ВНУТРЕННИЙ ГОЛОС.
"Из года в год - так и идёт, всё происходит наоборот,
Крылья у нас за спиной так и не вырастают.
Город в дымах, эта зима нас до весны сводит с ума,
Люди, как ангелы, здесь наяву не летают…»
Герман Витке.
Когда все вокруг тебя хвалят, так трудно понять, что ты просто бездарность. Что ты просто рифмоплёт, каких пруд пруди на бескрайних просторах Интернета. А главное: как поздно приходит это осознание.
К Альберту оно пришло в тридцать шесть лет. И вот теперь он никак не мог понять и никак не мог простить себе и окружающим, что пришло это осознание так поздно, и в тоже время, так рано.
Ах, если бы оно пришло на десять лет раньше! В тот момент, когда его начали печатать в различных литературных альманахах и как молодого и подающего надежды поэта приглашали везде и всюду в их провинциальном, но всё-таки областном центре, тогда он мог бы ещё отказаться от всего, что занимало голову все эти десять лет. Напрасно занимало!
А если бы это осознание пришло на десять лет позже? Тогда он уже не смог бы прочувствовать его до самого конца. Он не поверил бы сам себе, своим чувствам и своему настойчивому внутреннему голосу, который не раз толкал его в нужное время в нужное место и так часто просто диктовал стихи, которые он только успевал записывать.
Его стихи!
Альберт встал из-за стола и прошёл по полутёмной комнате, освещённой лишь светом настольной лампы и экраном компьютера. Он и в полутьме прекрасно различал очертания книжного шкафа и выстроившиеся на полке ряды книг. Вот эта, средняя полка, была заполнена сборниками его стихов.
Нет, их было не так много, как казалось сейчас в темноте. Просто от каждого издания он оставлял себе пять или семь экземпляров. И он ещё до вчерашнего дня любил смотреть на эту полку, а теперь видел только белеющие ряды корешков. Они были, как годы проведённые и прошедшие зря! Впустую!
Что ему теперь от них? Что ему от грамот и дипломов, развешанных на противоположной стене? Что ему от членского билета Союза писателей? Разве всё это может заменить ему сейчас всего лишь один живой голос? Голос, который был бы родным и близким. Таким, как голос умершей три года назад мамы.
Как он жалел сейчас, что говорил с ней так мало! Он больше общался со своим внутренним голосом, с друзьями и товарищами-поэтами, а теперь, когда его пронизывают мысли одна чернее другой, ему и поговорить-то, оказалось, не с кем. Не звонить же друзьям ночью?
Альберт подошёл к окну и откинул тюлевую занавеску. Как и вчера, и два дня назад, за окном завывала вьюга, и перед замороженным стеклом, в отблеске уличных фонарей клубились вихрем большие снежные космы. А в квартире было жарко, и Альберт чувствовал, как пот струится по телу, под тёплым домашним халатом. И даже ноги взмокли в таких удобных и привычных домашних тапочках. А сама квартира, в которой ему всегда так хорошо писалось, и где он, согнувшись над столом, провёл множество дней, сейчас казалась ему пустынной и чужой. Даже враждебной!
Если бы не вьюга и ночь, он оделся и пошёл бы, куда глаза глядят. Побежал бы! Лишь бы не слышать свой внутренний голос, который второй день подряд не диктовал стихи, а настойчиво говорил ему о бесцельности всех прожитых дней, и о бездарности всего, что он успел написать.
« Тогда зачем ты сам выдавал мне эти стихи?» - спрашивал у внутреннего голоса Альберт, но ответа не получал. Голос никогда не разговаривал с ним. Он просто говорил то, что хотел или считал нужным говорить. Вот только раньше Альберт думал, что он говорит то, что нужно ему. Но в эти дни убедился, что это не так.
«Блок умер в страшных страданиях и в галлюцинациях, тоже не старым, - подумал Альберт, и внутри него всё похолодело, - он тоже метался по квартире, со всклоченными волосами…».
Но тут же внутренний голос напомнил ему, что он не Блок, и как тот, не помечен талантом Всевышнего. А потому ему, Альберту Кольчугину, бояться нечего. Но прежде чем Голос сказал это, пот уже залил всё лицо Альберта.
«Господи! Почему это произошло со мной? – напряжённо думал Альберт, - Чем я заслужил такое? Я никогда не был пьяницей, как многие мои коллеги, и я всегда работал, кроме того, что писал стихи. Конечно, я выбрал себе работу, которая не мешала бы моему главному занятию – сочинению стихов. Но разве это большой грех? И если грех, то перед кем? Перед женой, которая ушла? Или перед сыном, которого я вижу редко, так как они живут на другом конце города?».
Жена ушла от него давно, не выдержав борьбы с ним и с его матерью. Она считала, что заработок оператора газовой котельной - это не те деньги, которые должен зарабатывать мужчина в такие трудные времена. Но убедить в этом ни его, ни свою свекровь не смогла.
Альберт оглянулся на светящийся на стене циферблат часов. Было два часа и сорок минут. Утром рано вставать и заступать на сутки. А у него бессонница, и завтра он будет «совсем не в форме». Напарник Васютин, всегда мрачный с утра, опять будет ворчать, что он, как «дохлая ворона», клюёт носом и засыпает на ходу. И если раньше Альберт воспринимал это просто и легко, то теперь ему было неприятно об этом думать.
«Вот и правильно! – сказал внутренний голос, - Пора уже подумать о тех, кто тебя окружает. Они люди, а не рифмы, и их не переделаешь и, как буквы, не переставишь местами. Они живут рядом с тобой, говорят с тобой, уважают, или злятся на тебя. А ты всё время думаешь о чём? О том, что не клеится какое-то окончание, или рифма не достаточно яркая и встречалась уже у кого-то из знакомых или даже знаменитых поэтов?».
О Господи! Альберт заткнул уши ладонями, понимая, что это бесполезно. Он стал напряжённо думать о том, что нужно немедленно заснуть. И уже через несколько минут он опять был в кровати, накрывшись с головой одеялом, хотя пот всё так же катился с него градом.
В этот раз, к своему счастью, даже не успев подумать больше ничего крамольного для того, чтобы взбудоражить внутренний голос, он быстро заснул.
Ему снился сын Серёжка, совсем ещё маленький, пятилетний. Он скакал в непроглядно-белой от яркого солнца глубине пространства на огромном бумажном коне, сделанном из его, Альберта, книг, и, весело смеясь, размахивал школьным портфелем, из которого потоком сыпались огромные буквы и слоги.
Утром Альберт подскочил раньше звонка будильника и был на работе бодрым и стремительно перемещался весь день по просторному залу между огромными котлами и узкими трубами с манометрами.
- Ты чего? – спросил Васютин, ухватив его за рукав уже ближе к обеду.
- Вот! – Альберт, счастливо улыбаясь, вытащил из кармана сотенную бумажку, - Добавишь вечером мелочи на закуску?
- Премию дали за книжку? – ошарашено спросил Васютин, потирая небритую щёку.
- Не! К сыну хочу съездить. Как думаешь, пора?
- А-а! – скривился Васютин и, напряжённо вздохнув, полез в карман за сигаретами.
- Отгулы будешь просить?
- Нет!
- Так где сын-то живёт?
- Да тут не далеко. Остановок шесть на автобусе.
- А-а! – лицо Васютина стало опять озадаченным, и он сунул пачку на место, в карман, - А чего же обмываем?
- Внутренний голос у меня пропал! – немного подумав, заикаясь, и опустив глаза в пол, признался Кольчугин.
- А-а! – радостно воскликнул Васютин, - Так это, святое дело! У меня, когда первый раз пропал, я неделю не протрезвлялся. Чуть с работы не выгнали. Хорошо, через неделю появился, а то бы без работы остался. А теперь я уже и не помню сколько раз он приходил и исчезал.
Васютин обнял испуганно глядящего на него Альберта своей огромной ручищей и глядел ласково, как никогда.
- Я-то всегда знал, что ты парень хороший. Но вот в одиночку закладывать не стоит. Это уж я тебе говорю. Оттого и стишки эти у тебя. Его – голос-то - баловать нельзя. Обидится и пропадёт. А как появился, сразу иди к людям. Люди, знаешь, всегда поддержат, и стакан одному не дадут опрокинуть. Он тогда и утихает, не так свирепствует…
2012 г.