Юнг разбирает стихи своей очаровательной пациентки с неврозом. В первом она признается в любви дежурному офицеру корабля, на котором плыла, во втором говорит о любви к Богу. В первом сравнивает офицера с утренней звездой, а во втором сравнивает Бога с солнцем, сама она в этих стихах существо страдательное и без надежд, и с утренней звездой у нее ничего не выйдет, и к солнце-Богу она летит, как мотылек, и солнце сожжет ее крылышки. "Это что же такое? - восклицает Юнг, - для нее Бог и какой-то смуглый итальянец с усиками равноценны что ли?" И сам же объясняет, что дело не в объектах, не в Боге и ни в итальянце, что просто девушку наполняет энергия любви и эта энергия готова излиться на любой объект, который подвернется.
Скромно замечу, что итальянец для нее все же важнее Бога. И зря Юнг не читал (или читал?) Толстого, то место, где Наташа Ростова молится Богу, это очень смешно, но в общем-то девушки именно так и относятся к Богу, как описал Толстой. А вообще, насколько Толстой и Достоевский крупнее Фрейда и Юнга, насколько они лучше понимают людей и общество в целом. Не зря Фрейд сказал о Достоевском, что здесь психоанализ бессилен. Конечно, бессилен. Ибо Достоевский умнее Фрейда, да и сам феномен искусства, откуда взялся этот мир Достоевского? Фрейд не знает ответа. Я вон когда еще написал, что великая русская литература могла бы родить новую русскую философию, и не только философию, но и психологию. И так и было бы, если бы не Ильич с его октябрем. Единственный крупный гуманитарий, которого угораздило попасть под сталинский каток и потом прозябать, пока его зачем-то не подобрал Кожинов, а товарищ Андропов не дал ему квартиру в Москве, Бахтин, начал это процесс - создание русской философии на базе анализа текстов Достоевского, вот только продолжить некому.