Очень нескорый местный пассажирский поезд, лениво постукивая колёсами на изношенных рельсовых стыках, неторопливо приближался к конечному пункту железнодорожной ветки: черноморскому порту Батуми.
К концу пути пассажиров в поезде было немного, а те, кто оставались, сложив загодя свою кладь, c самого утра прильнули к окнам не в силах отвести глаз от величия раскинувшейся перед ними до горизонта водной стихии именуемой морем.
В наше время трудно найти взрослого человека ни разу, не видавшего на своём веку какого-нибудь моря живьём. Тем не менее, не так уж давно, такие люди всё ещё встречались и десять двадцатилетних молодцов, призванных на срочную службу в армию, впервые покинувшие по этому случаю свои глухие сибирские деревушки, были как раз из их редкого числа.
Не удивительно, что натуральная стихия, а не та примитивная копия, которую изредка доводилось видеть им с наспех натянутой простыни экрана сельской кинопередвижки, была для них в диковинку.
Молодых людей, проехавших к тому времени полстраны и, как им казалось, кое что уже повидавших, всё одно было не оторвать от вагонных окон, за которыми, сбавляя ход перед последним светофором, медленно проплывали пригороды с редко рассаженными вдоль побережья декоративными африканскими пальмами.
Едва шевеля на безветрии своими громадными листьями-опахалами, они уступали человеческому вниманию разве, что рукотворным повсеместным рощам рослого серебристого эвкалипта.
Естественному осушителю, каждое взрослое дерево которого отсасывало и испаряло за день до десяти вёдер грунтовой воды.
Последнее обстоятельство объясняло предпочтение местных строителей экономичной малоэтажной застройки низинного устья реки Чорох.
В нашем, как и в любом другом пассажирском поезде, о котором мы рассказываем, был забронирован один жёсткий воинский, (под номером три), вагон, предназначенный для литерного безбилетного перемещения лиц рядового и сержантского состава срочной службы, так называемых, «нижних чинов» (устар).
Это была разношерстная группа двадцатилетних, одетых во что попало молодых людей из числа резервистов 2-й категории (годных, но не обученных), призванных в составе очередного набора на срочную службу и направленных по странному замыслу и прихоти местного Военного комиссариата из суровой сибиркой глубинки в изнеженные черноморские субтропики.
Высокие чины этого ведомства видимо полагали, что срочная воинская служба, именно буде она протекать на чужбине с иным климатом, наилучшим образом позволит постигнуть то, что воинские уставы именовали солдатской выучкой в условиях тягот и лишений армейской жизни.
Старшина сверхсрочной службы Касатонов, которому было поручено сопровождение молодых рекрутов на последнем этапе их следования к месту назначения, был с ними сдержан и доброжелателен, не посягая без особой нужды на право командирских окриков, что нередко случается с людьми, получившими самую малую и временную власть над сослуживцами.
В свою очередь, это вовсе не означало того, что ещё не организованные молодые люди не заслуживали его справедливых замечаний.
Просто, здравый смысл и жизненный опыт неглупого служаки давно убедили его в том, что до того как спрашивать с разношерстной, случайной группы парней какого-либо одинакового понимания и поведения надо этих парней, прежде всего, одинаково одеть и одинаково накормить.
А затем уже изо дня в день, терпеливой муштрой добиться понимания ими того, что сила армии в дисциплине, а дисциплина - это когда все подчиняются не обязательно одному из самых умных, но обязательно одному.
В небогатом пригородном поезде отдельной обслуги солдатского вагона предусмотрено не было. Несложные обязанности по этой части за небольшую приплату к жалованию были возложены по совместительству на проводницу соседнего вагона.
В отличие от Касатонова, эта тётка, не скупясь на окрики, с нескрываемым любопытством интересовалась продуктами сухого пайка, выданного призывникам в дорогу и не гнушалась подношениями.
От её благорасположения зависела регулярность и температура воды в кипятильнике "титан", на которой ребята в часы пропитания грели себе мясную тушёнку и заваривали чай.
В таких случаях, почуяв аромат добротных армейских консервов, полупроводница возникала в нашем вагоне и, позвякивая алюминиевой ложечкой о стакан, без нужды напоминала о необходимости вернуть после употребления арендованную у неё казённую посуду. Эти назойливые призывы продолжались до тех пор пока служивые не зазывали её к столу на угощение разогретой тушёнкой и подслащённым чаем.
В полупустом вагоне призывники держались кучно, не разбредаясь и особых хлопот с этой стороны Касатонову не доставляли. Один лишь из них Константин Барахтенко, в отличие от других, в свободную минуту вынимал из котомки толстую тетрадь и, уединившись за отдаленным боковым столиком, регулярно писал письма, которые затем на очередной стоянке опускал в вывешенный на перроне почтовый ящик. Поведение парня было необычным и Касатонов стал к нему присматриваться.
Анекдот в тему: На привале старшина спрашивает солдата Иванова, чего это тот всякий раз пишет и пишет?
- Оперу, - отвечает служивый.
- Оперу, это хорошо – одобряет дядька, а про кого опера?
- Да, про всех.
- Неужто и про меня?
- А то как же. Мне опер так и сказал: ты, , Иванов, про всех пиши
С Костей Барахтенко всё оказалось проще. Молодой сибиряк - потомственный охотник писал с дороги отцу письма, в которых делился впечатлениями от увиденного, подмечая разницу с покинутым дома.
Открываясь раз за разом о прикормленных местах в тайге, где у него были расставлены ловушки на мелкую пушнину, которой он с некоторых пор промышлял самостоятельно, таясь от отца и надеясь, что с армией как-нибудь обойдётся. Не обошлось.
октябрь, 2016