9.
Подлечили, накормили, вымыли, переодели.
Будущая мать должна быть в хорошем теле.
Кончита только дивилась происходящим с ней метамарфозам. Хотя, конечно, ей был известен резко меняющийся, как Норд Зюйд, суровый и своенравный характер своей хозяйки.Но она была отходчива, и, повеселев, простила Хельге свои унижения. Даже карлица Ливиния, отчего-то к ней подобрела и была вкрадчиво любезна.
Её поместили в отдельную комнату , обставленную, как будуар. Даже подарили игрушки, что само по себе было уже показателем высочайшей милости. Так и спала Кончита в обнимку с тряпичным медведем, уткнувшись носом в его мягкое податливое тело.
Её почти никуда не выпускали, и пичкали разными вкусностями, так что она быстро набрала вес, потерянный за время пребывания в клетке.
Гориллу купить не удалось – те что Гаупману удалось найти – были самками. Был один самец, да его продавать категорически отказались – он уже был загружен на пароход, направляющийся в Луизиану – в частный зоопарк, а сумму предложенную Гаупманом, назвали мизерной , и рассмеялись в лицо.
Оставался человеко-лев.
- Иван, , ты вот что, зайди ко мне после представления. – Приказал Гаупман просящим тоном, остановив льва, направляющегося на сцену.
Иван удивился несколько заискивающему тону и, внимательно посмотрев на хозяина, кивнул.
Позже, все находящиеся за кулисами, стали свидетелями безобразной сцены: разъяренный Иван, все еще в трико и потный, пулей вылетел из кабинета хозяина цирка, круша все, что попадалось на его пути – стулья, декорации, бутафорию. Люди вплющивались в стены, уворачиваясь от его могучих лап. Гаупман бежал за ним следом, то умоляя вернуться, то угрожая расправой, но Иван продолжал лететь вперед, не оглядываясь.
- Не ты, так НиколЯ постарается! Уж он-то привиредничать не станет! – Крикнул обозленный Гаупман ему вслед.
И тут Иван круто развернулся и ринулся к директору. Резко затормозив, он наклонился к его лицу так близко, что Гаупман почувствовал, что волосы на его собственной голове становятся дыбом. Странные желтые глаза человека-хищника , казалось, уперлись ему прямо в душу. Совсем близко он так же увидел влажно поблескивающие резцы в глубине приоткрытого рта, и горячее дыхание обожгло его кожу:
- Только попробуй. Если я узнаю, что хоть одна шерстинка упала с её головы… Я расправлюсь с тобой и с этим грязным Николя.
И он поднес огромный кулак к носу Гаупмана. Бугры мышц под его натянутым трико вздымались он еле сдерживаемого гнева.
- Не забывайся, ты все еще работаешь на меня! – Приподнявшись на цыпочках, чтобы казаться выше ростом, пискляво крикнул Гаупман в спину удаляющегося актера.
- Николя, Николя!!! – Радостно захлопала в ладоши карлица, когда позже, за ужином, поделился он плохими новостями.
Хельга вяло ковыряла шницель в тарелке – гнев душил её.
- Я тебя предупреждала, что этим может кончиться. Он своенравен, как… - Она споткнулась, в поисках подходящего слова.
- Как лев! – подсказала Ливиния. – А чем Николя плох – урод, хоть куда! – Захихикала она, теребя руками крошечный носовой платок.
Николя тоже был карликом. Повыше, конечно, чем сама она. Он был известен своим злобным нравом,недюжинной, прямо нечеловеческой какой-то силой, и очень охоч был до женского пола. Немало девок перепортил на своем веку, актерки часто жаловались хозяину, что он пытался затащить их на конюшню, где он ухаживал за лошадьми, и иногда небезуспешно.
- Да погоди ты с этим Николя. – Отмахнулась госпожа Хельга от фаворитки. – Страшен он, как черт, и воняет, как козел. – Вот что. – заявила она, оборачиваясь к мужу. – Я сама с Иваном поговорю. Завтра, после представления и поговорю. Денег ему хороших посулю – какой дурак откажется от большой суммы.
- Да я уж предлагал. – Уныло сказал Гаупман.
- Значит мало предложил. – Отрезала жена. – Он деньги любит. Всего и делов-то разика два покрыть глупую девчонку.
На том и порешили.
***
Появления человека-льва всегда ожидали с нетерпением – он был любимцем публики и гвоздем программы. Им пугали маленьких детей, лица молодых дам покрывались испариной, при виде его , гутаперчивого, казалось, тела. От него исходило ощущение жуткой мощи и сердца их замирали от восторга, когда тяжелый, леденящий душу рык, вырывающийся из его разверстой пасти, казалось,сотрясал воздух под куполом цирка. Многие из них втайне мечтали оказаться в его мощных объятиях, и, втайне, фантазировали о близости с этим экзотическим животным.
Почему-то он задерживался сегодня вечером. Гаупман послал нарочного в его гримерную, разузнать, в чем причина. Дурак посыльный так спешил, что с разбегу налетел на господина, шедшего ему навстречу, наступив тому на ногу.
- Черт! – Прошипел элегантный мужчина, наклоняясь и стирая холеными пальцами грязь с носка дорогого ботинка.
Человека-льва нигде не было. Атмосфера в зале стала накаляться. Очень многие посетители ожидали увидеть именно это чудо света, посмотреть его ужимки и прыжки, услышать его нежное мурлыканье и грозный рык, повизжать от восторга, увидев эту неумолимую груду тугих мышц поблизости от своего лица.
Все летело в тар-тарары! Возмущенная толпа уже сама рычала, свистела и улюлюкала, готовая разгромить все вокруг себя – послышался треск ломающихся кресел.
Вдруг на сцену из-за занавеса вышел незнакомый мужчина. Он подошел совсем близко к передним рядам зрителей и поднял руку вверх, тем самым приглашая их угомониться. Что-то в его облике, по-видимому, насторожило разбушевавшуюся толпу – исходила от него какая-то спокойная властная сила. Постепенно гомон затих. Он выждал еще минуту, чтобы стало совсем тихо, и произнес затем:
- Я пришел сюда сегодня, чтобы попрощаться
с вами всеми. I am here today, to say goodbye to all of you. Au revoir mes amis…, adi;s mis amigos, addio amico mio, Auf Wiedersehen, mein Freund.. – Произнес он на пяти языках без малейшего акцента.
Толпа молчала.
Не сразу поняли они, кто стоит перед ними, но тембр его голоса показался некоторым из них знакомым.
У мужчины было приятное мужественное лицо, горделивая осанка, красивой лепки голова с коротко постриженными волосами. Только глаза были все те же – желтовато- медовые.
- - Лев.. – Выдохнул кто-то из глубины зала, и тут все заволновались.
Он продолжал, одернув лацканы элегантного костюма песочного цвета, под стать его глазам, и так хорошо сидящего на нем:
- Много раз я выходил на эту арену, чтобы повеселить вас, много часов мы провели вместе. Вы смеялись над моими ужимками, замирали от страха, когда я открывал пасть, чтобы привести вас в трепет своим рыком. Но всему приходит конец. Только немногие из вас задумались над тем, что под этим, туго натянутым трико, бьется человеческое сердце. Что в этой голове, под кущей спутанной гривы таится пытливый мозг. Вы швыряли мне на арену ошметки сырого мяса, и визжали от восторга, когда грязное, обвалянное в опилках, я проглатывал его. Вы требовали, чтобы я рвал когтями голубей, и, хрустя костями и давясь перьями, сжирал их у вас на глазах. И чем жесточе и отвратительнее были мои трюки, тем лучше были сборы в кассе, и тем больше людей приходило посмотреть на человека-льва.. Но сегодня я здесь, чтобы сказать вам: Довольно. И прощайте.
Последние слова его утонули в реве толпы, почувствовавшей себя обманутой. Он видел их разверстые ощеренные рты, поднятые руки, сжатые кулаки. Обозленные дамы швыряли вверх батистовые платочки.
На мгновение его глаза встретились с холодными серыми глазами госпожи Хельги, и он прочел в них смесь презрения с вожделением. Брови её туго сошлись к переносице,обкусанные от злости губы превратились в кровавую ниточку. Он послал ей воздушный поцелуй. Треск стульев уже слышался отовсюду.
Вскочив на широкий бортик отгораживающий арену от зрителей, и, раскинув в стороны руки, он сделал последний триумфальный круг и открыл рот. Низкий, мощный, выворачивающий наизнанку душу рык перекрыл вопли обезумевших людей, требующих назад свои деньги. Опять на секунду установилась тишина. После чего, он спрыгнул на арену с грацией сытого хищника, и, опережая полетевшие вслед ему обломки мебели, скрылся за кулисами.