Мелеша

               
         

               


               
               
           Маршрутка остановилась у поворота на  Лукьяновский. Скоро из неё вышел худощавый,  пожилой мужчина, в сером поношенном костюме, с небольшой цветастой сумкой в смуглых жилистых руках. Сутулясь,  перешёл дорогу и  вышел прямо к повороту на хутор. « Вот, Мелеша, ты и дома! Слава тебе, Господи - доехал!» - отрапортовал он сам себе, с надеждой всматриваясь в снующие легковушки по главной трассе - вдруг какая-нибудь и свернёт в его сторону.
Мелентий решил до дому добираться  на попутке. Оно, конечно, и на такси было бы неплохо, но город « съел» все  и  без того скудные рубли.  Можно было и не ездить в город, но уж очень  хотелось погостить пару недель у дочери, побыть городским. Да и внуки уже подросли - повозиться с ними одно удовольствие. Старший перешёл во второй класс, младшему почти  два года.
    А тут с приходом осени  возьмёт и нахлынет такая грусть-тоска   -  хоть волком вой. Летом ещё ничего: солнце заходит поздно, на улице многолюдно, оживлённо, но с приходом холодов пустел хутор,  редко выходили на улицу односельчане. Готовясь к зиме, копошились у себя дома и  во дворе.
   Старик рано овдовел, жил один. Жениться больше не пришлось. Раньше, бывало,  заглядывался на местных казачек; даже влюблялся, если можно так сказать, пару раз, но что-то ему мешало увлекаться всерьёз, и он, как  несмелый парнишка, отступал. Сначала ругал себя за нерешительность, а потом, постепенно  смиряясь с разладом в амурных делах, успокаивал себя, рассуждая по-философски: ну, значит, Мелеша, не судьба. Верил  в её повороты  и  на этом ставил крест.
        …Машины со свистом проносились по трассе, но попутной легковушки всё не было.  Мелентий присел на пенёк, который какая-то добрая душа приволокла неведомо откуда, отыскал в кармане помятую пачку «Примы», закурил. Над головой проносились густые осенние облака. Они то обволакивали  солнце, то обнажали по-осеннему неяркий и невесёлый оранжевый круг. Любо-дорого  смотреть, не отрываясь, на проплывающие в небе сизо-серые глыбины. Чем-то волновала  душу бесконечно-голубая даль,  в которую  устремлялась  кудрявая вереница порою невесомых, а порою  тяжёлых небесных путешественников. Взять бы да и выразить этакую красотищу словами, но Мелентий не умел. Да и когда этому было учиться:  сорок лет отдал своему хутору, работал на гусеничных и колесных тракторах. Но  мечта стать комбайнером,  бороздить бескрайние золотые нивы на степном корабле не покидала механизатора.
          Колос пшеницы… Сколько раз приходилось  держать в огрубевших руках маленькое  желтовато-наливное чудо. Вот лежит он на ладони, цепкий, тонкий, продолговатый,  этакая песчинка в безбрежном  золоте нив. Пахнет колос землей, теплотой, той неподложной  кротостью и тем неисчерпаемым величием родных полей. В его аромате слышится благоухающее дыхание жизни, целебная и магическая сила земли. Понимал  и всем сердцем чувствовал это крестьянин. Иначе не могло быть: он  стал комбайнером. Как давно это было...
       …А вот и долгожданная машина. Мелентий издали заметил, как иномарка, замедляя ход и включая левый поворотник, готовится свернуть. Он резко вскочил с пенька, замахал рукой, но машина проехала мимо, гремя оглушительными современными ритмами.
      « Фу ты! Не остановилась!- с досадой вырвалось вслух. Стало прохладно. Снова присел на пенёк. Опять закурил.  Уеду. Всё равно уеду. До вечера далеко. Авось, кто-нибудь остановится. Угадают Мелешу и остановятся",- обнадёживающе успокаивал себя.
    Сплошной лентой сновали по трассе машины: легковые, грузовые, долговязые фуры, торговые «газели» … «Всё плохо живём. А машинам числа нет», - опять принялся за философию  Мелентий, разглядывая разного калибра автомобили.  Его взгляд невольно остановился на дороге у обочины. Пробившись сквозь асфальт,  к свету тянулась  полусухая, полинявшая, но ещё живая былинка.  Порывы ветра,  шины  колёс то и дело  с жестоким равнодушием прижимали её к дороге .Она беспомощно корёжилась,  но упорно поднималась и, не успевая выпрямляться,  вдавливалась в холодный асфальт. Никому не было дела до живого существа.
      « Ты погляди-ка, что делается! Какую силищу надо иметь бедолаге, чтобы пробиться сквозь этакую твердь и жить! Жить изо всех сил! Жить и не сломаться! В одиночку бороться за право на жизнь!» -  вслух удивился Мелентий. Много раз ему приходилось  видеть подобную оказию, но как-то не думалось об этом.
«Эх ты, горе луковое! Ишь, куда  занесло ! Места  что ли мало !- не унимался сердобольный. - Судьба, значит, такая у бедняжки - жить сиротинушкой! Надо же: всё, как у людей!"
         Былинка безмолвно колыхалась на ветру. Сердце  старика вдруг сжалось, да так, что  трудно стало дышать. К горлу подступил ком. Чтобы унять грустные мысли, старался вспомнить что-то приятное. Вспомнилась  поездка к дочери. Порадовался, что у них в семье всё хорошо. Есть жильё, еда,  работа. Всё, как положено. Но какой-то внезапно нахлынувший холодок пробежал по телу. Мелентий сразу не понял, откуда он взялся, этот холодок… Приняла дочь его хорошо. Определили отдельную комнату с телевизором. Чем не жизнь! Но  как-то всё без души. Дочь ни разу не спросила, как живёт отец, о чём думает, чем тревожится. Если Мелентий, улучшив момент, чтобы побыть с дочерью вдвоём, заводил разговор о себе,  дочь слушала его без интереса, машинально повторяя: «ну да - ну да». А ведь хотелось, чтобы  его выслушали, поговорили по душам, как раньше. Помнится -  приходил с работы уставший,  а на него уже ожидающе смотрели любопытные  серенькие глазёнки. Им было интересно: что опять  прислала лисичка? Шуршали газетные свёртки, выкладывались не съеденные за день харчи и лисичкины гостинцы: пирожок, яичко, помидоры. После ужина отец и дочь весело  чулюкали  до тех пор, пока серенькие глазёнки не погружались в сладкую дрёму…
       «Да что это я, эгоист проклятый, лезу с разговорами к дочери. Вон она вертится, как белка в колесе. Когда ей меня выслушивать», - старался оправдать дочь. Но тут же сам себя и укорял:  а могла ведь.  Обедал и вечерил  Мелентий отдельно. За общим столом есть стеснялся. Когда звали к столу, отнекивался, говорил: « Вы ешьте, ешьте, я потом»… Но как только кухня пустела, выходил из своей комнаты и ставил чайник.  Зятем был доволен: человек городской, заботливый, работящий. Но говорить по-мужски особо не получалось. Мелентий сам стеснялся заводить разговор, а тот обращался к тестю редко. «Да когда ему лясы  со мной точить?»- деловито рассуждал тесть. – Вон как работает- с утра до ночи. Устаёт.»  Любил Мелентий возиться с младшим внуком. Радости-то было, когда  малыша оставляли с дедом на некоторое время. Старший внук тоже с охотой вертелся вокруг деда.
        Дни в гостях пролетели быстро, и надо было готовиться к отъезду. Мелентий позвонил на вокзал, заказал место.  Через час отправление. Дочь была дома, когда  уезжал отец. «Ну давай, дочка, пока», тихо сказал Мелентий на прощанье. -Не болейте тут». « Ну-да - ну да»,-проговорила  дочь, закрывая за отцом дверь. Он сделал небольшую паузу, ожидая услышать что-то вроде  « Приезжай, ещё, отец!», но   равнодушно щёлкнул замок, и невзрачная лестничная клетка с маленьким окном где-то вверху поглотила Мелентия, пронзив гнетущей тишиной. Жутко стало на душе...   Его не провожали. У всех были свои дела.
       «Что я  сделал не так? Где недоглядел? Вроде бы не плохим отцом был. Жил по-людски, по совести,- размышлял Мелентий.- Может, город делает наших детей другими, какими-то чужими?  Вить, оно, как: ходит человек по земле, холит её, обихаживает...И земля ему отдаёт сторицей, кормит и поит его.    Сроднились, стало быть. И радуются, и горюют вместе. Она и пожурит, и приголубит, не даст очерстветь душе. В городе иначе: нет простору земле, скрыта она под бетонной маской - бездушная, получается. Не чувствуют  люди земного тепла. Поэтому  и черствы друг к другу. А  городские и деревенские - всё одно: и любят, и страдают одинаково. Каждый перед Богом свой ответ держит»
     …Ветер усиливался,  низкие облака  густо распластались по небу,  и  казалось, вот-вот сорвётся дождь. 
     «Нет, ты подумай только,- не успокаивался Мелентий, глядя на былинку.- Вот, сестрёнка, жизнь-то какая у нас не сладкая. Вон, вишь, как ты за жизнь-то уцепилась, не отпускаешь. Не отпускай, родимая, не отпускай. Бог дал жизнь, надо жить. Пусть несладко, больно, а ты живи…
-Дядя Мелентий, подвезти?- резко раздалось  над самым ухом.  Вблизи   остановилась знакомая  «пятнашка». 
-  А как же!  А, это ты Виталик. Ну, здорово! Я уж тут озяб маленько,- обрадовался старик, усаживаясь поудобнее. Машина тронулась.
    Всю дорогу Мелентий думал о травинке на асфальте, но как только  из-за пригорка показалась   родная деревня,  вдруг вспомнил: яблоньки-то на зиму не окопал. Торопился в город- не до этого было. Но он окопает яблоньки, обязательно окопает. Весне-то быть. На всё воля Божья…