На полигоне (Владимир Рукосуев) / Проза.ру

Я служил во взводе обслуживания техники артиллерийской части и совмещал должности техника и командира отделения тяги. Первая обязывала меня поддерживать в надлежащем состоянии всю движимую технику кадрированной части, а вторая – командовать отделением эту технику обслуживающим.
Кроме того, из резервного парка выделялись тягачи для вождения в учебном процессе и разовых нужд на стрельбы для доставки орудий на полигон в подразделения, которые не имели своей гусеничной тяги, а так же для хозяйственных нужд. В этом случае я получал распоряжение от начальника технической службы обеспечить подразделение тягачом и механиком-водителем. Чаще всего на роль последнего напрашивался сам, чтобы разнообразить будни. Это одно из немногих развлечений, в которых хотят принять участие все механики-водители взвода обслуживания. Им больше приходится эту технику ремонтировать, чем на ней ездить. Командиры охотно соглашались, опасаясь нарваться на неопытного механика. Это помогло мне ознакомиться на практике со всеми системами тягачей и орудий. Орудий потому, что нередко механику приходилось занимать место в расчете при проведении стрельб, если со штатным номером что-то случалось (живот со страху, травма и т.п.), бывали случаи, что молодой солдат после первого выстрела, особенно 152мм пушки-гаубицы бросался прочь и отказывался к ней подходить. Нянчиться времени не было, тогда привлекали механика-водителя на несложные номера вроде подноски или подачи снаряда. После окончания стрельб часто оставляли один снаряд для обкатки струсившего, если не было старших офицеров или они уезжали к этому времени.
Я этот процесс наблюдал при стрельбах 152-мм пушек–гаубиц Д-20. Все делалось варварски просто. Ствол снаряда при отдаче от выстрела скользит назад, делая откат почти на метр. Шеститонная пушка при этом подпрыгивает на полметра от земли. Все это сопровождается грохотом, от которого надолго закладывает уши. Картина не для слабонервных. Ничего не подозревавшего, расслабившегося солдатика хватали старослужащие, привязывали к станине на расстоянии двадцати сантиметров до отката, лицом к стволу. Солдат, обезумевший от страха при грохоте выстрела, не понимал, что стремительно летящий ствол до него не достанет - от ужаса случались конфузы – бывало, физиология давала сбой. Отвязывали его не сразу, а когда придет в чувство и успокоится. После «обкатки» он уже ничего не боялся и был готов к выполнению любых обязанностей. Ни одного заики из обкатанных бойцов я не встречал. Не было комитетов солдатских матерей, психологов, батюшек и заместителей по воспитательной работе. Просто народ был покрепче. Ну, иногда использовались запасные штаны – дело житейское.
Приключения бывали разные. Однажды я пригнал в разведдивизион АТЛ (артиллерийский тягач легкий) для доставки противотанковой пушки – 100-мм Т-12. В это время в артиллерию стали поступать новые автомобили ЗИЛ-131 для замены устаревших гусеничных тягачей. Как всегда в таких случаях нашлись сторонники и противники нововведения. Гусеничный тягач не боится бездорожья, подъемов, ходовая часть надежнее – нет уязвимых шин. Автомобиль быстроходней, комфортней, но на бездорожье и подъемах сильно уступает гусеничному тягачу. Эффективность техники зависит от конкретных условий. В данном случае я был уверен в превосходстве гусеничной тяги. На полигоне мне приходилось бывать не один раз, рельеф я знал. До перевала километров пять была наезженная ровная грунтовка, затем подъем километра четыре и крутой спуск. А потом поле, изрытое траншеями после всевозможных учений, и старой пашни километров на пять. Преимущество у автомобиля было только на первом участке. На подъеме он сдохнет, на спуске будет тормозить, боясь опрокинуться. Двигаться будет на каждом участке с разной скоростью. Максимальная скорость не более 60 километров в час – иначе опрокинется пушка. На всех сложных участках километров двадцать – тридцать. АТЛ не боится ни подъемов, ни спусков, ни ухабов. Скорость его при любых обстоятельствах 40 километров в час.
Командирами расчетов были два лейтенанта – Орлов и Травин. Тягач достался Орлову и Травин стал над ним подшучивать. Дескать, я уже отстреляюсь, а ты только приедешь. Орлов завелся и злился, солдаты посмеивались над их перебранкой. Когда командир подошел к тягачу, я его стал утешать, уверяя, что мы приедем на место быстрее. Орлов недоверчиво спросил:
- Ручаешься?
- Да, если не будете мешать.
- Секундочку!
Лейтенант быстро сбегал к Травину, о чем-то с ним переговорил, почему-то пожали друг другу руки и он бегом вернулся назад.
Кузова у автомобиля и тягача оборудованы одинаково: на дугах закреплен тент, вдоль бортов скамейки, на которых сидят пушкари. По восемь человек в каждом кузове. Я предупредил своих, чтоб держались, остановок не будет. По команде тронулись. Как и следовало ожидать, ЗИЛ вырвался вперед и умчался, подняв столько пыли, что из-за ее завесы потерялся из виду. Мой тягач на полных оборотах полз как черепаха. Орлов, намертво вцепившись в поручень, что-то мне кричал, но шум мотора заглушал все звуки. Отрывочно я улавливал слова вроде: «Подставил, поверил, проспорил». Как позже выяснилось, они с Травиным поспорили на пять бутылок коньяка, кто вперед приедет на место. Если мне удастся настичь соперников хотя бы на вершине перевала, то победа будет за нами. ЗИЛ показался на середине перевала. И здесь проявились мои преимущества. Автомобиль препятствие по обочине объехать не сможет. Для тягача же это не помеха. Я услышал хохот Орлова, когда мы легко обходили конкурентов. Глянул на него и чуть рычаги не бросил от неожиданности. Лейтенанта не было. Вместо него сидел вурдалак с горящим взором, стекающей по усам на подбородок и гимнастерку кровью, отчего ликующая гримаса объяснила мне происхождение выражения «поистине дьявольская». Начал притормаживать, догадавшись, что он разбил лоб об электродвижок стеклоочистителя, но он выдал такую тираду, что половину матов я расслышал, невзирая на рев мотора. Жесты и мимика указывали вперед. Теперь уже из-за нашей пыли не было видно автомобиля. На спуске стало мотать пушку, но лейтенант сторожил все мои действия, категорически не давая замедляться. Я боялся, что пушку оторвет, а солдаты из кузова повылетают, особенно когда началась бешеная тряска на рытвинах и пашне. Орлов буквально висел на поручне, смахивая с лица кровь рукавом гимнастерки. Ну что ж, «условия приближенные к боевым».
На позиции остановились, я не выходил из машины, ожидая, что расчет в праведном гневе порвет меня на части. Из кузова никто не вылезал. Неужели растерял? Заглянул в кузов. Там висели на дугах, как обезьяны в вольере, боясь оторваться при движении тягача, солдаты. По команде лейтенанта начали по одному выпрыгивать из кузова явно с агрессивными намерениями, но, глянув на него, тут же осекались. Выглядел он великолепно. Я снял боковое зеркало, поднес к его лицу. Яростно отмахнулся, скомандовал разворачивать пушку в боевое положение.
Когда подошел ЗИЛ, наш расчет валялся на траве, переводя дух. Орлов ушел к ручью отмываться. Травин подошел, и с уважением глядя на тягач, сказал, что «лучшее - враг хорошего».
Через неделю Орлов принес мне бутылку коньяка с наказом не подвести его.