. Поля, перелески… и ни души, ни дымка!
Он попытался вспомнить дорогу до имения. Конечно, давно уже он был в последний раз в этих местах, многое забыл, но, кажется, километр - два. А, что, если выстрелить? Но пистолетный хлопок даже Силантий может не расслышать. Лошадиный гон и скрип кареты все заглушат.
Ружье бы!
И тут он вспомнил, что в сумке есть старинный, еще начала века, пистоль. Он нашел его еще во время прусской кампании и все эти годы зачем-то возил с собой. Мечтал дома организовать небольшой музеум, поместить там кое-какие трофеи. От родителей что-то, наверное, осталось, крестьяне что-нибудь принесут.
Господи, о чем это он?!
Ларин судорожно схватил сумку и начал в ней рыться. Чертыхаясь и матерясь, он перерыл ее всю и наконец нащупал этот спасительный пистоль в деревянном ящичке. Успокоился, еще раз все просмотрел и нашел все, что нужно – табакерку с порохом, шомпол, даже пыжи. Только пуль не было. Может, где-то и есть, да, есть же, есть, он смутно помнил, но где их и когда сейчас искать?! Жалко, а то было бы дополнительное оружие.
Он сел на скамью, постарался максимально расслабиться, потом принялся за работу. Зарядил оба пистоля и высунулся в окно:
- Силантий, в какой стороне деревня?
Силантий сначала было удивился, но быстро все понял:
- Вон там! Недалеко уже…но вряд ли услышат… хотя…ветер туда… хрен его знает!
Ларин вытянул посильнее руку в сторону деревни, мысленно перекрестился и нажал на курок.
Пистоль дернулся в руке и чуть было не выпал. Грохот был оглушительный, даже в ушах звон. Хорошо еще, что не разорвало, подумал Михаил Петрович.
Осмотрел оружие, вроде ничего страшного не произошло. Можно еще раз попробовать – вот тебе и старенький!
Быстро зарядил снова и выстрелил. Пистоль снова не подвел.
Ларин успел заметить, что волки дружно смотрели в сторону кареты, значит, хотя бы до них звук долетел. Он поискал глазами «своего» волка, нашел – тот тоже смотрел в их сторону, как-то особенно внимательно.
Пороха было достаточно, и Ларин снова зарядил оружие. Может, и в бою пригодится.
Устало откинулся на спинку сиденья. Оставалось только ждать. Совсем немного ждать, вон уже и развилка раскинулась, и волки садятся у дороги.
Внезапно ему пришла в голову мысль, что еще можно сделать. Схватив кортик, он крикнул в окно: Силантий, давай лошадей назад! И махнул рукой.
Силантий быстро все понял и резко дернул вожжи. Ларин выскочил из кареты и несколько раз полоснул кортиком по постромкам. Силантий схватил лошадей под узцы и начал разворачивать. Те, будто догадавшись, сами вскинулись назад и наметом помчались по дороге.
Мужчины заскочили в карету и заперли двери. В это время половина волчьей стаи уже мчалась к ним.
Ларин выстрелил из обоих пистолетов. Они выстрелили уже не так шумно, как пистоли, лишь небольшое облако дыма рванулось куда-то вверх, но, похоже, выстрелил удачно: два волка закувыркались и остались лежать на снегу.
- Добре, барин! – воскликнул Силантий. – Очень здорово стреляете!
Ларин усмехнулся: А то?! Призы брал! И… повоевать пришлось, не забывай! Эх, еще бы зарядов!
Пистоль он не хотел пока пускать в дело, неизвестно, как дальше пойдет.
Подлетела стая и окружила карету, несколько волков помчались за лошадьми.
Как и предполагал Ларин, на дверцы первыми кинулись явно не самые сильные. Остальные держались немного в стороне и, Ларин даже подумал, ожидали еще выстрелов. Еще раз, уж который в жизни, он поразился молниеносной реакции животных и слаженности действий этой, подумалось ему, похоронной команды.
Несколько позади остальных сидел крупный волк. Ларин узнал в нем своего и смог рассмотреть его получше.
Тот был явно крупнее остальных, сильнее и умнее. Хотя он и не находился в боевой стойке и шерсть его не была поднята, как обычно у волков перед нападением, чувствовалось, что он на взводе, хотя по морде его все это было невозможно предположить. У него была, как подумал Ларин, какая-то азиатская физиономия. Никакой мимики, лицо застыло как маска и глаза не мечутся, как у остальных волков, а медленно передвигаются, осматривая все спокойно и обстоятельно. Так он осмотрел карету, снизу доверху, вывернутые оглобли, перевел взгляд на дорогу, куда убежали лошади и долго смотрел в ту сторону. Потом, резко подняв уши, осмотрел поля, скосил глаза на овраг и опять стал смотреть на карету. Заметив, что Ларин разглядывает его, спокойно, без надрыва или страха, взглянул ему прямо в глаза. Молниеносно ударились друг о друга, как клинки, два мужских взгляда. Это были взгляды двух единственных в этой сутолоке спокойных существ. Два бойца, два опытных, прирожденных, много повидавших воина. Оба были спокойны и медлительны в движениях, такими бывают только опытнейшие солдаты и лишь во время самого накала боя.
Они долго смотрели друг на друга и отвели глаза только после того, как остальные волки вдруг засуетились. Они перестали прыгать на карету и рвать ее когтями, а уставились на дорогу позади. Оттуда донеслось три выстрела с небольшим, немыслимо небольшим, как успел подумать Ларин, интервалом.
- Петка – дурак! – с досадой крикнул он Силантию. – Порвут они его! Уходить надо назад. Что он творит?!
Силантий ничего не ответил, если не считать нескольких отборных матов.
В этот момент только Ларин спохватился, каким-то сто первым чувством уловив опасность. Его волк прямо со своего места, не вставая, совершил гигантский прыжок в окно. Он воспользовался тем, что Ларин отвлекся и все, подлец, угадал, все просчитал.
Его крупное тугое тело пушечным ядром пролетело до кареты, и Ларин совершенно непроизвольно вскинул руку с саблей. Взмахнуть ею из-за тесноты кабины и близости Силантия было невозможно и развернуть клинок не удалось. Он ударил тупым концом рукоятки. Удачно, волчья голова облилась кровью. Все же удар показался Ларину слабым, и он выставил в окно клинок, опасаясь, что моментом воспользуется кто-то еще из волков.
Силантий как-то по-бабьи взвизгнул и заорал:
- Едут, барин, едут, мать их!
- Кто едет? Ты что?
- Мужики на лошадях! Из имения. Фу, слава те, Господи, кажется, спасены!
Ларин выглянул в его окно. Из-за поворота показалась группа всадников – мужики на лошадях, кто с чем, дубьем каким-то, косами, орут, руками машут.
Увидели их и волки и тут же пустились наутек. Силантий выскочил наружу и начал плясать, хлопая себя руками по бокам. Мимо него стрелой проскочили два волка, убежавшие за лошадьми, но он даже не обратил на них внимание.
Подлетели мужики. На снегу валялись два волка и один, сбитый Лариным, никак не мог прийти в себя возле кареты. На него навалилось несколько человек и быстро скрутили какими-то веревками. Сзади подъехал Петька, возбужденный, горластый, с гордостью выволок из возка застреленного им волка.
Все бегали, суетились, что бессвязно кричали, хлопали по плечам Ларина и Силантия. Силантий напыжился, толи от гордости, толи от радости и пытался вести себя степенно. Много хвалил барина за смекалку и меткость стрельбы.
Волк очухался наконец и недоуменно смотрел на людей. Ларин подошел к нему и причел на корточки. Хотел вытереть кровь с его головы, но, встретившись с ним глазами, не решился.
Глаза волка ничего не выражали и на его азиатской морде не отражалось никаких эмоций. На Ларина он смотрел внимательно, но равнодушно, как говорится, словно на пустое место. Было понятно, что ни на какую пощаду он не рассчитывает.
Подошел какой-то мужик, бросил волка на попону. Повернулся к Ларину:
- А, что, барин, добрая шкура получится. Постелите где-нибудь на полу и будете вспоминать потом.
- Какая шкура? – не понял было Ларин. – Ты с ума сошел! Не смейте его трогать! Я его… я отвезу его в столицу, сдам в зверинец.
- Какой зверинец, барин?! – усмехнулся мужик. – Он там недели не проживет, сдохнет от тоски. Видишь, какой он! Не простой он. Уж не вожак ли это?
- Нет, вожака я убил, тот почему-то нападал вместе с другими волками, а этот … просто боец. Я видел его, еще когда они шли мимо нас.
- Как это мимо?
- Мы по верху оврага, а они по склону.
- Волки в овраге? По склону? Чудно это! Ну, ладно, отвезу его в имение, а ты, барин, потом решишь. Тебе видней.
Мужики поймали и привели убежавших лошадей, перепрягли их, и все двинулись в деревню. Несколько молодых парней с гиканьем унеслись вперед предупредить о приезде.
Встречать высыпала чуть ли не вся деревня. Толпились, галдели, разглядывали убитых волков, строили рожи плененному. Тот никак не реагировал, только порой прокатывались по телу какие-то судороги, видимо, веревки сильно давили.
Ларин распорядился выдать мужикам ведро водки, а бабам и детям сделать какую-нибудь сдобу. Все радовались, поздравляли Ларина со спасением и таким триумфальным возвращение на родину. Тот, помня примету, что оружие, с помощью которого убит волк, считается испорченным, велел пистолеты отнести на чердак и замкнуть в ларь, а сам стал чокаться с мужиками.
Мужики и бабы покрутились еще во дворе и постепенно разбрелись кто куда. Ларин оставил только своих освободителей, коих набралось с добрый десяток. Прошли в залу, зажгли все свечи. На кухне поднялся гам и чад и вскоре стол покрылся тарелками, стаканами разных размеров и вдоль всего стола выстроились разные кушанья. Мужики посмеивались и даже позволяли себе шутить по поводу того, что барин все же… того.. немного испугался, вот и празднует свое второе рождение. Ларин не обижался и смеялся вместе с ними, в который раз пересказывая, каждый раз с новыми деталями, свои приключения. Силантий изредка хмыкал, смотрел плутовато на барина, но ничего не поправлял. Петька, гордый своей глупой храбростью, трещал без остановки, но вскоре изрядно нализался и язык его стал заплетаться. Мужики нашли новый повод для своих шуток.
Засиделись допоздна. Трижды меняли свечи, в окно уже несколько раз с любопытством заглядывала круглолицая луна. Наконец потихоньку все стали расходиться. Петьку под руки отвели двое мужиков, за ними следом ушел и Силантий. Слуги убирали со двора, а Ларин сидел в качалке возле камина и курил трубку за трубкой. Курил медленно, табак сгорал почти полностью за две – три затяжки. Ларин смотрел на раскаленные поленья и молчал.
Наконец, убрали со столов и ушли слуги, нянька пробурчала что-то про то, что утро скоро, и тоже ушла.
Ларин сидел в темноте. Он уже не подбрасывал дрова в огонь и тот медленно остывал, покрывался серой хрустящей коркой.
Он подошел к окну. Блестел под луной снег, метались по нему отблески факелов, укрепленных возле крыльца. Бесформенная туша сарая, куда заперли волка, жутковато смотрелась на этом фоне.
Будто решившись на что-то, Ларин вынул из шкафа пару пистолетов, проверил их, заткнул за пояс и, накинув полушубок, вышел из дому. Снег скрипел под ногами угрожающе громко, собаки с любопытством проводили его взглядом и, словно поняв его намерение, сделали боевую стойку. Он махнул им рукой, потрепал обоих по затылку и завел в небольшой сарай, тщательно запер его.
Медленными, нерешительными шагами приближался к сараю с волком. Постоял перед ним немного, прислушался. Было тихо, только шебуршились собаки и тихонько повизгивали. Он снял засов и распахнул дверь, вытянув вперед и вверх факел, осторожно вошел. Не сразу привык к темноте и не сразу увидел волка. Тот лежал, скрученный веревками, на сене и равнодушно смотрел на него. Ларин усмехнулся и, поправив пистолеты и нож, присел на корточки.
- Ах, ты, монгольская морда! Лежишь? Как ни в чем ни бывало? Что, правда, не боишься? Ой, не верю!
Волк не моргая продолжал на него смотреть. Видно было, что веревки ему сильно мешают, делают больно. Иногда легкие судороги пробегали по телу.
Ларин сел возле двери, воткнув в гнездо факел, и достал трубку. Насыпал табаку и не спеша затянулся.
- Что, брат, не получилось у вас? Не взяли нас?! а ты думал, это будет просто?! Нет, я… не так прост. Я и не с такими воевал.
Он пыхнул дымом в сторону волка, тот не подал никакого вида, что это ему неприятно.
- Извини, брат, это я не специально. Люблю, знаешь ли, табачок. Он и согреет в стужу, и мозги прочистит и … вообще, душевная вещь трубка. Лекари говорят, что вредно это… может, оно и вредно, но люблю я зелье это.
А ты молодец! Здорово ты удумал прыгнуть в карету. Не ожидал я. Честно скажу, только случайно отбился. Видать, ангел господень спас! Только вот руку ты мне чуток вспорол, ну, да тебе больше досталось. И за это я прощения у тебя просить не буду. Бились мы – этим все сказано! Да, а боец ты неплохой, посильнее своих товарищей.
Ларин замолчал. Волк тоже был тих, все так же блестя своими неподвижными глазами. Ларин курил и смотрел на него. Особой гордости и радости победителя он не испытывал. Смутно, нехорошо было у него на душе. Какого черта понесло его в сарай? – подумал он. К волку он испытывал невольное уважение. Оно появилось как-то сразу, лишь только разглядел его там, на склоне. Он вмиг узнал в нем воина, такого же, собственно, как и он сам. И этот воин ему нравился. Своим спокойствием, знанием дела, умом, силой – да, он многим нравился. Ларин уважал его как личность. Понятно, неизвестно, как бы эта личность повела себя, доведись ей добраться до его горла. Ларин невольно поежился, вспомнив, что волки не убивают жертву сразу, а рвут ее на куски живьем. Однако, битва есть битва. В ней думаешь о другом. Во враге ценишь профессионала. Усмехнувшись про себя, Ларин назвал его настоящим мужиком. И воином, таким, которого бы он взял себе в полк с удовольствием, и… человеком, подумалось ему. Что, волк – человек?! Ерунда какая-то. Однако в душе Ларин признался себе, что этому волку он бы больше доверился, чем иным людям.
Вспомнил спокойного Силантия, суетливого Петьку и подумал, что все они, в том числе и волк, настоящие воины и хорошие мужики.
- Да, брат, видишь, как бывает, - задумчиво произнес он. – Поганая все же штука война. Я ведь тоже побывал в плену. Понимаю, каково тебе сейчас. И что делать с тобой – не знаю. Давеча мужикам сказал, что отвезу тебя в столицу, в зверинец. а кому ты там нужен, в этом зверинце?! а не увезу, мужики тебя убьют. Боятся они тебя. И правильно делают! Тебя надо бояться! Ты тот еще зверь! И я тебя боюсь. Вишь, вон кинжал взял и два пистолета.
Да, брат… такие вот дела…
Он снова набил трубку и отогнал дым рукой к выходу.
Зверь молчал. И человек молчал. Потрескивал факел, обещая скоро погаснуть.
Ларин порывисто встал, подошел к волку. У того в лице ни единая жилка не дрогнула. Ларин осмотрел веревки и понял, что завязаны они просто и наспех, стоит только один узел развязать и они ослабнут.
- Ишь ты! – воскликнул он. – А! Суди меня Бог! Не могу я тебя, братец, ни убить, ни в силках держать. Будь, что будет!
Он дернул за узел и быстро отошел в сторону. Взял в правую руку один из пистолетов, а в левую кинжал.
Волк продолжал лежать, но явно все понял. Дернул передней лапой, потом задней. Напрягся. Затих было, потом стал потихоньку извиваться. Веревки ослабели и стали удлиняться. Через некоторое время они почти полностью спали. Волк с трудом подтянул переднюю правую лапу и оперся на нее. Подтянул левую, с огромным трудом встал. Видно было, что все тело его затекло и он им не владел.
Ларин напрягся, однако волк даже не поворачивал головы в его сторону. Он стоял, слегка пошатываясь и опустив голову вниз. Наконец собрался с силами и, резко тряхнув задницей, сбросил с себя веревки. Сделал несколько шагов и только тут повернул голову к Ларину.
Некоторое время оба смотрели друг на друга. Ларин не выдержал первым.
- Иди с Богом, брат! Иди! Только смотри, больше не попадайся! Собак я запер, но они все равно тебя чуют, слышишь, ворчат. Им только в голову не придет, что ты… того… уже не связан. Иди с Богом!
Волк молча выслушал эту испуганную тираду и медленно пошел в двери. На пороге еще раз остановился, снова некоторое время смотрел на Ларина ничего не выражающим взглядом и, потихоньку переходя на бег, ушел в сторону забора. Юркнул в щель и исчез.
Ларин стоял в дверях и смотрел ему вслед. Хотя луна светила ярко, ничего не было видно. И ничего не было слышно. Он взял почти потухший факел, запер дверь и заложил засов.
Потихоньку стали сыпаться снежинки. Он подумал, что скоро пойдет добрый снег. Выпустил собак, потушил факел, предварительно поджег им запасной. Вставил новый факел на место и вошел в дом. Сразу прошел в свою комнату и, не раздеваясь, упал на кровать, почти сразу заснул.
Утром его разбудили громкие крики на дворе. Он с трудом поднял голову. Сапоги стояли в коридоре, в полуоткрытую дверь он видел, что они вычищены. Значит, кто-то заходил в комнату. С трудом ему вспомнилось, что, прежде чем бухнуться на постель, сапоги он все же снял, но бросил тут же, возле кровати.
Ларин выглянул в окно. Мужики толпились на дворе, жестикулировали, гудели голосами и изредка бросали выжидательные взгляды на его окна.
Ларин прошел на кухню, быстро сполоснул лицо под рукомойником. Надернул полушубок, похлопал по карманам в поисках трубки, не нашел и, чертыхнувшись, вышел на двор.
К нему тут же подбежал Петька.
- Барин, ушел он! Нет его!
- Кто ушел? – не понял Ларин.
- Да волк. Волк ушел. Из запертого амбара. Вон смотри. Двери на запоре. На снегу ни следочка, а его … нет.
До Ларина его слова доходили трудно. Он, разумеется, все помнил и уже хотел было рассказать мужикам, но разглядел угрюмую фигуру Силантия. Тот держал в руках обломок факела, тот самый, что Ларин ночью носил в амбар, вертел его и молча смотрел перед собой в никуда, погруженный в какие-то свои мысли.
А Петька не унимался:
- Это оборотень! Точно! Я еще вчера это понял. Он же как истукан лежал. Не огрызался, просто смотрел. И взгляд у него такой… такой…
- Да, брось ты, Петька, - буркнул Силантий. – Обычный волк. Только крупный очень… и умный. Все понимал. И что он мог сделать?!
- Да нет, не обычный! Не обычный! Говорю, это оборотень. Старики говорят, что есть такой в лесах. а мы не поняли. Надо было сразу его убить. Только ведь ни ножом его не возьмешь, ни пулей простой.
Мужики еще сильнее зашумели. Многие согласились с Петькой и на все лады стали обсуждать, что это в самом деле оборотень.
Ларин еще раз покосился на Силантия и снова промолчал. Тот бросил на снег обломок и подошел, стал как ни в чем ни бывало спрашивать, что ему делать сегодня. Ларин хмуро, пряча глаза, поговорил с ним и подошел к амбару. Открыл дверь. Снег каким-то образом проник даже внутрь и припорошил сено, веревки.
Зашли Силантий, Петька и другие мужики. Стали ворошить сено, вертеть в руках веревки. Силантий спокойно осмотрел каждую вещь своим противным взглядом, задержал его на углу, в котором ночью стоял Ларин.
Ларин поспешно вскинулся:
- Пошли, мужики, опохмелиться надо. Я угощаю.
Все радостно загалдели. Ларин послал мальчонку на кухню распорядиться. Не успели подойти к крыльцу, а там уже на небольшом столике стоял жбан с водкой, несколько мисок соленых огурцов, какие-то поставки. Ларин усмехнулся – нянька, видно, еще с вечера все приготовила.
Выпили, еще больше зашумели. Ларин решительно прервал общий ажиотаж:
- Нет, ребята, никакой он не оборотень. Просто, Силантий правильно сказал, умен он очень. Вы вчера на радостях и по пьяни, видимо, связали его наспех и дверь в сарай не закрыли толком, вот он и утек. Если уж и называть его как, так я бы назвал Адольфом. Чего смеетесь? У германца это имя означает главного волка, ведущего. Для меня вот он и есть самый главный волк в моей жизни, самый важный зверь. И я не жалею, что он ушел. Такие в лесу нужны и не дело над такими измываться.
Мужики заспорили с ним: что, мол, мы не умеем волков вязать. Кто-то вспомнил, что сам лично запирал дверь и даже засов задвинул. Однако было видно, что и они к волку отнеслись либо со страхом, либо с уважением.
Ларин с Силантием присели на завалинку и стали курить. Ни о чем не говорили. Только один раз Ларин не удержался: а все же добрый воин был этот волк. Однако Силантий ничего не ответил и молча рассматривал кончик цигарки. Ларин обиженно засопел и набил новую трубку.
Началась новая жизнь. Ларин стал, как он сам себя назвал, полковником в отставке. Хозяйственные дела полностью поглотили его, и он с удовольствием отдался им.
О волке еще несколько дней поговорили, а потом стали вспоминать все реже и реже. Лишь обратили внимание, что волки, свирепствовавшие в лесах соседей, особенно после прошлогодней эпидемии, когда они вволю наелись человечины и она им понравилась, их поместье почему-то обходили стороной. Или так казалось. Тоже одно время посудачили об этом и снова пришли к выводу, что без оборотня здесь не обошлось. Стали говорить, что видели стаю, у которой вожаком крупный самец со шрамом на лбу. Разглядели даже его подругу, тоже крупную волчицу. Они иной раз вдвоем появлялись в разных местах. Один раз видел их и Ларин. Он проезжал вдоль опушки леса в своей карете и разглядел их. Те стояли рядом и молча провожали взглядом проезжавших. Ларин не утерпел и вышел из кареты. Какое-то время они смотрели друг на друга и, хотя расстояние было изрядным, ему показалось, что он разглядел и монгольскую морду, и шрам. Он махнул рукой, а волки повернулись и не спеша ушли в лес. Ларин всю дорогу молча смотрел на округу, высунувшись из окна. Силантий наверху молчал, только иногда как-то странно шевелились его усы, будто губы что-то шептали.
(опубликовано в журнале "Смена", номер №1725, Ноябрь 2016)