начало: http://www.proza.ru/2016/10/24/2196
предыдущая часть:http://www.proza.ru/2016/10/27/2328
Впервые ЧЕЛОВЕК ПОДНИМАЛСЯ В НЕБО! И происходило это не с каким либо магом, чародеем или колдуном, что не противоречило бы законам природы Некоторого Царства, а с самым обычным худородным человечишкой, который и отличался-то в данный момент от всех прочих лишь тем, что спёр неумело мешок неизвестно с каким барахлом, засыпался на этом деле, и должен был быть бит в наказание. То есть обычный житель Некоторого Царства, и даже не самый лучший его гражданин. И его не тащил за шиворот Змей Горыныч или ещё, какая тварь - пернатая или снабжённая кожистыми крыльями. Нет, он совершал полёт самостоятельно и добровольно в большом коробе из бересты, который был прицеплен верёвками и ремнями к огромному пузырю надутому летучим газом. И пузырь этот при свете дня тоже не выглядел волшебным, а был какой-то кривой, продолговатый. Похожий на гигантскую колбасину толстую и короткую, слеплен из неровных кусков ткани, явно не самой лучшей по качеству некрасивой и дешёвой.
Вот так просто выглядело Стёпкино Изобретение. Было ясно, что нет в нём ничего сверх естественного, и любой смертный мог его повторить, при условии, конечно, что у смертного руки растут из правильного места.
Ах, какие перспективы сейчас открывались ошеломлённой публике! Своим личным примером Стёпка лишал небеса недоступности, прокладывая туда дорогу всем, не имеющим привилегий от природы, существам. Он дарил возможность простым земноходным преодолевать пространство не только по земельной плоскости со всеми её непроходимыми болотами, пропастями и лесными завалами. Отныне на все эти дорожные неприятности каждый мог запросто поплёвывать сверху, а это сулило новые неимоверные выгоды и удобства.
Но как не парадоксально, дерзновенный взлёт Стёпкиного гения в созданном им аппарате не привёл к тем последствиям, которые, казалось бы, должны были стать неизбежными. Случилась пакость хорошо известная каждому неординарному творцу. Она случается непременно в двух случаях: когда творец настолько преждевременно представил свой шедевр на публичный суд, что недозрелый ум современников просто не в состоянии его постичь и видит в нём либо болезненную странность, либо глупость, либо преступление против общественной морали. Или, как в случае со Степаном, творение производит на публику столь сильное впечатление, что возникает угроза для рассудка. Последний же, чувствуя эту угрозу, пакует чемоданы, готовясь навсегда покинуть отчий дом. В таком случае в организме звучит сигнал тревоги и на вызов является подсознание. Ему без труда удаётся убедить вас, что то, что вы сейчас видите, вы на самом деле не видите - это вам всё кажется, снится, и ничего такого не бывает. Затем оно самолично всю эту ерунду выкидывает из вашей головы на помойку.
Нет, не стало развиваться семимильными шагами воздухоплавание в Некотором царстве. И хотя удивительный и полезный факт происходил перед выпученными глазами большого количества очевидцев, никакого толку из этого не получилось. Потому, что в головах у этих очевидцев сей момент и произошла та самая, описанная выше, медицинская процедура. В общем, переклинило публику конкретно. Круче, чем, какой-то час назад при первой встрече со Стёпкиным изобретением.
Безумная тишина повисла над толпой, не нарушаемая даже хлопаньем ресниц. А над тишиной быстро поднимался к небесам Степан в своём аэростате – первый покоритель воздушного пространства в Истории Некоторого Царства. И никто не пропел ему славу, не наградил аплодисментами.
Скупые проводы не испортили Стёпкиного настроения. То, что творилось сейчас у него в душе, испортить было никак невозможно. И описать словами тоже. Таких слов просто ещё не изобрели. Могла бы помочь музыка в исполнении большого симфонического оркестра, но тут уж, сами понимаете – оркестр это вам не буквы, его сюда не втиснуть. Поэтому оставим Стёпкину душу в покое и не будем в неё лезть. По крайней мере, сейчас. Лучше просто за ним понаблюдаем.
Мироздание, с новой, ставшей доступной для Степана точки зрения, выглядело непривычно и совершенно потрясающе. Оно щедро осыпало Стёпу новыми впечатлениями, а он глотал их захлёбываясь от восторга. Впечатления были столь обильны и сильны, что заглушали в Стёпке даже Изобретателя, который нет-нет, да и вскрикивал там, во внутреннем оркестре, маленькой счастливой флейтой, очень преочень довольный собой и своим детищем.
Воздушный шар, подбадриваемый ветром, спешил в неведомые дали. Стёпка не предпринимал никаких попыток повлиять на его движение. Внизу под ним медленно поворачивалась земля, хвастаясь своими, всё новыми и до сих пор невиданными прелестями. Во всяком случае, невиданными так, как их сейчас видел Стёпа. Давно уже скрылся из вида овраг, унося в себе ошеломлённых Стёпкиных преследователей, вслед за ним уполз за горизонт Стёпкин городишко, вдруг ставший маленьким и уютным, плыли внизу леса, поля, холмы, озёра, на описание которых не будем тратить слова и время. Нам, избалованным техническими возможностями двадцать первого столетия, это ни к чему. Всё это мы видели если не через иллюминатор самолёта, то на фото в интернете точно. А вот для Степана такое зрелище было в новинку, он не мог от него оторваться, хотел видеть всё и метался по своей корзине, чтоб жадно хватать взглядом куски красоты со всех сторон. Так он и провёл весь этот день, на текущий момент самый счастливый в его жизни.
Наконец, день устал, захирел, превратившись в вечер, а потом и вовсе ушёл туда, где до этого была ночь. А ночь ушла оттуда, где была и явилась сюда, заняв место дня.
Вместе с ночью притащилась и луна. В этот раз она не была столь наглой, как накануне. Держалась скромно в сторонке и имела пунцовый вид. Возможно, ей было неловко за вчерашнее, или смущало присутствие Степана в её вотчине. А возможно и то и другое вместе. Светила она не ярко, и земная поверхность скрылась в темноте. Зато хорошо были видны звёзды, в большом количестве рассевшиеся на чёрной небесной плоскости. Они пялились на аэростат и были очень возбуждены. Ничего подобного им прежде видеть не приходилось. За дальностью расстояния их голосов не было слышно, но по нервному мерцанию можно было догадаться, что они активно обсуждают Стёпку и его изобретение, и вероятно, гвалт среди небесных сударушек стоял неимоверный. С самыми впечатлительными из них то и дело случался обморок, они срывались с неба и падали куда-то за невидимый в темноте горизонт.
За день Степан набрался впечатлений сверх всякой меры и притомился. Больше в таком количестве в него не лезло. Что-то, конечно, всё равно просачивалось, но уже избирательно, через осознание происходящего.
Стёпка наслаждался своим высоким положением. Он стоял неподвижно, положив обе руки на край своей корзины. Ветер едва-едва что-то шептал ему в уши, тихо поскрипывала упряжь воздушного шара, мир вокруг слегка и очень приятно покачивался, и лицо Степана украшала умиротворённая улыбка.
В небе была тишина, но ночь не была молчаливой. Жизнь внизу постоянно подавала сигналы, что и в это время суток она продолжается: то лает собака, то кто-то поёт тремя приятными женскими голосами, а вот уже звучит мужской монолог и, судя по его содержанию, чья-то лошадь уснула в дороге, а хозяин взбадривает её, ловко используя для этого неприличные слова.
Непонятной природы шелест, который возник на краю вселенской тишины, где-то справа от Степана, был слаб и в начале своего существования не разрушил мировой гармонии. Однако он быстро набирал силу. Через полминуты шелест уже обогатился свистящими и гудящими звуками, стал мощным, захватил половину мира, и, не собираясь останавливаться, мчался прямо на Стёпу. Выпав из мягких лап блаженства, Стёпа обернулся на шум, и увидел, что тот обрёл материальность в виде огромного пятна чернее самой ночи. Пятно быстро приближалось и несло в себе опасность. Не найдя другого способа её избежать, Степан зажмурился и крепче вцепился в край хлипкой корзины.
Через секунду случился хаос. Зашумело везде. По корзине вдарило снизу, она подпрыгнула и швырнула Степана из себя строго вверх. Вверху Стёпа встретился с тугим пузом баллона, отскочил от него, и со шлепком вернулся обратно в корзину. Корзина затрещала, но уцелела. Всю конструкцию болтало и крутило. Стёпу, до сих пор не открывшего глаза, сильно затошнило, но к счастью, болтанка быстро закончилась, и ситуация в целом вдруг обрела некоторую упорядоченность. Шум стал ритмичным и перемещался вокруг Степана. Рядом явно летал кто-то большой снабжённый крыльями. Опасность не исчезла, но перестала казаться неотвратимой. Степан открыл глаза и выглянул из корзины.
Первым, на что наткнулся его взгляд, оказался мощный толстокожий хвост. К хвосту было приделано не слабых размеров тулово с четырьмя мускулистыми и когтистыми лапами, ещё дальше тело ветвилось на три длинных шеи, каждая из которых заканчивалась головой с большими ушами и могучими подбородками. Головы спали и громко сопели. Всё это удерживалось в воздухе при помощи пары больших перепончатых крыльев и, размахивая ими, кружило вокруг Степанова шара. Цвет твари определить было сложно. Луна, как всегда, не показывала всей правды.
- Горыныч… – Объяснил увиденное Степан самому себе сдавленным от волнения голосом.
Да, это был легендарный змей Горыныч собственной персоной, о котором Стёпа много слышал, но в чьё существование до этого момента не очень-то верил.
Одна спящая голова Горыныча, а именно левая, вдруг болезненно сморщилась и проснулась, произнеся сиплым голосом и сильно шепелявя:
-Фёрт! Фё крыло-то так болит?
Степан, хоть и догадывался о причине, промолчал. Ещё неизвестно, как поступит змей, если узнает, что он со своим воздушным шаром стал, пусть даже и невольной, причиной этой боли. Поэтому Стёпа, как мог, делал вид, что его здесь нет. Горыныч, точнее, его одна, левая треть вертела заспанной головой, силясь понять, где он и что с ним происходит. Почему-то наличие аэростата рядом никакой реакции с его стороны не вызвало. Вероятно потому, что на своём долгом веку змей видал и не такое. Взгляд левой головы лишь скользнул равнодушно по Стёпкиному изобретению и ушёл в сторону двух других, по-прежнему спящих, голов. Спящие собратья заинтересовали эту голову гораздо больше, причём особый интерес был проявлен к правой голове. После некоторого укоризненного разглядывания, левая бесцеремонно укусила правую за толстую шею. Правая голова неспешно приподнялась и, не открывая глаз, забормотала:
- Сейчас, сейчас… Я ещё чуть-чуть, только одну минуточку… - После чего вновь погрузилась в сон. Такое поведение правой головы возмутило левую.
-Эй, на фахте! Пофему фпим?! - Просипела она, пытаясь быть грозной, но её шепелявость превращала угрозу в фарс. Стёпка даже едва не выдал своё присутствие несвоевременным желанием засмеяться. Левая голова, однако, шутить была не намерена и, в подтверждение серьёзности своего вопроса, опять укусила правую за длинную шею.
Видимо этот укус оказался более убедительным, чем первый, потому что правая голова подскочила, как ужаленная.
- Сударь, что вы себе позволяете! – возмутилась она. - Вы ведёте себя крайне неподобающе!
К удивлению Степана у этой головы в отличии от левой голос был чистый и в нём, несмотря на возмущение, звучали благородные нотки.
- Гады добрые! Фы фолько пофмофрите на эфого арифтокрафа! – воззвала левая голова, - А фпать на фахте эфо прилифно?! Да я фебе фейфаф в глаф дам!
- Дуэль? – воскликнула правая, - Ну что ж, отлично! Место и время за вами. Где и когда вам будет угодно?
Но левая голова не хотела заморачиваться с дуэльными формальностями:
- Фот как врефу прямо фуф. Фейфаф! Беф фвоих эфих… как их… реверанфоф.
- Только огнём не плеваться! – спешно предупредила правая голова.
Конфликт стал громким, он разрушил ночную тишину и разбудил третью, среднюю голову.
- Это что тут происходит? – строго спросила она, вытянув шею вверх. Шея её оказалась длиннее, чем у крайних голов. Благодаря этому средняя голова могла смотреть на остальных членов команды из более высокого положения. К тому же была она значительно крупнее и выглядела старше, чем первые две.
- Почему мы не на курсе? – продолжила допрос средняя голова, - и что у нас с левым крылом, отчего оно болит?
Левая голова презрительно кивнула в сторону правой:
- Да фон, эфоф инфиллигенф уфнул на фахте, фот мы крылом и прилофылифь об эфу фигню , - указала она на Степанов аппарат.
- Это что за безобразие? – посуровела средняя голова, глядя на левую, - Ну-ка доложить по всей форме!
Шея левой головы струной вытянулась вверх.
- Финофаф, Нафигафор! Прафый уфнул на фахте, не уфидел препяффие, и проифофло фолкнофение ф неопофнаным лефаюфим объекфом. Пофрефдения: уфыб лефого крыла.
- Вот так-то лучше, Левый! – несколько смягчилась средняя голова, которая, как понял Степан, была у Горыныча главной и имела чин навигатора.
- И хватит уже кружить! – распорядился главный. - Перехожу в планирование, скорость минимальная.
Правый и Левый, как двойное эхо, хором повторили последнюю часть текста Навигатора. Горыныч сразу прекратил взмахи, распластал крылья в стороны и словно замер в воздухе паря возле шара. Такой эффект получился от того, что ветер увлекал Стёпкин аэростат в ту же сторону, в которую сейчас случайно двигался и змей. Из-за этого совпадения Степан стал свидетелем дальнейшего разбора полётов триединой команды.
Навигатор обратил свой неодобрительный взор в сторону правого члена экипажа:
- Что же ты, голубчик? – произнёс он укоризненно. – Спать на вахте, это, знаешь ли, ни в какие ворота не лезет! Это достойно самого серьёзнейшего порицания! Хорошо, что ещё так всё обошлось. А ведь мы могли насмерть зашибить этого молодого человека!
Стёпка быстро сообразил, что «молодой человек» это он и, похолодев от страха, подумал: «Унюхал-таки!». Но никаких неприятных действий со стороны Горыныча в его адрес не последовало. Тот был занят своими внутренними проблемами.
- Еффё как могли! – поддакивал Левый своему шефу, - Еффё фуфь-фуфь и фсё - биффекф ф крофью!
Про бифштекс с кровью Левый произнёс как-то чересчур восторженно и даже, вроде бы сглотнул слюну, что Степану совсем не понравилось. Однако и этот приступ беспокойства оказался напрасным. Отвлекаться на поздний ужин никто не стал. Во всяком случае, пока. И Стёпа получил возможность услышать оправдания виновника происшествия.
- Простите, Навигатор! – говорил Правый, - я, разумеется, виноват! Но будет несправедливо всю вину за произошедшее возлагать только на меня.
- Февоо?! – начал было возмущаться Левый, но немедленно был осажен шефом.
- Отставить! – скомандовал ему Навигатор, - что это ты, батенька, перебиваешь? Ты своё слово уже сказал, дай и ему объясниться. Говори, голубчик, - повернулся Средний к Правому. Правый торжествующе взглянул на Левого и продолжил:
- Да, да! Не я один виновник. Я виноват лишь тем, что мой организм не выдержал тягот ночной вахты и я, против своей воли, не вовремя предался сну. Но семя, из которого вырос плод моего несчастья, было посеяно задолго до моего проступка, и посеял его не я а…
- Кто? – хором поторопили замолчавшего в нерешительности обвиняемого Левый и Навигатор
- …А вы оба! – отчаянно произнёс Правый.
- О, как! – воскликнул Левый. Навигатор же на некоторое время потерял дар речи, и в ночи повисла напряжённая тишина.
- Объясни, о чём это ты? – наконец потребовал он у Правого. – И будь любезен – говори попроще! А то у меня от твоей поэзии мигрень случится.
- Хорошо, Навигатор, – согласился Правый, - я постараюсь. Осмелюсь предложить вам, господа, вспомнить день перед нашим вылетом, а именно – время после обеда. Вы же не будете спорить, что единственным, кто предложил как следует выспаться перед столь дальним полётом, был я. Но вы отвергли моё разумное предложение и предпочли ввязаться в безобразную драку с этим богатырём.
- А фево он там… Хофит факой, фыпендрифается! – возмущённо наябедничал Левый.
Навигатор на этот раз его поддержал:
- Да, да! Очень неприятный юноша! Вёл себя вызывающе, обзывал нас чудищем поганым, копьём в нас швырялся… С ним нужно было провести воспитательную работу!
- А я и сейчас утверждаю, что с нашей стороны было бы более правильным игнорировать хама, не вылезать из пещеры и как следует выспаться, – возразил Правый.
- Ну, сударь мой, тут я не могу с тобой согласиться. Оставить без внимания такие оскорбления было никак невозможно! – не соглашался Навигатор.
- Ага! – поддакивал Левый, - он фам напрафывался!
- Но последствия, господа, каковы последствия! Левому он выбил три передних зуба, а вам, шеф, такой монокль вокруг глаза нарисовал, что любо дорого посмотреть!
Тут Стёпка разглядел, что вокруг левого глаза средней головы расположился здоровенный синяк, не сразу замеченный им при неярком ночном освещении.
- А в путь мы отправились утомлёнными, – продолжал своё выступление Правый, - моя же вахта, смею вам напомнить, была первой. И в отличии от вас я не имел возможности вздремнуть и тем самым, хоть как-то восстановить свои силы. Таким образом, мой проступок есть следствие вашего неразумного поведения накануне нашего путешествия.
- Эфо фто? Эфо ты на наф фсё валиф? – растерянно уточнил Левый.
- Не валю! Не валю, а восстанавливаю справедливость! Суть, которой очевидна и заключается в том, что вся ответственность за моё нарушение целиком и полностью возлагается на тебя, Левый, и на вас, Навигатор! Я закончил.
Наступила тишина. Левый и Навигатор, наморщив лбы, пытались осознать услышанное. Правый смотрел на них словно сама совесть, и вокруг него, даже появилось некоторое сияние. Во всяком случае так показалось Степану.
- Фо, фыкрутился! - наконец произнёс Левый. Навигатор же был крайне смущён.
- Ну, ты это… Голубчик, ты уж прости нас! Виноваты мы, что уж тут говорить. Бес попутал, - пробормотал он.
- Ага! Профти, брафан! И фто куфал тебя фа фэю, профти! Офибфя. Ди и фубов-то у меня немного офталофь.
- А хочешь, мы тебя освободим от вахт до конца перелёта? – вдруг предложил Навигатор.
- А-а-а… - испуганно начал было Левый, но старший обратил к нему свой суровый взгляд и с нажимом подтвердил:
- Да, да! До конца перелёта!
Левый сник. Правый задумчиво посмотрел ввысь.
- Хм… До конца перелёта, - размышлял он, - даже и не знаю… Ну, что ж, если вы так этого хотите… Так и быть – извольте! – милостиво разрешил он.
Навигатор облегчённо выдохнул, Левый печально вздохнул.
- Ну, вот и славно! – сказал Навигатор Правому, - Ты, дружок, отдыхай. Поспи. Левый!
- Я, Нафигафор! – грустно откликнулась левая голова.
- Слушай приказ. Заступить на вахту, определить направление, лечь на курс и полный вперёд!
- Ефть феф!
Отдав свои распоряжения, Навигатор присоединился к Правому, который уже наслаждался сном, сопя в две дырки, и тоже мгновенно отключился.
Левый, оставшись в одиночестве (если конечно можно так сказать) мечтательно произнёс:
- А фё вэ флавная у наф полуфилафь драка!
Потом он озадаченно огляделся, надеясь понять, где тот самый курс, на который он должен был лечь. С определением курса у него не получилось, и он обратил свой взор на Степана. Степану сразу вспомнилось, с каким вожделением левая голова говорила о бифштексе с кровью, и он вновь заволновался. Кто знает, не решит ли Левый, избавленный от контроля вышестоящей головы, вознаградить себя свежей закуской?
Стёпа сполз на дно своей корзины и с трепетом ждал, дальнейшего развития событий. В голову ему, как ночные кошмарики полезли всякие дурацкие мысли. Например: сколько желудков у Горыныча – один или каждая голова имеет в своём распоряжении персональный? А если желудок один, общий для всех, то поймёт ли Навигатор по пробуждении, что Левый несанкционированно сожрал Степана? А если поймёт – накажет? Или наоборот похвалит за инициативу? И будет ли к тому времени всё это иметь для съеденного Степана хоть какое-то значение?
Косяк мелких хищников, кусавших мозг Степана брызнул вон, когда в корзину засунулась огромная драконья харя. Стёпа и сам бы брызнул вон, но не смог, потому, что окаменел от страха. Он только описался и больше ничего для своего спасения не предпринял. Сидел неподвижно, смотрел стеклянными глазами на несимпатичную физиономию своего финала и почему-то при этом виновато улыбался.
Но финал так и не случился. Вместо того, чтоб высосать Стёпу из корзины, словно устрицу из раковины Левый вдруг спросил:
- Флуфай, фы не помниф офкуда я лефел?
Стёпа, всё так же улыбаясь, неверной рукой указал направление откуда возник в ночи Горыныч.
- Ага! Фпафибо! – удовлетворился ответом Левый и посмотрел в сторону противоположную указанной. – Фнафит мне фуда.
Он убрался из корзины. Стёпа перевёл дух и робко выглянул наружу.
Змей был ещё здесь.
- Ну, быфай! – попрощался он со Степаном и предупредил, - И фмофри офторофнее! Много фуф фякой фуферы лефаеф. Яга вон, где-фо фдефь фафтает.
Степа, всё ещё не доверяя своей взбалмошной судьбе, решился уточнить:
- А ты, что? Не будешь меня есть?
Левый уставился на Степана.
- Фебя ефь?! Фу, какая гадофь! – сказал он с омерзением, резко взмахнул крыльями и со свистом рассекая воздух вонзился в ночную тьму, растворившись в ней без остатка.
Степан смотрел ему вслед и размышлял, что имел Горыныч ввиду под словом гадость? Мысль, о том, что Стёпу можно сожрать, или самого Стёпу, как пищевой продукт? И нужно ли ему на это обидеться? Но найти ответ на эти вопросы ему помешали.
Продолжение следует.
© Торопчин Владимир
Продолжение: http://proza.ru/2017/01/03/963