В каждом городе или районе всегда найдётся какой-нибудь чудак или дурачок местного масштаба.
Расскажу о нашем. Его, так или иначе, мог наблюдать любой житель миллионного города. Я его сам видел, как многие, чаще всего издалека, когда он проезжал мимо на своём знаменитом велосипеде, поэтому не уверен, что я буду точен в описаниях, но зато я его не раз встречал во дворе дома на углу улиц Советской и Коммунистической, где жили мои одноклассники.
Мы называли его Клёня. Думаю, что на самом деле он был просто Лёня, но так как сам он произносил слова с запинкой и не очень внятно, то, видимо, сам себя так и представлял. Это был сухощавый мужчина лет под сорок, роста выше среднего. Какой-то недуг выделял его из числа обычных людей, но замечателен он был не своими недостатками, а своим личным транспортом — велосипедом с коляской.
Этот агрегат — единственный в своём роде, он поддерживал в исключительном порядке. У него даже имелся регистрационный номер, который, видимо, остался с тех пор, когда все велосипеды граждан подлежали обязательной регистрации. Это говорило о том, что Клёня и его средство передвижения были участниками дорожного движения с большим стажем.
Каждое утро Клёня начинал с подкачки колёс и техосмотра всех механизмов. Что-то подтягивалось, смазывалось или просто протиралось, хотя грязным он свой агрегат не бросал никогда. Велосипед был простецкий, без наворотов, как сказали бы сегодня, но безусловно ухоженный и исправный на все сто.
Он был большой дока в своей области. Пацаны, застав его за утренним регламентом, спешили к нему за техпомощью. Кому «восьмёрку» выправить, кому просто спицу заменить или цепь натянуть, чтобы она не проскальзывала, что у детских велосипедов тех лет было частой болезнью. Он никому не отказывал и делал всё быстро, отрешённо и почему-то с виноватой улыбкой на губах.
А потом он отправлялся в очередной рейс. Как он их планировал — эти свои рейсы, неизвестно, но встретить его можно было повсюду и на правом берегу, и на левом, и даже на Обьгэсе. Какой-то график передвижения или маршруты, известные только ему одному, у него в голове имелись.
Ездил он не спеша, словно демонстрируя свой агрегат и своё умение управлять им. Гаишники и профессиональные водители его хорошо знали. Он был своим на дороге, полноправным участником движения и все относились к нему с пониманием.
Значит, человеку позарез надо ездить. Некоторые даже болеют, если за руль не сядут. А простых дорожных зевак — пешеходов, Клёня всегда удивлял и своим необычным трёх-колёсным агрегатом, и своим импозантным видом, и своими особо изысканными манерами.
Но именно его одержимость движением и поражала больше всего.
Он совершал свои выезды ежедневно круглый год и при любой погоде!
Для этого у него имелись на голове мотоциклетный шлем с очками, перчатки-краги на руках и замечательная куртка под кожу на фасон тех, что носили счастливые обладатели чехословацких мотоциклов Ява, только не столь дорогая и уже заметно вышарканная.
В непогоду Клёня разъезжал в высоких резиновых сапогах и плащ-палатке.
А в тёплую погоду обувался в ботинки и зажимал штанину со стороны цепной передачи бельевой прищепкой.
Он был образцовым водителем. Знал все правила движения и никогда не отступал от них ни на шаг. Тормозил на красный свет светофора и ждал терпеливо зелёного, обозначал, как полагается, руками все предстоящие манёвры на дороге. Пропускал вежливо пешеходов и ни в коем случае не позволял себе проезжать по тротуарам.
Коляска его агрегата не была пассажирской или даже грузовой. На сварной раме был закреплён стальной лист, который, впрочем, для изящества или пущей аэродинамики был скруглён в носовой части, наподобие колясок мотоциклетных.
Но Клёня принципиально ничего и никого в коляске не перевозил.
Он был одержим движением в чистом виде, без каких-либо иных мотивов или хозяйственных надобностей.
Где он хранил свой агрегат? Врать не буду — не знаю. Скорее всего по месту своего проживания. Но в том-то и вся прелесть, что он появлялся как бы ниоткуда и исчезал в никуда. Этот воистину Летучий вело-голландец не один год бороздил просторы новосибирских улиц и проспектов. На улицы с плохим покрытием — грунтовки, он, как правило, не заезжал. Нет, он не гнался за скоростью, но ему необходимо было ощущать себя участником настоящего дорожного движения — напряжённого и вместе с тем, регулируемого и строго регламентированного. В душе в нём жил истинный автомобилист. Правила движения, кажущиеся многим ограничением их свободы передвижения, для него служили высшим законом истины и порядка.
Человек жил дорогой и движением, они составляли основное содержание его жизни. На дороге он не был одиночкой, он чувствовал себя деталью огромного дорожного механизма, в который вливались потоками автомобили, автобусы, трамваи и прочие виды транспорта. Казалось, что он постоянно находится в пути.
Никогда он не попадался на глаза где-нибудь вне дороги: в магазине, в парке, в кино... Только разве во дворе рядом со своим неразлучным велосипедом, ставшим каким-то дополнительным органом этого, словно бы предназначенного специально для вращения педалей, организма.
Где и чем он при этом питался? Кто-то ведь его всё же опекал. Родственники? Он всегда, казалось, был в чистом, аккуратно одет. Может, это только казалось? Мы, как правило, видели его всегда издалека, под каской и под очками, в крагах, совершенно отстраненного от мира пешеходов.
Но ведь мир не без добрых людей, кто-то его наверняка поддерживал. Иначе, откуда бы бралась эта его неуёмная энергия на каждый день?
И ещё мне казалось, что Клёня не всегда был таким уж — «не как все, ненормальным». Возможно, он сам когда-то и сконструировал, и создал своё трёх-колёсное детище, где-то работал, ведь руки у него были умелые, мастеровитые. И только потом по неизвестной причине в его голове что-то перещёлкнулось, словно переключилась передача. Разве так не бывает? И появилась эта одержимость движением, которая поглотила его целиком, потому что он и его велосипед стали одним целым.
Трудно его представить без велосипеда. Кем он был в такие минуты? Мечущимся в стенах загнанным зверем? Или апатичным, замкнувшимся в себе существом? Ох, уж эти одержимые люди! А возможно, он спокойно обдумывал завтрашний маршрут? Кто знает, но уж точно, физическая нагрузка и эмоции, накопленные за весь день, давали ему крепкий, здоровый сон.
Наступало утро, и Клёня всегда знал способ быть счастливым — садиться на велосипед и крутить педали.
Он был свободен, как ветер! Ему можно было позавидовать. Он знал, зачем ему нужен этот день целиком. И весь следующий. Жизнь в перспективе сияла прекрасными далями и казалась неисчерпаемой и бесконечной, как ленты асфальтовых дорог. Не важно на дворе зима или лето, он выкатывал свою технику и — в путь.
Он наверняка не задумывался о высоких материях. Голова нужна для каски, руки — чтобы держать руль, ноги — крутить педали. И весь он — для того, чтобы слиться с велосипедом.
Даже зимой, когда пассажиры в автобусах мёрзли и глядели на мир сквозь заиндевевшие стёкла, он продолжал свою линию жизни.
Представьте такую картину: мороз под тридцать градусов, уже горят уличные фонари, а по коммунальному мосту с левого берега на правый движется трёх-колёсный агрегат под управлением Клёни. Сапоги на нём кирзовые, вместо куртки — пальто, всё те же шлем и краги, а по ветру развивается шарф. Он как всегда держит свой темп, старается прижаться ближе к бордюру, чтобы никому не мешать на дороге и позволить себя безопасно обогнать.
При таком приближении к краю проезжей части он периодически наезжает колесом коляски на решётки ливневой канализации. Они расположены в углублениях, и от такого наезда каждый раз коляску слегка подбрасывает вверх. Но Клёня — опытный водитель, он спокойно гасит потерю равновесия наклоном тела, не сбиваясь со своей колеи. Ничто не может выбить его из этого равновесия души и тела в совокупности с его агрегатом, из этого слитного ритма поступательных и вращательных движений человека и механизма, несмотря на туман, холод, дождь, снег...
Такая вот слегка сюрреалистическая картина открывалась случайным зрителям, проезжавшим по коммунальному мосту, сквозь морозную дымку на фоне уже покрытой льдом могучей сибирской реки.
И всё же однажды это равновесие было нарушено. Попал-таки Клёня в переплёт. Нет, он ничего не нарушил и в тот раз. Ехал себе спокойно в своём крайнем правом ряду. Никаких манёвров — зима, а вдоль бордюров — неубранный заледеневший снег.
И дорога постепенно сужалась, так, что из двух рядов все автомобили перестраивались в один. Тут-то Клёню и притёрли безысходно к обочине. По недосмотру водителя, задел его самосвал и опрокинул через наледь у бордюра в сугроб у дороги. Пострадал и сам Клёня, и его верный агрегат. Клёне ногу слегка подмяло, а вот велосипед оказался менее прочным. Сложило его почти всмятку. Клёня наверняка испытал глубокий стресс при виде того, что сталось с его верным другом-иноходцем. Но водители, на глазах которых всё это произошло, не оставили Клёню в беде.
Кто-то отвёз его сразу в больницу, а кто-то подобрал остатки агрегата и отправился к знакомым костоправам. Там как увидели, что им привезли в ремонт — завозмущались. Но водитель сказал так: "Делайте, чтоб стало, как и было. За деньги не беспокойтесь. Заплачу, сколько запросите".
Без Клёни город — не город, и дорога — не дорога.
И восстановили Клёнин велосипед всего за какую-нибудь неделю, да ещё и коляску усовершенствовали слегка, а Клёню с переломом лечили дольше, но и он восстал.
Так что весной они оба вновь появились на уже оттаявших от зимы городских улицах и проспектах.
А как же иначе? Что за Новосибирск 60-х без Клёни на велосипеде с коляской?
P.S. Иллюстрация, конечно, не является подлинной фотографией героя рассказа.
Увы, образ Клёни (и его велосипеда) только витает в детских воспоминаниях.
И, наверное, не только у автора.
Но, возможно, у кого-то есть подлинный портрет героя? Место ему — в музее города, я лично уверен в этом.