Первой отказалась со мной работать машинистка, которую попросил отпеча-тать на иврите письмо-листовку "Советским диктаторам".
Машинистка сказала, что такое печатать не будет.
Давно это было, тогда печатали на машинках.
Последним отказался Йёэль, этот редактор моего иврита, жил недалеко от Стены плача. По этой причине я всегда спешил к нему, даже если и не опазды-вал, – ноги сами несут ближе к святости. Раз он спросил, почему я не опазды-ваю, тогда у меня не было этого ответа о святости, так брякнул что-то о своей пунктуальности.
Сидел он четыре раза, самая долгая его отсидка была два с половиной года. Русского не знает, но идеальный для моего иврита редактор – понимает с полу-слова, чт; я хотел сказать.
Работать с ним одно удовольствие. Он правит мой текст, поясняет исправле-ния, которые я сразу же забываю. Иногда, по ходу текста, вспоминает из слу-чившегося с ним, с улыбкой, со смехом.
- Откуда у тебя эти параллели, похожести? – спросил уже после относительно долгого литературного знакомства.
Ответил:
- У приехавшего из того КГБ есть потрясательно интересный опыт узнавать его, как бы он ни ховался.
Однажды попросил его проверить сделанную давно книгу "Прощай, Изра-иль... или Последняя утопия" о завозе неевреев и о нееврейском государстве.
Мы работали всегда вместе, и я видел, как с каждой страницей, его лицо ста-новилось задумчивее. А он, всегда балагуривший во время работы, читал вни-мательнее, чем обычно, и молчал. Книга небольшая и уже проверенная ранее, поэтому закончили в несколько моих приходов.
Закончив, он сидел задумавшись. Я не мешал ему. Глядя не на меня, а в окно, которое всегда было перед нами, он сказал:
- А я думал, что каждый приехал со своими проблемами, которые постепенно утрясутся.
Мне нечего было добавить к прочитанной им книге и я молчал.
- Пока мы говорили о КГБ, я был с тобой, но книга "Прощай, Израиль" о не-еврейском государстве – я не с тобой.
Я ответил, что это государство фальшивое, все в нём обман и все обмануты.
Он, как и все, хотел быть обманутым, только не расстаться с мечтой. Этого я не сказал.
И я запел:
- Е-ру-ша-лаим зо-ло-той…
Самую популярную из всех песен государства, блистательной Наоми.
Пел, пародируя, с фальшивым упоением. Кто знает о двух КГБ, тот понимает такое исполнение. Но он сомневался об этом КГБ, а о том КГБ только слышал, и без опыта двух КГБ не понял моего смеха.
Он впервые смотрел на меня зло – увидел надругательство над дорогим для еврейского сердца.
Я этого не ожидал. Я растерялся. Надо было, для его успокоения, пародиро-вать любую бездарную песню о Москве из арсенала тамошнего КГБ, но кто не понимает, что "Ерушалаим золотой" тоже из арсенала КГБ – гасить всякие со-мнения о КГБ, того не успокоить.
Оказалось, что я начал шутку, не видя её конца.
Шутка не получилась. И я ушёл огорчённый и виноватый.
А потом удачно подоспела его поездка за границу, потом переезд на другую квартиру, потом занятость из-за переезда. Всё это время отвечала на мои звонки только его жена, которую я встретил в городе через полгода, и мы раскланя-лись.
Ещё через полтора месяца она вошла в автобус и присела впереди меня на пару рядов.
Пронеслась мысль, что вот пропал этот текст, который уже был написан. Значит, не было сожаления, что последний редактор моего иврита не возвраща-ется ко мне.
Уныло думал, что сейчас подойду к ней, она помнит меня, да и недавно рас-кланивались, скажу ей, что, если у её супруга есть время для меня, то пусть по-звонит мне об этом. И тогда текст пропал.
Я встал с сиденья, приблизился к ней, наклонился к её лицу, поздоровался и сказал то, что уныло думал.
Как меня звать, спросила она. Я назвался и вернулся на своё место.
Подумал, что если бы сидел тихо, то сохранился бы текст.
Текст сохранился.
...А из глаз смертельно больной Наоми смотрела обманувшаяся душа.
Она-то понимала.
Одна из немногих.
Сказала, что если только раз победят арабы, нацисты покажутся ангелами...
Твой ход, товарищ, ээ минуточку.
А чего это вдруг я?.. Несусь себе по Яффо. У «ведущего» меня переполох – постоянный из-за моей скорости. Вот и угол с неширокой Хавацелет. И вдруг встал. И чего встал? Только людям мешаю переходить. Задумался. Ну и о чём? Посмотрел внутрь Хавацелет... а по другой стороне Валера Коренблит спешит к противоположному углу, на котором мы и встретились бы, если бы я перешёл. Опаздывает, но не бежит, нельзя бежать, смешно машет руками и ногами изо всех сил. Смотрит только под ноги, как велено, после моей здоровой критики. А как одет! Ну, цветной петух! Какая была великолепная задумка у чекистов! По-терял несколько интереснейших строк для книги! Ай-ай! И чего это вдруг встал? Или Всевышний спас?
Твой ход, товарищ КГБ.