Недолго длилось беззаботное детство Тимошки Крюкова. Как школу при заводе окончил, так отец, Николай Данилович, его сразу в свой цех учеником слесаря устроил. У бати не забалуешь. Мастер на Путиловском заводе, это тебе не фунт изюму. Путиловский завод по своим размерам уступал лишь заводам Круппа в Германии и Армстронга в Англии, и стоял на одном уровне с заводами Шнейдера во Франции и Коккериля в Бельгии.
Стал Тимофей по гудку подниматься, да на работу с отцом и старшими братьями налаживаться. Семья их жила в своём доме на Правой Тентелевской улице, упирающейся в Петергофское шоссе.
Работать, так работать. О другой жизни Тимохе и не мечталось. И отец и братья, Антон с Данилой, мастеровыми на Путиловском работали, значит и ему туда дорога.
Некоторые из его дружков ещё в бабки играли, а для него прежние забавы баловство одно. Он теперь рабочий человек.
По зиме братья его на «резерв», что у Елизаветинской улицы, с собой взяли, косточки размять. Когда лёд на «резерве» вставал, мастеровые там кулачные бои устраивали.
Тимоха и рад наравне со старшими в кулачном бою поучаствовать. Он хоть и подросток ещё, а по росту на пол головы братьёв перерос, да и в плечах заметно пошире был. Отец бывалочи посмотрит-посмотрит на него, и ну к жене приставать: «А ну, сознавайся! От какого бугая мне последыша снесла?». В шутку, конечно. У Тимохи глаза и скулы материны, а нос и подбородок отцовы, не спутаешь. Маманя говорила, что в её деда он статью пошёл. Рассказывала, тот подковы руками разгибал, и кочерги едва не в узел завязывал. Тимоха на заводе попробовал, было, пруток железный согнуть, куда там! Вот трёхвершковые гвозди в кольцо свернуть, это у него ловко получалось.
Тимоха на «резерве» себя так показал, что брательники впредь, прежде, чем ему подзатыльник за что не то отвесить, крепко думали вначале. После его «бенефису» двоих работных, с химического, домой на плечах уволокли.
Когда Тимофею исполнилось восемнадцать лет, отец и братья стали брать его с собой в трактир «Бережки», куда они обычно наведывались после получки. Ну, тут уж Тимоха себя совсем взрослым почувствовал.
А вот по-настоящему повзрослел он раньше, в январе 1905 года.
Ни отец, ни старшие братья не состояли ни в каких рабочих организациях и кружках, дома против существующих порядков особо не высказывались, ограничиваясь разговорами больше касаемо непосредственно производства и связанных с ним насущных вопросов. О растущем недовольстве рабочих Тимофей узнавал от посторонних людей. Слышал он и об отце Гапоне, и об «организации», но всерьёз всем этим не интересовался. Раз дома об этом не говорят, значит оно того и не стоит.
Крюковым, правда, не удалось устраниться от набирающих обороты событий на заводе, приведших впоследствии к трагическому финалу.
В начале декабря мастер Тетявкин уволил за производственные нарушения четверых рабочих, по случаю являвшихся членами рабочей организации. По заводу прокатились слухи, что причиной увольнения было именно их участие в рабочем движении.
Обсуждая за ужином увольнение рабочих, Антон с Данилой поначалу согласились с этим предположением, но Николай Данилович приняв сторону Тетявкина, приструнил сыновей:
- Чего мелете, олухи! Прав был мастер. Я бы тоже их уволил. Порядок для всех один. Не нравится – скатертью дорога, а людей нечего баламутить. Не то время сейчас, права качать. С японцем война у нас. Аль не слыхали?
- А мы петицию подписали… - подал голос Антон.
- Что?! – начал свирепеть Николай Данилович, - вы теперь за всех нерадивых работных будете петиции подписывать? Вам что, деньги вовремя не платят? Об-считывают? – отвесил он сыну увесистую оплеуху.
- Да ты чего, бать! – Антон схватился за ушибленное место, а Данила вжал голову в плечи.
Тимофей, уже как полноправный участник семейного совета, с интересом наблюдал за перепалкой.
Мать быстро убрала со стола, и ретировалась на кухню.
- Народ решил стачку начать, - Данила опасливо покосился на отца.
- Стачку?! - Николай Данилович стал покрываться красными пятнами, - в военное время это саботажем называется! Завод не бирюльки, чай, производит. Ой, дождёмся лиха. Попомните мои слова!
Третьего января завод всё-таки встал.
Отец Гапон во главе делегации рабочих пришёл к директору Путиловского завода Смирнову, и зачитал экономические требования. Директор в категорической форме отказался их выполнять.
Забастовку путиловцев поддержали ещё несколько предприятий города. Стачка ширилась.
Старший Крюков ходил по дому злее некуда. Отродясь домашние его таким не видели. Антон с Данилой тоже дома сидели. Против отца не попрёшь, себе дороже встанет. Обещался со двора прогнать, если к стачке примкнут. Тимоха же болтался по посёлку. Отец в нём крамолы не чувствовал, и никакого подвоха с его стороны не ожидал.
В воскресенье народ, по-праздничному одетый, выплеснулся на улицы.
Николай Данилович не выдержал, вышел из дома.
- Куда идёте? Казачьих нагаек отведать захотелось? - обратился он к проходящим мимо людям.
- К царю идём. Пусть наши требования послушает!
- Кто ж вас к нему пустит, бессмысленные?
- Погоди! И до тебя, подстилка директорская, доберёмся! – зло выкрикнул кто-то из толпы, но старый мастер уже никого не слушал.
Заметив среди идущих в сторону Нарвских ворот свою крестницу, Маланью, в нарядном платке, ведущую за руку пятилетнюю дочку, он бросился к ней, выдернул упирающуюся молодую женщину из людского потока, и силой затащил в дом.
- Не пущу! - Николай Данилович даже ногой в сердцах топнул, - я отцу твоему покойному пригляд за тобой обещал. Эвон чего удумала! – пожаловался он выбежавшей на шум жене. – И мыслить не моги! – погрозил он Маланье пальцем.
Под шумок Тимофей прихватил полушубок, и выскользнул через распахнутую настежь дверь. Очень уж ему хотелось посмотреть, как рабочие будут с царём говорить.
Обогнав тесно идущих людей, он побежал в город, к Дворцовой площади. Но пробраться дальше Нарвских ворот ему не удалось. Путь преграждали конные и пешие солдаты.
«Неужто не дадут народу пройти?», - подумалось Тимофею, укрывшемуся в стороне от дороги, и наблюдавшему за происходящим.
Около полудня ему показалось, что он слышит какое-то пение, навроде церковного. Потом на дороге появилась плотная колонна рабочих с хоругвями, иконами и портретами царя.
А дальше началось невообразимое. Всадники обнажили сабли, и послав лошадей в галоп, врезались в первые ряды колонны. Толпа раздалась, уворачиваясь от сабельных ударов. Некоторые из рабочих оказали сопротивление. кавалеристы отступили. Колонна снова сомкнулась, и ускоряя шаг, двинулась на солдат. В морозном воздухе оглушительно прогремел залп. Шеренги стрелков окутал сизый пороховой дым. Послышались истошные вопли, которые тут же перекрыл рёв многотысячной толпы.
Тимофей, с трудом сдвинувшись с места, будто ноги его вросли в землю, заглатывая готовый вырваться из горла крик, побежал прочь от творящегося в полусотне шагов от него ужаса. За спиной громыхнул ещё один залп, и ещё, и ещё… Пригибаясь и виляя, словно палили именно по нему, он не останавливаясь бежал до самого дома.
- Где тебя черти носят! – с порога набросился на него отец, но увидев белое, с безумными застывшими глазами лицо сына, испугался, - Что? Что случилось, сынок?
- Там… там… людей постреляли! – всхлипнул Тимофей, и не сдержавшись, по-детски, навзрыд расплакался.
Ну! - Николай Данилович развернувшись всем корпусом, нахмурившись, посмотрел на застывших за столом домочадцев и прижавшую ладони ко рту Маланью.
Забастовка сошла на нет, рабочие вернулись в цеха, но под их сводами затаилось что-то глухо ворчащее, страшное, ждущее своего часа.
Тимофей ещё долго вскрикивал во сне. Ему снились несущиеся в снежной пыли всадники, тёмными пятнами застывшие на дороге убитые, и расплывающаяся алыми лужами кровь на снегу.
Со временем тревожные сны ушли, годы отодвинули пережитое на задворки памяти, освобождая место для новых впечатлений. Жизнь брала своё.
Через три года после тех событий Тимофею выпал жребий идти на действительную службу. Льгота ему не полагалась, братья действительную не отбывали.
На службу, так на службу. Всё разнообразие какое. Проводы ему чин чинарём устроили. Отец не поскупился – почитай всей улицей гуляли.
Тимофей-то надеялся другие края поглядеть, а его в Кронштадтскую водолазную школу определили. До дома рукой подать.
Первым делом матросу Крюкову пришлось пройти тщательный медицинский осмотр. В школу не брали, как ему пояснил обследовавший его врач, людей подверженных частым головным болям и страдающих шумом в ушах, имеющих короткую шею, страдающих пороками сердца, ревматизмом, почками, венерическими заболеваниями, а также пьяниц, холериков и флегматиков.
Тимофей не понял только про флегматиков, и забеспокоился:
- Доктор. Я вот не понял… ну, то, что я не холерик это точно. Холерой не болел. А вот флегматик, это что же за хвороба такая?
- К водолазной службе вы годны. А флегматизму, молодой человек, как я вижу, вы не подвержены, - засмеялся врач, - позовите-ка там следующего.
Дежурный офицер привёл Тимофея в баталерку:
- Михеич! Одень ка нам этого элефанта.
Боцманмат, судя по говору, малоросс, пышноусый упитанный дядька, беззлобно ворчал, подбирая Тимофею форму:
- Про що думають коли таких еле фантов надсилають?! який це в біса еле фант?! У ньому цілих два фанта буде.
Учебный курс в Водолазной школе длился год и состоял из двух частей: зимний - теоретический, летний - практический. Занятия зимой производились в здании Школы и включали в себя подготовительно-теоретический курс, изучение материальной части с разборкой, изучением и сборкой водолазных аппаратов. Почти каждый день производились спуски в воду, в гидротанк (водолазную башню) глубиной около пяти аршин, и трёхсаженный бассейн, с электрическим освещением. Летние спуски было запланировано проводить в течение трёх-четырёх месяцев на учебном полигоне в Биоркезунде, в Финляндии. Погружения осуществлялись с борта блокшива ежедневно. Во время занятий глубина постепенно увеличивалась, и к концу обучения курсанты погружались на глубину до тридцати морских саженей.
Учиться Тимофею понравилось. Столько много нового узнать довелось.
На первом занятии офицер преподаватель, не скрывая гордости, рассказал курсантам о Школе.
Оказалось, что водолазная школа была открыта всего за восемь лет до его, Тимофея, рождения, в 1882 году. Под школу было переоборудовано помещение бывшего провиантского магазина. Курсантов же селили во флотском экипаже.
До Школы портовые подводные работы производились так называемыми вольными водолазами. Всё это больше походило на самодеятельность, и к профессионализму имело весьма касательное отношение.
Основателем водолазной школы и ее идейным вдохновителем был капитан 1-го ранга В. П. Верховский. Первым начальником стал капитан-лейтенант Леонтьев.
В школу принимались на обучение молодые курсанты и офицеры, подходящие как по физическим, так и по умственным показателям. Подобное учебное заведение тогда было единственным в мире, и поступить сюда приезжало много иностранцев.
Со временем в школе была разработана чёткая система обучения курсантов водолазному искусству, собрана солидная тематическая библиотека, разработаны правила и инструкции, обеспечивающие профессиональное и безопасное выполнение подводных работ.
Курсантам прочитали лекцию по истории водолазного дела, и ознакомили с различными водолазными аппаратами и костюмами.
После многочисленных испытаний производимого в мире водолазного оборудования, военным флотом России было принято на вооружение снаряжение Рукеройля-Денейруза образца 1872 года, доработано русскими мастерами, и стало изготавливаться на Адмиралтейских Ижорских заводах и в Кронштадтской опытной механической, а также в водолазной мастерской братьев Колбасьевых. Производство водолазных рубах и их ремонт были организованы на Российско-Американской резиновой мануфактуре в Санкт-Петербурге.
За учёбой Тимофей и не заметил, как больше пол срока отучился. Школа хоть и военное заведение, а муштры, как на кораблях и в войсках не было, как-никак специальности обучали, а не каблуки на плацу сбивать.
В теории их учили проводить осмотр и очистку подводной части гребных винтов, подъему со дна моря тяжестей, подводке тросовых концов и цепей с помощью игол под корабль, завязший в грунт, вылавливанию минного заграждения и прочим премудростям.
Зимой Тимоха, почитай, каждое воскресенье домой по льду залива бегал.
Ближе к лету курсантов в Биоркезунд отправили, практические занятия выполнять.
По возвращении в Кронштадт Тимофей успешно сдал экзамены, получил звание квартирмейстера, и был отправлен водолазом на линейный корабль «Андрей Первозванный».
У Тимофея началась настоящая морская служба.
Уже в начале сентября 1912 года «Андрей Первозванный в составе эскадры вышел из Ревеля в море.
Проведя плавание без огней и учения по общему маневрированию, эскадра пришла в датский Копенгаген.
Тимофей не сразу в себя пришёл от изобилия новых впечатлений. Линкор со своими строгими порядками, в соответствии с которыми на нём несли службу несколько сотен людей, открытое море, посещение чужой страны. Как это всё не походило на его прежнюю жизнь.
Новый 1913 год «Андрей Первозванный» встретил в составе бригады вооруженного резерва на льду Гельсингфорского рейда.
С апреля по конец августа линкор проводил учения.
С 27-го августа—21-е сентября 1913 года линкор участвовал в практическом заграничном плавании в составе флота, пройдя все Балтийское море, Северное, пролив Ла-Манш и Бискайский залив.
Водолазы тоже без дела не сидели, изучали теорию, под руководством офицера-специалиста работали с водолазным снаряжением, на стоянках совершали тренировочные спуски под воду.
Флот усиленно готовился к войне. В том, что рано, или поздно она начнётся, уже никто не сомневался, как и в том, что по своей разрушительности она превзойдёт все прежние войны, которые когда-либо вело человечество.
«Андрей Первозванный» ремонтировался в Кронштадте, когда 19 июля, в 20 часов 20 минут на крейсере «Рюрике», стоявшем в Гельсингфорсе, была получена радиограмма: «Германия объявила войну России».
В этот же день по флоту передали приказ командующего флотом Балтийского моря адмирала фон Эссена: «Офицеры и команда, с этого дня каждый из нас должен забыть все свои личные дела и сосредоточить все свои помыслы и волю к одной цели — защитить Родину от посягательства врагов и вступить в бой с ними без колебаний, думая только о нанесении врагу самых тяжелых ударов, какие только возможны. Да исполнит каждый из нас величайший долг перед Родиной — жизнью своей защитив ея неприкосновенность и да последует примеру тех, которые двести лет назад с Великим Императором своими подвигами и кровью положили в этих водах начало нашему флоту».
Шестого августа из Кронштадта «Андрей Первозванный» пришёл в Гельсингфорс, на нём подняли вице-адмиральский флаг начальника бригады вице-адмирала Ферзена.
Тимофей так и не прочувствовал, что страна вела изнурительную кровопролитную войну. На исходе третьего года войны линкор не сделал по врагу не одного боевого выстрела.
В вынужденных находится в бездействии экипажах кораблей зрело недовольство. Большевистские агитаторы почти в открытую призывали матросов к к неповиновению.
О кронштадтском мятеже на «Андрее Первозванном» узнали первого марта, а уже третьего по кораблю поползли слухи об отречении царя, о революции в Петрограде. На кораблях подняли красные флаги, началась расправа над офицерами. В порту был застрелен командующий Балтийским флотом вице-адмирал Непенин.
Водолазная команда всегда держалась несколько особняком от остального экипажа, да и отношения со своим командиром в ней были больше товарищеские, чем уставные. Водолаз что в мирное, что в военное время, при каждом погружении своей жизнью рискует, доверяя её тем, кто на «верёвке» и «воздухе» стоит. Когда офицерам линкора стала грозить опасность, водолазы ночью спустили шлюпку, и несмотря на нежелание командира оставить корабль, отвезли его на берег.
- Так лучше будет, вашбродь, мы на тебя зла не держим, но и супротив своих не пойдём. Революция, мать её ети! – объяснил поступок команды немолодой седой кондуктор, - домой поезжай, от греха подальше.
А дальше закрутило Тимофея так, что порой дух захватывало. Поначалу слово «революция» вызывало в памяти, казалось, давно забытую страшную картину: ружейные залпы, распростёртые на дороге у Нарвских ворот тела, кровь на снегу. Потом и его захлестнула волна всеобщего ощущения свободы, предчувствия новой, справедливой жизни. Как бывшего путиловского рабочего Тимофея избрали в судовой комитет. По возвращении в Кронштадт его делегировали в Центробалт.
После Октябрьской революции Тимофей вступил в РСДРП(б). В начале марта 1918 года Центробалт был распущен.
Без дела Тимофей оставался недолго.
Еще в феврале 17-го года, для защиты прав водолазов на базе Кронштадтской водолазной школы бы создан Всероссийский союз водолазов, который объединил около двух сотен водолазов-профессионалов. Союз ставил перед собой также цели по сохранению водолазного имущества, которое постоянно растаскивалось по различным ведомствам и малым фирмам. Понимая значение Школы для молодой Советской республики, Морское ведомство приняло решение перебазировать её в Петроград. Организация данного мероприятия была поручена выпускнику водолазной школы, бывшему депутату Центробалта, члену РСДРП, Крюкову Тимофею Николаевичу.
Тимофей стоял на берегу Финского залива и смотрел на воду. Поправив ремень деревянной кобуры, он дурашливо сдвинул бескозырку на затылок:
- Ну, что ж. Погрузились мы по самые… словом, дальше некуда. Посмотрим, как теперь всплывать будем.