1
Помню, мать мне говорила: – Никогда не бери то, что плохо лежит. Да и вообще, не бери то, что не твоё по праву.
Не знаю, почему именно сейчас я вспомнил эти её слова. Видимо, есть какой-то смысл в том, что мы порой творим в своей жизни, совершенно не задумываясь о последствиях своих поступков. Но будучи пятилетним мальчишкой, что я мог знать о последствиях. Признаться откровенно, я и слова такого в ту пору не ведал.
Но как бы там ни было, незнание закона не освобождает от ответственности.
То, что произошло со мной в тот вечер не было чем-то необычным или, быть может, наоборот, предначертанным. Нет. Это было стечение неблагоприятных обстоятельств, равномерно наслоившихся одно на другое. Хотя, наверное, покривлю душой, если не скажу, ни разу не задумывался о том, что могло бы произойти со мной по причине совершённых ранее поступков. А последствия этих самых поступков не что иное, как результат необдуманного выбора, который на данный момент я уже был не в силах изменить.
Лёжа в холодном сугробе зимой 2009 года я не мог себе представить, что именно стало причиной моего фатального финала. Однако я прекрасно видел и понимал то, что произошло со мной вследствие некоторых необдуманных действий, есть кара, которую я получил заслуженно.
Глубокая рана от кавказского кинжала в области печени быстро расплывалась огромной кровавой лужей. На белом снегу, при свете умирающей луны, кровь не казалась мне красной, она была чёрной, и это привело меня в ужас.
В памяти вспыхнуло ещё одно довольно неприятное воспоминание. Слова старика, которого я встретил в детстве, когда возвращался из школы домой.
В тот год я учился во вторую смену и шёл домой в темноте. На перекрёстках пустынных улиц горели одинокие продрогшие фонари. Рядом с одним из них сидел старик. Кто он был, я не знал, поскольку ранее никогда его не видел. Но в тот вечер напугал он меня сильно. Так сильно, что крича от ужаса, я бежал домой, не оглядываясь, не помня себя от страха.
- Чёрная кровь, всё равно, что грехи! – глаза старика блеснули в свете тусклого фонаря, когда я поравнялся с ним. Он смотрел на меня не моргая, а я остановился словно вкопанный, судорожно соображая, стоит мне ему что-то ответить или просто обойти стороной и идти своей дорогой. – В ней ты уже не увидишь правды, лишь смерть свою, которую выберешь сам. – Он вдруг резко вскочил, да так громко крикнул, что я рванул с места, оглашая окрестности воплями. – Ты уже выбрал свою смерть?
Я бежал так быстро, что как оказался возле дома опомниться не успел.
Меня трясло.
О смерти в те годы я задумался впервые. Помню, несколько дней проходил, размышляя о том, что станет со мной если я вдруг умру?
Я испугался, осознав смысл своих же собственных вопросов. Пару раз за ночь я вскакивал испуганно крича. Незнакомый старик гнался за мной и кричал: Ты уже выбрал? Ты уже выбрал?
Но пожалуй, давайте начнём по порядку, не вдаваясь в ненужные темы.
Эта история началась в тот день, когда мой лучший и единственный друг Димка показал мне свою находку. Димка был старше меня аж на четыре года, но всегда и всюду таскал меня с собой, поскольку на том краю города, где жили наши семьи, играться ему было более не с кем.
Димка любил гулять по лесу, который простирался сразу за нашими домами. Мы часто забирались в какие-нибудь дебри, называемые у нас кюветами, и подолгу сидели там перед разведённым костром. В ту пору мне это казалось самым прекрасным временем, которое я когда-либо проводил вне дома.
Нельзя сказать, что дома у меня был кошмар. Нет, там всё было как раз спокойно. Мать моя была в разводе, отца я не знал. Моя бабка настояла, чтобы мать жила с ней. Хотя мне всегда казалось, что это маму вполне устраивало. Спустя много лет, я узнал, что именно моя бабка стала причиной, по которой мать развелась с отцом.
Я не знаю, правильно это или нет, когда старшие вмешиваются в дела молодой семьи. Но я точно знаю, что никому не нравится, когда его тычут носом в его же дерьмо. А упрёки стариков порой именно так и выглядят.
Поговаривали, что отец был человеком вспыльчивым и, наверное, именно постоянные упрёки бабки довели его до дна глубокой бутылки. Результатом стал развод, а я стал безотцовщиной.
- Смотри, что я сегодня нашёл, – похвастался гордо Димка, вытаскивая из кармана небольшой, но очень красивый обоюдоострый клинок.
Рукоятка была изготовлена из белой кости. Гарда клинка была двусторонней и изогнутой вверх и вниз по разным сторонам. Навершие рукояти заканчивалось бронзовой болванкой, а само лезвие на поверку оказалось тупым словно его никогда не точили. Посередине лезвия, от рукояти к острию, шёл глубокий словно вмятый в полотно клинка дол, отчего оружие казалось ещё более красивым и притягательным.
- Ничего себе! – воскликнул я, протягивая руку к Димкиной вещице. Он передал клинок мне, и я стал рассматривать его словно подарок. – Где ты его нашёл?
- Возле старых развалин, – ответил Димка, указывая рукой в сторону заброшенного поместья, которое располагалось за лесом в районе старого селения, оставленного людьми ещё во времена революции. По слухам, там когда-то заправляла семья зажиточных помещиков. То ли Строговыкиных, то ли Строгиных, то ли ещё каких-то Строгих. Одним словом, я не помню.
- Отец запретил туда ходить, – сказал, понизив голос Димка. – Но кто ему скажет.
Он подмигнул мне. Я улыбнулся.
- Пойдём ещё раз туда сходим, – умоляюще протянул я, отдавая Димке нож. Сделал я это с большой неохотой, уж больно эта вещица мне приглянулась.
- Нет! – наотрез отказался Димка. – Отец узнает, больно по шее даст.
- Но, как же. Я тоже хочу такой нож. – В моих глазах читалось неприкрытое разочарование.
- Да зачем он тебе? У тебя мамка всё равно его отнимет, – отмахнулся Димка.
- Не отнимет, – заканючил я. – Я ей не покажу. Она не узнает.
- Узнает, – бросил через плечо мой друг. Развернулся и направился к дому. Я увязался за ним следом.
Весь вечер мы играли у Димки в солдатиков, а когда пришло время мне идти домой, я задержался в комнате под надуманным предлогом, якобы застрявшей на брюках молнии, и незаметно стащил брошенный Димкой на диван клинок. Этот неблаговидный поступок, с которого, по сути, я и начал свою сознательную жизнь, полностью изменил мою судьбу. Не в лучшую сторону, конечно.
Нож я вынес, а возле дома спрятал в укромном уголке, где обычно держал всякую важную для меня ерунду.
Искренне надеясь, что добыча надёжно укрыта, я отправился домой. Однако в тот вечер произошло ещё одно, весьма необычное обстоятельство, которое долгое время не давало мне уснуть, а впоследствии я часто вспоминал о нём.
Придя домой, я обнаружил на ладони глубокую резаную рану, из которой словно с заколотого порося текла кровь. Мать пришла в ужас, когда увидела порез. Она тут же вызвала скорую помощь. Но врач, прибывший на вызов, оказался настолько поражён увиденным, что прозвал меня чудо-везунчиком.
- Ваш мальчик порезался весьма удачно, – произнёс он с ухмылкой. – Лезвие, или что там ещё, прошло по так называемой соединительной ткани, не задев ни одной важной артерии или сухожилия. А крови на самом деле не так уж и много. Куда больше страхов.
Он зашил мне руку и выписал какую-то мазь.
Ночью мне снился клинок, молниеносной скоростью рассекающий мою ладонь. Я пару раз просыпался в поту, и в страхе что-то говорил.
Утром, первым делом, я бросился к своему схрону. Ножа в нём не было.
2
Когда я был ещё маленьким, моя мать постоянно переживала, что когда меня призовут в армию, то непременно отправят служить в Афганистан.
Когда войска из Афганистана вывели, она вздохнула с облегчением. Но радость её была недолгой. Не прошло и пяти лет, как началась война в Чечне. В страну вновь потянулись цинковые гробы, а мать вновь погрузилась в свои страхи.
В результате после того как я профукал институт, и меня все-таки забрали в армию, вопреки всем её молитвам, я оказался заслан в числе прочих бедолаг в район Хатуни, что недалеко от Веденского ущелья.
Вторая Чеченская кампания, по сравнению с первой, не была менее кровавой. Много хороших ребят сложили свои головы в этом конфликте. Но, в отличие от первой Чеченской, здесь мы уже знали, за что нам предстояло умирать.
Служба в горячей точке – сложное испытание даже для профессионального бойца. Что можно говорить о тех, в чьей голове витает всяческая юношеская ерунда, да скачут голые девки с обложки неведомо откуда занесенного в эти края порножурнала.
Однако, несмотря на это, многокилометровые марш-броски с полной боевой выкладкой и стычки с мелкими группировками боевиков способны отрезвить даже самую горячую голову.
В последний день февраля 2000 года нас резко подорвали и погнали через горы на машинах в неведомую глушь. За несколько недель до этого на одном из блокпостов, которые мы контролировали, разорвался фугас. И смерть забрала моего друга Семёна, с которым мы тянули эту нудную и тупую лямку армейского маразма аж с самой учебки. Я просил командира позволить мне сопровождать гроб, поскольку мать Сёмы знала обо мне едва ли не лучше, чем я сам. Но мне не разрешили.
Взамен этого я был отправлен на наблюдательный пост, где торчал днями и ночами подальше от глаз в конец перепившегося командования.
Отработав свою наглость, я вернулся в расположение, где полдня провёл в поисках своего вещевого имущества. Мои сигареты уже выкурили, сухпаёк сожрали, койка была занята каким-то салагой. Одним словом, пришлось налаживать процесс жизнедеятельности заново.
И вот мы трясёмся в шишигах (ГАЗ-66) по разбитым дорогам Чеченской республики, совершенно не понимая, куда нас везут и зачем.
Двое суток мы простояли за перевалом, без капли поясняющей информации. Где-то далеко грохотал гром, а затянутое тучами небо грозилось обрушиться на нас проливным дождём.
На третий день мы двинулись дальше, а к вечеру прибыли к Улус-Керту, на карте обозначенном как высота 776.
Спустя столько лет, я до сих пор не могу понять зачем мы стояли два дня под тем проклятым перевалом? Почему нас задержали? Но пусть всё это останется на совести тех, кто в те дни руководил этой операцией.
Три дня наше подразделение собирало на поле боя тела погибших десантников 6-й Псковской роты 2-го батальона 104-го Гвардейского парашютно-десантного полка 76-й Гвардейской Воздушно-десантной дивизии.
Этот ад будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.
Ужас прошедшего боя, был неописуем. Меня пронзила настолько сильная боль гречи и досады, что это чуть не стала причиной яростного нервного срыва. Однако вовремя заметивший мою злобу командир, капитан Хромов, вовремя остудил мой пыл.
Он всё понимал и, после того как выбил мне три зуба, долго общался со мной, объясняя простые, по сути, вещи. Ох, как бы я хотел посмотреть в глаза тем, кто будет оправдываться перед матерями погибших бойцов. Что скажут они, осознавая в душе, что погибший мог остаться жив, если бы кто-то не задержал так торопившуюся помощь.
Затем нас отправили прочёсывать окрестности. И хотя спецы там уже поработали, мероприятие показалось командованию весьма уместным. Мы шли по склону, хранившему на себе ещё не остывшие следы прошедшего здесь боя. То там, то здесь на пожухшей, скомканной жёлтой траве виднелись капли крови. Порой она попадалась на кочках ещё не растаявшего снега.
Внимательно осматривая местность, мы продвигались неспешно, изредка переговариваясь между собой. Как всё произошло, я не видел. Лишь ощутил острую боль под лопаткой, а потом услышал крики и раздавшийся совсем рядом оглушительный выстрел. Я упал на землю и попытался дотянуться до того, что причиняло мне нестерпимую боль. В порыве злобы, я выхватил нечто, торчащее из спины, а когда увидел – обомлел. Спустя секунду, мир померк в моих глазах. В руке я держал окровавленный нож.
3
Мать говорила, в жизни никогда не знаешь, что, откуда и когда тебе воздастся. Этот раненый наёмник сумел скрыться от бойцов спецподразделений, которые до нас прочесали место боя. Он, видимо, был хорошим солдатом раз умудрился выжить. По какой причине в тот день он набросился именно на меня, я, видимо, так уже и не узнаю, поскольку его застрелили в тот же миг.
Мне нереально повезло! Именно так выразился военврач, зашивая мою рану.
- Ещё сантиметр, и он проткнул бы тебе сердце! – закуривая очередную сигарету, проскрежетал медик. – В такой рубашке редко люди рождаются. Не просри свою жизнь, парень. Раз не умер, значит, смысл в ней Бог видит.
Эти слова заставили меня глубоко задуматься над смыслом своего жалкого существования.
Однако, когда я вернулся домой, на пороге дома меня никто не ждал. Хотя я вам соврал. На заборе сидела наша кошка и, несмотря на два года разлуки, она тут же узнала меня. Эта встреча, пожалуй, самое лучшее, что произошло со мной после возвращения домой.
Никогда не угадаете каким вопросом меня встретила мать. Она спросила: – Сколько ты привёз с собой денег?
За участие в боевых действиях солдатикам, даже вроде меня, весьма прилично платят. Я привёз с собой порядка сорока тысяч рублей, и ещё семьдесят мне должны были выплатить по прошествии двух месяцев.
Три месяца я беспробудно бухал. Расстался с девушкой, которая ждала меня два года. Каким же я был тогда козлом. Оля была слишком хороша для меня, сейчас я это знаю. Всю жизнь буду корить себя за этот поступок.
Когда пришла зима и от моих регулярных попоек устала даже мать, моя родная тётка увезла меня прочь от моей беспробудности.
Я перебрался жить в другой город, и жизнь моя круто изменилась.
Не имея образования, я пошёл работать охранником в диско-клуб Звезда. То время я вспоминаю с улыбкой, поскольку более бесшабашной и никчёмной работы у меня более уже никогда не будет. Холодный, незнакомый город навевал на меня тоску и уныние. Я работал по ночам, и когда приходил домой, день ещё не успел начаться. Просыпался я в основном вечером, когда было уже темно. Мне казалось, что здесь вообще не бывает дневного света.
За полгода я полностью освоился в этом не совсем привычном мне мире. У меня появились друзья, а вскоре и очередная зазноба.
Она была рыжеволосой, веснушчатой, игривой красотой. Мы пробыли вместе пять лет. И я точно могу сказать, что ничего лучшего, чем было с ней я уже ни с кем, никогда не смогу ощутить. Как же я тогда ошибался!
Наши отношения были непохожи ни на одни другие. И в то же время были как у всех. Если это была любовь, то она была апогеем моего бытия. Если это была ссора, то это было на грани моего нервного состояния. Если это была страсть, то ничего более горячего я в своих руках никогда не держал.
Когда мы расстались, я был один почти три года. Это произошло как бы случайно, но как я успел заметить, случайности в моём случае стали превращаться в неизбежность.
Наша проблема, и сейчас я это понимаю, была в разносторонности скорости наших жизней. Маша хотела всё и сразу. Я постепенно выстраивал свой мир, в котором ей было до ужаса тесно.
В те годы я был закоренелым собственником. Быть может, именно эта особенность и привела меня в очередной раз на операционный стол. Во время очередного скандала Машка не снесла моих к ней претензий, которые считала надуманными, бездоказательными и необоснованными. В порыве истерики ударила меня в живот так не вовремя подвернувшемуся ей под руку ножом. Я попал в больницу, она в СИЗО.
Я не стал подавать на неё заявление, ибо эта девушка оставила в моей жизни рану, куда более глубокую, чем этот третий в моём случае нож.
4
Но время, как известно, лечит все раны, даже самые смертельные.
За время депрессии и своего одиночества я успел взяться за ум и поступил в университет, который закончил спустя пять с половиной лет. К тому моменту я работал менеджером в крупной компании, и ничто не предвещало мне каких-то перемен.
Ежедневная рутина постепенно начинала сводить меня с ума, и я обзавёлся несколькими весьма обыденными хобби, пытаясь как-то скрасить своё и без того убогое одиночество. Я ходил в спортзал, еженедельно по четвергам в кино на премьеру очередного голливудского ширпотреба. Порой, примерно раз в квартал, страна грёз выпускала что-то весьма приличное. Но в основном это было обычное месиво с набором глупых диалогов и заезженного сюжетного штампа.
Но, однажды, выходя из кинотеатра, я увидел весьма неблаговидную сцену, равнодушие к которой проходящих мимо людей убило во мне всяческую веру в разумность нации. Некий чурка орал на молодую и очень даже симпатичную русскую девушку, сопровождая при этом свои эмоции яростными шлепками по её щекам.
В мгновение ока я сорвался с места, словно зверь с поводка. Я бил его так, как, наверное, никого и никогда в своей жизни. Здоровье, изрядно укреплённое мною в спортивном зале, не оставило бедолаге и полшанса. Спустя минуту он лежал весь в крови, а я, словно бык на корриде, стоял над его телом и тяжело дышал, выпуская из раздувающихся ноздрей клубы пара.
- Вроде не убил, – констатировала девица, осторожно дотрагиваясь до шейной вены чурки. – Ты парень беги скорее отсюда. Сейчас их сюда весь аул слетится. Они тебя, милый, на ремни порежут.
С неба начал падать крупный, мягкий снег. Я поднял голову и глубоко вдохнул.
- Ты почему позволяешь этому шакалу так с собой обращаться? – спросил я напрямую.
- Да как же быть, коли долгов полна сума, – ответила девица, словно я был ей хороший знакомый. Вела она себя на удивление просто, без зазнайства или смущения. – А то, что он орёт, так я уж и привыкла.
- Неправильно это, – сказал я. – Тебя как зовут?
Девушка нисколько, не смутилась.
- Катя, – ответила она спокойно.
- Ты вот что Катя, пойдём я тебя провожу. А то набегут сейчас эти, – я указал на мирно лежащего чурку. – Обидят ещё ненароком.
Мы ушли с ней молча. Оказалось, что Катя расплачивается за долги своего бывшего дружка, который крупно проигрался в автоматы, а потом сбежал. Чурки выследили девушку, поскольку должник жил у неё на квартире, и вот уже два года трясут красотку по полной.
Дошли до её квартиры, она пригласила меня на чай, а потом мы переспали. Сразу, даже чаю не успели попить.
Я вышел от неё в два часа ночи, и не успела закрыться дверь в подъезд, как я получил кинжал в печень.
Я сам выбрал свою смерть. Выбрал её в тот момент, когда решил заступиться за Катю. В лицо мне падал снег, а в голове звучали слова старика, встретившегося мне в тот злополучный вечер: Ты уже выбрал? Ты уже выбрал?
А ещё я вдруг вспомнил тот самый тупой клинок, украденный у Димки, и который порезал мне руку. Было ли это его проклятие или это всего лишь глупая, отсталая суеверность? Откуда мне было знать. Да если честно и не хотелось. Сейчас, мне хотелось только одного – вернуться обратно к Кате.
5
На этот раз я тоже выжил. Тех чурок, конечно же, поймали и посадили за покушение на убийство и вымогательство. Катя дала против них показания, а я был главным свидетелем. Присяжные не дали ублюдкам ни капли снисхождения. Вся семейка загремела в колонию на восемнадцать лет.
Через три года мы с Катей приехали к маме. Приехали отдыхать по полной, на всё лето. Там в моём родном городе мы поженились и когда настала пора уезжать я узнал, что стану папой.
Описать это счастье я пока не могу, поскольку ещё не постиг всех прелестей отцовства. Но предчувствие у меня было, что теперь у нас всё будет хорошо.
За день перед нашим отъездом мама присела рядом со мной и протянула некий плотный свёрток из старой ткани. Я развернул его, там лежал тот самый клинок, украденный мной, который наградил меня шрамом на всю ладонь.
- Я взяла его тогда из тайника, – сказала тихо мама. – Он был в крови, а ты тогда как раз порезал руку и, хотя лезвие было тупым, я испугалась.
- А я-то гадал, куда он делся? – улыбнулся я. – Возьми назад. Он мне не нужен.
- Но и мне он не нужен, – отмахнулась мама.
- Тогда вернём его туда, откуда он появился.
На следующее утро мы с Катей отнесли клинок к тем самым графским развалинам, где когда-то его нашёл Димка.
- Думаешь он принадлежал кому-то из тут живущих? – спросила Катя.
- Быть может, – ответил я. – Воткнул клинок в прогнившую кирпичную стену и, увлекая жену за собой, повёл обратно.
Более к этому старому дому я не возвращался. И, надеюсь, что возвращённое мною старое оружие успокоило его былых владельцев. Спустя несколько лет, мать рассказала, что старые стены окончательно рассыпались, а на месте старого селения теперь растёт ельник, да настолько густой, что продраться сквозь него решаются не многие.
Я же зажил нормальной жизнью со своими заботами, суетой, радостями и печалями. И лишь старые шрамы в непогоду напоминают мне о сломавшихся об меня клинках.
Приобрести сборник рассказов Лики судеб вы можете на сайте издательства: http://sputnikplus.ru/A_V_Protasov_Liki_Sudeb
А так же в сети интернет магазинов Лабиринт: http://www.labirint.ru/books/553627/