Как только заалеет день
Я изопью из уст вина.
И слон наступит на хрусталь,
Что в тёмной чаще есть сполна.
А мотылек расправит крылья
И к свечке подлетит опять.
О, как прекрасен этот танец.
Не смей любовь уничтожать!
К чему этот обман? Притвориться, что спокойна, когда слёзы жгут изнутри.
Сказать, что прощаешь, когда дрожишь от ненависти.
Излюбленная всеми игра соблазнения. Проникновенный взгляд, словно обмен стрелами. Притворные полуулыбки, полунамёки. Изящная подача тела, как перед марш-броском, чтобы оттянуть момент совокупления, раззадорить друг друга. Нет. Не в этот раз…
Ты входишь в комнату с облезлыми обоями, я стою в ожидании, только юбку хрустальную расправила. Жду с нетерпением.
Думаешь, люблю? Да. Отчаянно, безрассудно, но гораздо сильнее ненавижу.
Как всегда топчешься по рассыпавшимся осколкам моих старых нарядов, и вот подходишь совсем близко. Твое горячее дыхание оставляет мутный след на стекле. Прикасаюсь холодными руками к твоему обнаженному мощному торсу с натянутым вантом, как на корабле.
- Холодно, - произносят твои уста.
Я и не пыталась согреть. Остудись, милый. Пусть прутья холода плотными кольцами сожмут тебя, только тебя, а я останусь нежиться в теплоте чувств.
Тяну на себя хобот, ты перебираешь ногами, под которыми хрустит стекло. Ах, мой неуклюжий слон. Покажи, на что способен?
Ты противишься, требуешь от меня новых эмоций. Чем же тебя удивить? Что я могу сделать, если ты запер меня в клетке?
Хочешь чего-нибудь необычного? Хорошо. В следующий раз скручу твой хобот колючей проволокой, а сейчас просто слушай. Слушай мои лихорадочные фантазии.
Месяц за месяцем, год за годом истощались мои чувства и таяли надежды. Хрустальная ваза отношений, которую ты постоянно восхвалял, давно растрескалась, а ты этого не замечал. Алмаз, которым ты раньше любовался, стал тусклым и пыльным. Ты же продолжал им хвастаться, требовал подарочной упаковки, но грязной картошке самое место только в холщовом мешке. Извини, что вот так в лоб приходится говорить - иначе ты не понимаешь.
Не торопись. Думаешь, сразу впущу корабль в проход гавани? Думаешь, можешь врываться и брать, что тебе уже не принадлежит? Будь хоть немножко нежен, любимый, будь нежен.
Кажется, ты всё правильно понял. Как же легки твои прикосновения, как же сладостны ощущения, рассыпающиеся от одной точки по всему телу.
А теперь дай подержать в руках мешочки с белым золотом. Много его накопил, мой путешественник? Ничего, сегодня ты будешь разорен. Я выпотрошу всё, даже кишки вытащу из тебя и намотаю вокруг своей шеи, как драгоценные бусы.
Перламутром сверкают твои очи, глазеющие на холмы, которые вздымаются посреди гладкой равнины. Ты приближаешься, протягиваешь руки. Коснись же быстрее самой верхушки, потяни за черешки яблоки, выжми невидимый сок, изотри их до сердцевины. Мне не больно. Мне давно не больно.
Паутина заполнила пустоту в треснутой вазе, а муха давно засохла и истлела. Плесенью облеплены стенки сосуда, из него тебе придется испить. Злишься, что вынужден всё это слушать? Злись. Я буду питаться твоей злостью, как питается гадюка своей добычей. Я гадюка, а ты кролик, которого я собираюсь проглотить. Мне нужна твоя злость, негодование, боль…
Лоснящаяся полость смыкается вокруг твоих пальцев. Ты погружаешь их целиком, во всю глубину. Я представляю, как маленькие человечки спускаются в беспросветное ущелье. Чувствую прилив твоих сил, скоро их отниму, а пока наслаждайся последними мгновениями свободы, последней вспышкой света, последним глотком воздуха.
Ты знаешь, что стенки скважины – и есть ствол? Ствол оружия, которое убьет, не выстреливая. Давай же, вонзай в карьер раскаленный поршень с пурпурным наконечником вместо ковша.
Одинокая росинка скатывается из колыхнувшегося бутона, твои уста поглощают её, будто хотят напиться. Тебе кажется, что я плачу от радости. Нет. Я плачу от сожаления - вспомнила, как было плохо без тебя. Не могла сразу тебя разлюбить, вычеркнуть одним махом из своей жизни, а как же хотелось. Что сделал ты для меня? Тоже любил? Конечно, любил. Как можно не любить обнажённую, вывернутую наизнанку фигуру? Именно фигурой я и была для тебя. Холодной, прозрачной вазой. Однажды ты назвал меня пустышкой. Только внутри пустышки стучало горячее измученное сердце. Ты не слышал его биения. Теперь поздно. Невозможно воскресить, что умерло, также как невозможно оживить камень и склеить без видимых трещин стекло.
Слова ничего не значат. Тогда зачем их произносить? Ты со мной соглашаешься, но продолжаешь что-то шептать, щекоча своим дыханием. Я не слушаю, больше не слушаю...
Наши тела сплетаются, словно вензель, соединяются, как пазлы мозаики. Плоть вцепляется мёртвой хваткой в другую плоть, защёлкиваясь булавками. Дыхание сбивается. Воздух давит на нас, а так хочется быстрее освободиться от запахов, от звуков, от тесных оболочек, от всего бренного.
Давай же, исторгни миллионы зародышей в скорлупках, раскали их и полей яичницей свою лилию. Неужели, даже проблеска подозрений не возникло в твоей голове? Как славно, как славно. Я рада, что ты решил прикидываться душкой, пушистым маленьким кроликом - кролика легче проглотить, чем слона шеститонного.
Разноцветный фейерверк соединяется в радугу и сворачивается в раковину улитки. Наконец-то тяжелые шкуры сброшены, и мотыльки расправили крылышки.
Чувствую пиршество душ. Блаженные, упоительные звуки. Сладость сбывшихся грёз. Безмерная лавина эмоций, бьющая фонтаном через края ёмкости.
Вот и мой трофей – молочное озеро посреди пустыни. Струя, вылетевшая из недр, течёт по равнине. Я подожду последнюю каплю. Теперь всё.
Пора смешать краски. Добавим рубиновый оттенок, от которого звук будет громче.
Одно движение, короткий миг. Боль прожгла твоё тело, ты вскрикнул. Шипы роз колючие, разве не знал? Прости. Ты сам привёл в действие чудовищный механизм, ты сам оставил засохшую розу в треснутой вазе. Но значит так нужно, поверь. В мерцании свечей вижу твой грустный взгляд.
Мне жаль, милый, но я поглощаю тебя за то, что разбил меня раньше.