Подружке детства - Кошке (Т.Р.) посвящается.
В нашем доме жил Борька - дурак. Он был толстый, с заплывшими глазами, глядевшими в разные стороны, серая щетина покрывала его щёки. Говорили, что ему двадцать лет, но он никогда не учился в школе, конечно, нигде не работал, просто иногда, прохаживаясь, гулял в одиночестве возле дома.
Он переваливался, как неуклюжий медведь на коротких ножках, и иногда рвался заговорить с нами, играющими девчонками лет девяти-одиннадцати. Борька склонял набок голову, пытаясь косящим глазом поймать фокус, и ломающимся голосом, не выговаривая толком половину букв, спрашивал: «А шо вы деуааете? А мошшно я ш вами?» Но мы начинали дружно орать: «Иди, иди отсюда!» и убегали, как стайка вспугнутых воробьёв.
Тогда он грустно шёл себе дальше, видимо, привыкнув к тому, что его все гонят. Иногда он звонил моей подружке - Оле. Трубку брал её отец, Иван Иванович, он всегда приглашал дочку к телефону самым уважительным тоном, будто это не Борька-дурак звонил, а классный руководитель: «Оля, тебя к телефону Боря Хлебаков». Я хихикала: «не Хлебаков, а Рыбаков. Да что тебе с ним говорить-то?» Подружка пыталась отвязаться от Борьки с его дурацкими вопросами – «как дела?», «что ты делаешь?», а отец стоял и молча смотрел на Ольгу.
Под этим взглядом дочь поневоле старалась говорить с Борькой без грубостей. Но по-настоящему мы переменили своё отношение к больному человеку после одного случая.
Я любила читать, и моя мама умело «подносила снаряды». Вот и в тот день, я дочитывала рекомендованного ею «Овода» и обливалась слезами, переживая финальную сцену казни героя. В дверь позвонили – появляется пожилая пара - посмотреть нашу квартиру, поскольку им дали ордер на неё, ведь и мы на днях переезжаем в другой дом. Я удаляюсь в спальню и там пожираю глазами текст, не в силах оторваться от воображаемых картин.
Через несколько минут посетители и мама входят в спальню, потом шествуют на балкон. Возмущённая, что меня прервали на высокой ноте сострадания, я пролетаю мимо них в кладовку, в порыве нечаянно толкнув визитёршу-тётеньку – уж сюда-то не пойдут, наверное. Но им захотелось и в кладовку заглянуть. Из кладовки навстречу им вылетает лохматое зарёванное существо, которое резко буркает: «Ничего не понимаете! Здесь человек…погибает…а вам ваши балконы и раковины!» и несётся на кухню.
«Смотрители» быстро сворачивают свой визит и откланиваются. Мамины глаза делаются стального цвета, она собирается мне что-то сказать... Тут раздаётся резкий телефонный звонок.
- Это тебя - Боря. Мама протягивает мне трубку.
- Что?! Пусть этот дурак-обалдуй и не звонит сюда!- Я хватаю трубку и бросаю на рычаги.
Мама молчит и смотрит на меня, закусив губу.
А вечером, когда я, довольная, после сладкого чая с пирожками, собираюсь идти спать, она меня тихо спрашивает: «Таня, ты ведь недавно прочитала
«Собор Парижской Богоматери»?
- Да!
- Тебе понравилась книга?
- Очень-очень!
- А Квазимодо тебе было жалко?
- Ой, да…
- И сегодня ты так плакала, когда читала, про казнь Овода. Ты ведь героям книг сочувствовала?
Я молчу.
- А почему же, когда в жизни, а не в книжке, рядом с тобой оказался несчастный человек, тебе его не жалко и ты его гонишь от себя?
Я сразу понимаю, про кого это.
- Ну, он же противный.
Мама, помолчав, говорит:
- Прежде всего, он несчастный.
Моим щекам делается жарко. Хорошо, что мама не стала продолжать этот разговор, всё поняв по моему виду.
Утром, когда мы идём в школу, я рассказываю Оле про вчерашний разговор с мамой, и мы решаем, что будем болтать с Борькой, хотя бы иногда.
Борька так радуется этим редким «давай поговорим», что мы сами себе кажемся чуть ли не санитарками на поле боя.
Ну, а тут нас поджидает другая опасность…
Фото из Интернета. Спасибо автору!