Открыв воспоминания отца. Ч. 2. Война
В настоящее время при переизбытке исторической информации и упрощении доступа к ней с одной стороны, а с другой при беззастенчивом манипулировании ею в идеологических целях, особенно важны конкретные факты и свидетельства очевидцев. Думается, что и воспоминания отца о событиях, происходивших три четверти века назад, могут послужить материалом для объективного воссоздания картины начала войны и трагедии Севастопольской обороны.
– 22 июня 1941 года был мой день Рождения, мне исполнилось 36 лет. Начался для меня этот день неожиданно. В полпятого утра меня разбудил постовой милиционер Обкома партии и сказал, что нужно немедленно явиться в Обком. Когда я подошел к зданию Обкома, то встретил многих его работников, вызванных подобно мне. На лестнице я догнал бывшего редактора газеты «Красный Крым» Кривицкого, в то время уже работавшего зам. секретаря Обкома по транспорту. Спросил его: «Что случилось?». Он ответил: «Только что бомбили Севастополь, по-видимому, немецкие самолеты. Это похоже на начало войны с Германией».
Когда я пришел в отдел пропаганды, почти все были в сборе. Зам. зав. Отделом Измайлов сказал, что начинается война и вскрыл секретный пакет. В нем было подробно расписано, что нужно делать в первый день войны. Признаться, мне этот план не особенно понравился, потому что он был слишком громоздким и перегружен мелкими и не срочными мероприятиями. После выступления Молотова по радио все стало ясно. Позже адмирал Октябрьский (1) рассказал о том, что в субботу ночью ему сообщили о перебежчике, по словам которого на рассвете фашистская Германия нападет на Советский Союз. Адмирал пытался связаться со Сталиным, но ему удалось поговорить только с начальником Генштаба генералом Жуковым. Ему было сказано, что не надо сеять панику, не поддаваться провокациям. Тем не менее, были приняты меры по маскировке боевых кораблей, и во время бомбежки в четыре утра ни один корабль не пострадал.
В течение всего дня мне пришлось выступать на митингах на предприятиях Симферополя, рассказывая о событиях, призывая трудиться по-военному, поддерживать строгий порядок и дисциплину, необходимую в военное время. Особенно запомнился проведенный мною митинг на консервном заводе «Серп и молот» около вокзала. Настроение рабочих было уверенное, боевое. Чувствовалась вера в нашу победу. Многие выступавшие заявили, что идут добровольцами в Красную Армию.
Потянулись месяцы напряженной кипучей работы по мобилизации масс для отпора врагу в условиях Крыма, который был вначале глубоким тылом, а с начала сентября стал прифронтовой областью. Я непрерывно разъезжал по Крыму с лекциями о текущем моменте. Хорошо помню свои выступления на севастопольском морском заводе им. Войкова, в Евпатории, где 3 июля я прослушал в гостинице речь Сталина. Дома я почти не бывал…
Вскоре после отъезда моих родителей в эвакуацию сотрудники Обкома окончательно перешли на казарменное положение, и я поселился вместе с Меньшиковым (2) в его кабинете.
В лекторской группе Обкома, которой я руководил, были сосредоточены лучшие силы области. В их числе доцент Пединститута Максимович, прекрасно эрудированный международник, и зав. кафедрой марксизма-ленинизма сельхозинститута Чурсин (впоследствии секретарь Обкома партии по пропаганде) (3).
Выступать приходилось и в воинских частях. Мы поддерживали тесный контакт с комиссаром особого корпуса Николаевым, а затем с политуправлением 51 армии. Помню такой характерный эпизод. Мне позвонили из Облвоенкомата и попросили выступить на вокзальной площади перед бойцами четвертой армии, которые отступали от румынской границы в сторону Донбасса, но отбились от своих частей и попали в Крым. «Только учтите, – сказали мне, – когда будете читать лекцию, что, по их мнению, у нас ничего не осталось, и война фактически уже кончилась». Когда я увидел эту толпу небритых людей, в потрепанных шинелях без поясов, то разозлился и стал говорить с большим подъемом, стараясь воздействовать на их души. Я доказывал им, что война только начинается, наши силы неисчислимы и победа будет за нами. Сам был поражен, как эти люди преображались у меня на глазах. Я понял, что, несмотря на тяжелое положение, на пережитые беды, они способны творить чудеса, если их воодушевить и умело ими руководить. Когда кончилось мое выступление, они дружно прокричали «Ура!» и стали задавать мне вопросы. Один из них задал два каверзных вопроса.
1-ый вопрос: «Почему мы все время отступаем, не принимая боя? Только займем новые позиции, начинаем окапываться, как получаем приказ отходить дальше».
2-ой вопрос: «Почему мы не видим ни одного командира больше, чем с кубиками? Старшее начальство уезжает, оставляя нас на произвол судьбы».
Я ответил на эти вопросы, упирая на то, что нельзя чрезмерно обобщать, что командиров, бросивших свои части, сурово наказывают. В начале сентября, когда завязались бои у Перекопа, я выехал на фронт с татарским ансамблем песни и пляски. В Джанкое мы попали под сильную бомбежку, но все же благополучно добрались до деревни Воронцовка, где находился штаб. Затем дальше – на Литовский полуостров, в Армянск, на Турецкий вал и еще дальше – в совхоз «Червоный чабан», находившийся на передовой. Я выступал с докладом «О текущем моменте», а ансамбль исполнял песни. Особенно понравились бойцам «Песня смелых» Александра Суркова и ирландская песня из кинофильма «Остров сокровищ»: «Я на подвиг тебя провожала…» (4).
На Турецком валу я встретил Чикало, бывшего комиссара огневой бригады, прорвавшего перекопские позиции врангелевцев в 1920 году. Значительная часть бойцов этой бригады при этом погибла. Этот уже пожилой человек жил до войны в Армянске, заведовал районным отделением связи. Он еще до войны мне говорил: «Я отсюда никуда не уеду. Тут похоронены мои ребята». Сейчас он был в полувоенной форме с винтовкой. Он сказал мне, что вступил в истребительный батальон. «Я брал Перекоп и буду защищать его до последнего», – это были его слова. Больше я его не видел и судьба его мне неизвестна.
Надо сказать, что я был удивлен слабостью укреплений Перекопа. Все укрепление Турецкого вала состояло в том, что на всем его протяжении были вбиты стальные балки, привезенные из Керченского металлургического завода для задержки немецких танков. Прорвать такую линию обороны было очень легко. Не было у нас танков, одни танкетки, не хватало даже винтовок. Очень слаба была наша авиация. То, что удалось довольно долго держаться на таких слабых позициях, говорит об исключительном героизме наших солдат.
Помню, как в Обкоме обсуждалась докладная записка зав. сектором информации Портного о разговоре с И.А. Козловым – тогда инструктором Обкома, а позднее одним из руководителей Крымского подполья. Козлов подчеркивал необходимость усиления помощи советским войскам, защищавшим Крым. Он говорил: «Мы больше всего занимаемся эвакуацией населения, скота, оборудования и т.д. Это, конечно, нужное дело, но надо не меньшее внимание уделить укреплению обороны Крыма. Сам я не уеду из Крыма, – сказал Козлов, – у меня есть опыт подпольной работы, и я смогу быть полезен здесь». Так оно и получилось.
Под впечатлением этого разговора я написал статью в «Красный Крым» под названием: «Превратим Крым в неприступную крепость». Каково же было мое возмущение, когда увидел, что заголовок статьи грубо извращен: «Крым – неприступная крепость». Получился совершено противоположный смысл. Ведь, если Крым уже неприступная крепость, тогда можно спокойно спать.
Обсуждение вопросов, поднятых И.А. Козловым, дало большой толчок оборонной работе Обкома партии. Формировались истребительные батальоны, будущие партизанские отряды. Подбирались товарищи для подпольной работы. Завозились продукты на партизанские базы (к сожалению, большая часть их была разграблена окружающим татарским населением). Партизанам поэтому пришлось потом очень туго.
В отношении роли татар в разграблении партизанских баз отец транслирует мнение партийного руководства, бывшее затем оправданием их выселения. Владимир Поляков, приводя донесение немецкого штаба при 11 армии от 10.12.1941 года, пишет: «В немецком документе упоминаются одиннадцать обнаруженных и уничтоженных продовольственных баз. В нашей мемуарной и исторической литературе все продовольственные базы уже были «разграблены татарами». В действительности, как мы видим, они прекратили свое существование в результате первого прочеса». С другой стороны есть статистические данные о массовом предательстве среди крымских татар и, например, свидетельство немецкого фельдмаршала Манштейна: «Татары сразу же встали на нашу сторону. Они видели в нас своих освободителей от большевистского ига, тем более что мы уважали их религиозные обычаи».
– Все лето и осень до самого конца октября я вместе с Чурсиным (до его ухода на службу в погранвойска), Максимовичем и др. непрерывно выступал с лекциями в воинских частях, на предприятиях, среди населения, копавшего противотанковые рвы и т.д. Немцы сбрасывали листовки, одна из которых гласила:
«Дорогие дамочки,
Не ройте ваши ямочки.
Придут наши таночки,
Зароют ваши ямочки».
Любопытный эпизод был со мной в Керчи. Я туда поехал в хорошем сером костюме, в шляпе и с галстуком. Какая-то женщина с подозрением оглядела меня и что-то шепнула двум краснофлотцам, патрулирующим по городу. Они пригласили меня пройти с ними в комендатуру. Дежуривший там морской командир спросил:
«Кто Вы такой?».
Я ответил, что лектор Обкома партии и предъявил документы. Тогда он меня успокоил:
«Ничего, вчера к нам привели секретаря Обкома партии Спектора (5). Его тоже приняли за шпиона». Эпизод, характерный для того периода.
Жили мы в Обкоме партии, находясь на казарменном положении, очень дружно. Ночуя в одной комнате с секретарем Обкома партии Меньшиковым, я сильно с ним сблизился. Он рассказывал много интересных эпизодов из своей жизни, начиная с Гражданской войны. Меньшиков, будучи тогда молодым комсомольцем, воевал на Северном фронте под Архангельском. Рассказывал он о своей работе в ЦК, о его товарищах, о дружбе с нынешним академиком Константиновым, в прошлом забайкальским партизаном.
Светлые минуты были у нас в отделе пропаганды, когда мы собирались есть виноград и арбузы, которые привозил помощник Меньшикова Рамазанов. Украшали наше общество хорошие девушки: инструктора отдела Зоя Курина, Бэла Трахтенберг и Женя Дубова, в будущем солистка Пермского Оперного театра и Филармонии Минвод.
Запомнились мне стихи черногорского поэта Радула Стиенского (6), которые читал тогда Меньшиков:
« О, как радостно будет, братья,
После нашей общей победы
На задымленных от пороха ладонях
Виноградные взвешивать гроздья».
Увы, Меньшикову не пришлось дожить до этого дня. Его ожидала страшная участь: попасть в лапы фашистским палачам. Скоро наша компания распалась. Женя Дубова эвакуировалась с родителями, а Бэла пошла добровольцем в Кавказскую дивизию. Вскоре она попала в окружение и стала партизанкой. Хорошее знание немецкого языка ей пригодилось: она работала у партизан переводчицей, а потом в штабе Черноморского флота.
В конце октября 1941 года немцы прорвались в Крым и подошли к Симферополю. Секретари Обкома с небольшой оперативной группой переехали в Севастополь. Остальные работники Обкома – в Керчь для дальнейшей эвакуации в Краснодар. Я числился в последнем списке, но упросил Меньшикова взять меня с собой в Севастополь. С сотрудницей Обкома Валей Баевой 30 октября я жег в кочегарке бумаги. Мы с лектором Максимовичем должны были выехать вечером вместе с финансово-хозяйственным сектором и особым сектором спецвгоном в Севстополь. Выехали только в 12 часов ночи, а приехали в 8 часов утра 31октября. Это был первый день Обороны Севастополя. Добрались с большим трудом, благодаря помощи работника транспортного отдела Долженко. Кругом пылали пожары. На каждом полустанке стояли по часу и более. Мы успели проскочить Альму и Бахчисарай за час-два до того, как они были заняты немцами.
В Севастополе было сравнительно спокойно. Жители его давно привыкли к бомбежкам. Мы явились в помещение, где находились Обком и Горком партии по ул. Карла Маркса. Там мы встретились с секретарями Обкома Булатовым, Меньшиковым, Спектором.
Об обороне Севастополя написано очень много. О ходе военных действий, работе городской партийной организации, героизме гражданского населения хорошо рассказано в книгах секретаря горкома и председателя городского комитета обороны Б.А. Борисова. Скажу лишь о деятельности лекторской группы Обкома партии и об отдельных эпизодах, которые мне особенно запомнились.
В ноябре в Севастополе находились первый секретарь Обкома Булатов, председатель Совнаркома Ибрагимов, секретари Обкома Меньшиков, Спектор и группа инструкторов и лекторов. В первых числах ноября прибыли директор Педагогического института Куликовский, отозванный из 51 Армии, где он был комиссаром артполка, а также секретарь Симферопольского горкома партии Кувшинников, также отозванный из армии. К ним присоединились Сеитов -1-ый секретарь Евпаторийского горкома партии, Зекирия - секретарь Алуштинского горкома, Лоскутников - секретарь Фрейдорского райкома, Лукичев - секретарь Евпаторийского райкома, управляющий винкомбинатом «Массандра» Соболев Николай Константинович и др.
Эта группа проделала большую работу не только в области пропаганды (как это иногда изображается в архивных документах). Так, например, Спектор и его инструктора приложили много усилий для организации в городе оборонной промышленности. Особенно это касается спецкомбинатов №1 и №2. В состав спецкомбината №2 вошли остатки эвакуированного Морзавода, других севастопольских предприятий и даже симферопольская артель химчистки. Большую роль в работе спецкомбината сыграли Зекирия - секретарь Алуштинского горкома, назначенный здесь комиссаром и инструктор промотдела Обкома партии Володя Захаров. Они находились на спецкомбинате до конца обороны и погибли там в последние дни, когда немцы ворвались на территорию комбината.
Кувшинников ведал курсовыми мероприятиями (курсы комсомольских работников, курсы пропагандистов). Н.К. Соболев и работавший в то время в Совнаркоме Крыма агроном Шукер проделали большую работу по организации огородов под лозунгом: «Каждому двору – огородную гряду».
Главное внимание группа работников Обкома под руководством Меньшикова уделяла агитационно-пропагандистской работе в воинских частях и среди населения на предприятиях и в бомбоубежищах. К этой работе были привлечены актеры (Арбенин и др.), писатели и другие представители искусства, приезжавшие в Севастополь. Душой всей пропагандистской работы был Федор Дмитриевич Меньшиков, пламенный оратор и выдающийся организатор. Вот несколько штрихов, характеризующих его деятельность.
1. Он уделял большое внимание привлечению детей к выступлениям с художественной самодеятельностью перед фронтовиками и ранеными в медсанбатах. Это производило огромный эффект, воодушевляло бойцов.
2. Меньшиков всячески содействовал так называемым «фронтовым хозяйкам» т.е. женщинам, стиравшим белье фронтовиков, чинившим им одежду. Это тоже подымало дух бойцов.
3. На переднем крае Обороны находилась Балаклава. Враг находился в нескольких сотнях метров от улиц городка, к тому же занимая верхний склон возвышенности, что позволяло снайперам стрелять по каждому прохожему. Меньшиков взял шефство над Балаклавой. Он сам часто посещал ее и меня посылал туда с лекциями, помог создать боевую комсомольскую дружину, написал в центральной печати о героических делах жителей Балаклавы. Любопытный факт. Он рассказал о парикмахере, к которому бойцы проложили ход сообщения прямо из окопа и ходили постричься и побриться.
4. Где- то по соседству с Балаклавой Меньшиков отыскал старого колхозника Чубаря, собиравшего урожай в окрестностях под огнем противника. Этого человека он послал в освобожденную Керчь. По возвращении Чубарь водил наших разведчиков через Балаклавские скалы в тыл врага.
Лично мне особенно приятно было выступать перед бойцами полка погранвойск, которым командовал подполковник Рубцов (7). Это были замечательные люди, не дававшие фашистам продвинуться ни на шаг до последних дней Обороны.
Теперь об отдельных эпизодах своей жизни в осажденном Севастополе. В первой половине ноября я непрерывно выступал с лекциями на предприятиях города и в воинских частях. Читал по 3-4 лекции в день. Установившегося фронта еще не было. До прибытия Приморской Армии, отступавшей от Перекопа через ЮБК, Севастополь защищался отрядами моряков. Они при поддержке огнем береговых батарей и флота вели маневренную войну.
Отец мне говорил, что если бы не немецкий педантизм в ведении войны и, недоработка их разведки, преувеличившей силы защитников города, фашисты вполне могли бы в этот период взять Севастополь сходу. Слава Богу, это не произошло.
– В первых числах ноября нас с секретарем алуштинского горкома Зекирея пригласили провести беседу с бойцами одной части, находившейся в районе Мекензиевых гор. Мы выехали на обкомовской машине. Едем и не видим никаких воинских частей. Проехали мимо окопчика, в котором сидела группа бойцов и снова безлюдное поле. Наконец, наткнулись на одного моряка. Он говорит: «Товарищи, Вы куда? Дальше наших никого нет, там немцы. Лучше подвезите меня к командиру нашего батальона. Его штаб отсюда недалеко». Мы туда подъехали. Командир оказался очень гостеприимным. Он нас накормил, напоил и говорит: «Беседы здесь проводить не с кем. Лучше поезжайте со мной, мы возьмем в плен с десяток румын». Мы вежливо поблагодарили и поехали назад.
Другой эпизод, тоже в начале ноября. Меньшиков взял меня с собой проводить собрание партизанского отряда Тельмановского (Красногвардейского) района. Руководили этим отрядом первый секретарь райкома Гринберг и председатель райсполкома (кажется) Головатый. Увидев, что продовольственные базы отряда разграблены татарами, в лесу раздается стрельба, они испугались. Вместо того, чтобы занять отведенный им участок, отряд с боем пробился в Севастополь, понеся при этом большие потери. Собрание, проходившее в подвальном помещении, протекало очень бурно. Бойцы пытались взять под защиту своих командиров. Но Меньшиков сказал им: « В мирное время ваши руководители были хороши, а сейчас они струсили, дезертировали с боевого участка и погубили многих людей».
По решению Обкома эти люди были сняты с руководства и направлены на фронт рядовыми. Гринберг скоро погиб в бою.
Третий эпизод. В конце первой декады ноября я читал лекцию в деревне Кадыковка около Балаклавы. Мне сказали, что этот батальон сейчас должен идти в бой. По окончании выступления ко мне подошел немолодой солдат, небритый, в потрепанной шинели и спросил:
– Слушай, Спиртус, где сейчас находится Обком партии?
– Для чего Вам нужно это знать? – спросил я его.
– Ты что, не узнаешь меня? Я – Макаров!
Тогда я его узнал. Это был мне хорошо знакомый: в прошлом зав. отделом пропаганды райкома, а в период войны – первый секретарь Акшинского (Раздольненского) райкома партии, майор по воинскому званию.
Он рассказал мне свою печальную историю. Где-то в начале октября в районе началась паника. Слышны были пулеметные и автоматные очереди. В райком прибежали с сообщением, что вблизи появились немецкие танки. Макаров позвонил в Обком партии секретарю по кадрам Лещинеру. Сообщил о случившемся и спросил, что делать. Тот ответил: «Уничтожай военные объекты и приезжай в Симферополь». Я – рассказывал Макаров – так и сделал. Сжег почту и здание Райкома, сел в машину и приехал в Обком партии. А в это время выяснилось, что тревога была ложная. Прорвавшаяся через линию фронта небольшая группа немецких разведчиков-мотоциклистов была уничтожена.
Я явился к Лещинеру. Тот сказал мне: «Ты почему самовольно сбежал с района и поднял панику?». Я ответил ему, что действовал по его указанию. Лещинер тогда говорит: «Что ты сваливаешь на меня? Я сказал тебе действовать по обстановке».
Вопрос о дезертирстве Макарова был поставлен на бюро Обкома. Его исключили из партии и передали дело в военный трибунал. Макарова приговорили к расстрелу, но заменили высшую меру лишением воинского звания и отправкой рядовым в штрафной батальон. Этому штрафному батальону я оказывается и читал лекцию перед боем.
– Так, что же ты хочешь? – спросил я его. Он ответил: «Я хочу идти в бой коммунистом и прошу Обком партии мне в этом помочь». Он тут же написал заявление.
Вернувшись в Севастополь, я передал заявление Меньшикову. Тот был растроган и добился на бюро Обкома восстановления Макарова в партии. Однако Макаров об этом так и не узнал. Пока его личное дело путешествовало через политотдел Армии в дивизионную парткомиссию, он успел отличиться в боях, получить орден и звание старшины и погиб смертью храбрых во время декабрьского штурма.
Сноски
1. Филипп Сергеевич Октябрьский (Иванов) (1899 - 1969) — советский военно-морской деятель. В ходе Великой Отечественной войны - командующий Черноморским флотом (1939—1943 и 1944—1948). Один из руководителей обороны Севастополя в 1941—1942 годах, а также Крымской операции 1944 года. Адмирал (1944). Герой Советского Союза (1958).
2. Федор Дмитриевич Меньшиков – секретарь Крымского Обкома партии по агитации и пропаганде.
3. Чурсин Прокопий Алексеевич (1902-1950), секретарь Крымского Обкома ВКП(б), Арестован по «ленинградскому делу» 22.09.1949. Приговорен ВКВС 27.10.1950, обвинен в участии в к.-р. подрывной организации. Расстрелян 27.10.1950. Реабилитирован 2.06.1954.
4. Песенка Дженни (муз. Никиты Богословского — стихи Василия Лебедева-Кумача)
5. Спектор Н. А. - секретарь Крымского обкома партии по промышленности.
6. Стиенский (Стийенский) Радуле, он же Петров-Стийенский Стефан Иванович, он же Маркович Радуле (1903 - 1966) – югославский коммунист и черногорский поэт.
7. Рубцов Герасим Архипович (1904—1942) – подполковник пограничных войск НКВД СССР, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза(1965). В июле 1942 года Рубцов погиб в бою. Похоронен в поселке Балаклава в черте Севастополя.
Фотография из Интернета. В цеху спецкомбината №1