Продолжение.Начало: Часть 1,
глава 1,2,3,4,5,6,7,8,9,10,11,
12,13,14,15,16,17,18,19,20
Глава двадцать первая
События последних месяцев Владимир Матвеевич переживал стойко. Порой казалось, что назначенным судьбой испытаниям не будет конца. Сначала болезнь Мани, потом известие о позорной растрате сыном казенных денег и выплата долга. Слава Богу, обошлось хоть без трибунала… Но слухи по городу ползли, как саркома, и больно ранили самолюбие Владимира Матвеевича. И потом репутация! По репутации и семейной чести Мацкевичей снова нанесен был удар. И все из-за этой певички… Господи, да что же это такое?!
В глубокой тайне от жены Владимир Матвеевич хранил еще одну трагичную весть: с большим опозданием, в разгар Маниной болезни, с курьерской почтой из военной комендатуры пришло официальное уведомление о том, что Женю отчислили из Морского училища и решением Военного совета направили для прохождение дальнейшей службы на крейсер “Св. Георгий”. Заказное письмо, отправленное из Гельсингфорса Бог знает когда, вручено было получателю лично в руки лишь в ноябре. Надо бы было немедленно ехать в столицу и писать прошение в Попечительский совет…
Но, во-первых, Женя был совершеннолетним и нес полную ответственность за свои деяния, а во-вторых… на такую поездку просто не было средств. К тому же оставить страдавшую сердечными приступами жену и открыть ей причину срочного вояжа Владимир Матвеевич не решился. Что ж, вероятно, судьбе угодно было испытать его сына вдали от дома. Хотя представить своего утонченного, благородного мальчика в кубрике, среди матросни, или драившим гальюн, – он тоже не мог…
Что же все-таки случилось с Женей? Сын отправлял из Гельсингфорса лишь короткие поздравительные открытки и ни словом не обмолвился о своих неприятностях. Отбросив присущую щепетильность и приперев к стене старшую дочь, которой наверняка было что-то известно (Миховский навещал Женю, сдружился с ним и вел личную переписку), Владимир Матвеевич узнал следующее.
Его старший сын, мечтавший с детства о карьере морского офицера, внезапно и безответно влюбился в невесту своего друга. Мало того – этот, с позволения сказать, “друг” обесчестил девушку и отказался жениться. Она травилась мышьяком. Несчастную спасли в местной больнице, однако скандал получил огласку. Напоследок какой-то негодяй написал анонимку в училище, где назвал виновником бесчестья девицы Женю.
Девица была немкой, звали ее Доротея. Учитывая близость фронта и военное положение, скандальное дело, ко всему прочему, запахло шпионажем. Потрясенный откровенной подлостью сокурсника до глубины души, Женя никак не пожелал объясняться с начальством, не стал оправдываться и выдавать “друга”, за что и был исключен из училища, а вернее, разжалован в рядовые матросы сроком на один год. Не говоря уже о негласном надзоре, наказание такое само по себе могло иметь непредсказуемые последствия для будущего старшего сына Мацкевичей. Офицерская карьера была загублена.
Самым же ужасным для несчастного отца стало то, что Евгений тайно, без родительского благословения, повел к венцу ту самую падшую девицу, которая явилась причиной его позора, и вскорости сделался отцом ее ребенка.
Все эти горькие новости обрушились на Владимира Матвеевича одновременно. Несмотря ни на что, старший сын оставался его любимцем. И он же поразил в самое сердце. Униженный обманом и оскорбленный в искренних, святых отцовских чувствах, теперь Владимир Матвеевич желал только скорейшего выздоровления дочери. Страх за ее жизнь, недавно висевшую на волоске, мысленно примирил его со всеми детьми: и с непокорным Витей, и с самовольным Павлушкой, и с натворившим бед Женей.
Отцовские эмоции приглушало еще одно обстоятельство – шла Первая мировая война. Война была в самом разгаре. Его мальчики исполняли свой долг перед Отечеством. Возможно, в эти минуты над их головами свистели пули… Жизнь… драгоценная жизнь его детей была в опасности. Все остальное отходило на второй план и не было таким важным.
– Господь милостив, Володечка, – утешала его Поленька. – Вот увидишь: все образуется.
– Ты права, дорогая, – соглашался отец семейства, тяжко вздыхая, – на все Божья воля…
Видно, на роду им написано набивать шишки на собственном лбу.
– Я прочла уведомление из Гельсингфорса… – тихо сказала жена.
– Как, ты уже знаешь?! – опешил Владимир Матвеевич.
– Конечно, Володечка. Мы все виноваты перед тобой: и я, и Лизонька с Фимой… Но пойми,
что можно было сделать? Женечка был так далеко… А после драки кулаками не машут.
Ты ведь горяч, Володечка, сразу бросился бы разоблачать обидчика девицы. А там, где любовь,
нет разума... Сам-то ведь по любви тоже женился на бесприданнице. Так же, Володечка?
– Да как ты смеешь сравнивать! – вскричал рассерженный муж. – Ты была ангельской чистоты… Пятнадцатилетняя девочка из высокородной семьи Писемских, обворованная собственной теткой и ее сыновьями! Клянусь Богом, это они сожгли ваше родовое имение, чтобы скрыть следы злодейства.
– Не кощунствуй, Володечка! Значит, так было суждено. Давай вместе помолимся за наших деток неразумных.
И Паулина Лукьяновна опустилась на колени возле иконы Пресвятой Девы, истово крестясь и стараясь скрыть от мужа набегавшие на глаза слезы. А он стоял, как истукан, опустив голову, и прислушивался к нараставшему шуму в ушах. Ему казалось, что в голове вот-вот лопнет какая-то жила и все кончится. Все кончится для него лично, но как же дети?! Ах, да что дети… кругом бедлам.
Истинным утешением оставалось только выздоровление Мани...
*******************
Продолжение следует