7 октября 1942г.
Таня стояла за стойкой и устало смотрела из-под ресниц на полупустой зал. Теперь полностью забитый бар — редкость. После того налета все пропадали, заходили редко. Да и сейчас снова набирало популярность среди немцев казино в здании гостиницы «Ростов». К тому же, они открыли еще одно в каком-то подвале — в нескольких кварталах от ее бара. Они стали популярнее ее бара потому, что туда им никто не запрещал водить девок. В своем же баре Таня попросту не могла смотреть на своих же, русских девушек, которые бессовестно крутились между офицерами.
Таня до сих пор помнила события, которые произошли чуть больше недели назад, очень хорошо помнила.
Той ночью она почти сразу же выбежала во двор, увидев столп дыма, поднимающийся из соседнего дома. Все ее, так называемые, соседи уже были внизу. Все, изредка поглядывая в небо, спешили к своим машинам. Кто-то, чьих водителей и машин не было, уезжали со своими знакомыми, кто-то уходил пешком. Некоторые оставались во дворе, включая Таню.
Видя, как горит соседний дом, Таня испугалась не на шутку. Она хотела побежать к маме, проведать ее, но почему-то не могла оторвать взгляда от яркого огня.
— Фройляйн, — позвали ее откуда-то сбоку. Таня обернулась. — Вам лучше уйти. Здесь небезопасно.
— Но, — глядя в лицо своему соседу, мямлила девушка, — я бы хотела…
— Поверьте, те, кто покровительствует вам, не будут рады, если с вами что-то случится.
Не собираясь дальше выслушивать ее слова, он попросту схватил ее за руку и завел в подъезд. Отпустил ее и, подтолкнув к лестнице, сказал:
— Постарайтесь сделать так, чтобы с вами ничего не случилось, — и ушел во двор.
Слыша, как наружи стих гул самолетов, Таня, медленно соображая, отошла к ступенькам и присела на них. Она не боялась, что ее кто-то может зацепить, спускаясь, — все уже были на улице. Ее волновала только одна мысль — она только что услышала, как кто-то из немцев сказал, что был сбит их самолет.
Она всерьез испугалась, что это мог быть Макс. Ей хотелось сейчас вскочить и побежать на аэродром, чтобы узнать обо всем, но она не могла. Поэтому, поднявшись с трудом спустя пару минут, она побрела в свою квартиру.
Весь тот день Таня была сама не своя. До вечера она с Зоей были единственными людьми в баре. Ближе к комендантскому часу забежал немецкий друг Зои, быстро выпил, коротко рассказал о том, что случилось и, дружески потрепав Зойку по кудряшкам, ушел. То, что так хотела услышать от него Таня, она так и не услышала — он не знал, кто разбился. Знали лишь, что рухнул их самолет, но не знал, кто был пилотом.
Отпустив Зою домой, девушка всю ночь просидела в баре. Она надеялась и ждала, что Макс сможет к ней прийти. Надеялась и верила, что это не его самолет упал. Верила, что с ним все в порядке.
Макс пришел спустя три дня. Все те три дня Таня не находила себе места. Когда она увидела, как он медленно зашел в зал, тихо звякнув колокольчиком, то хотела сразу же кинуться к нему, несмотря на остальных посетителей. Но, подавив в себе этот порыв, почему-то даже не улыбнулась — демонстративно отвернулась и постаралась проигнорировать немца.
— Мог бы просто передать через кого-нибудь, — шепотом произнесла она, когда ей надоели все эти слова Макса, в которых он очень просил извинить ее. — Я же волновалась.
— Прости, — он навис над стойкой, упираясь в столешницу локтями, и посмотрел на нее своими теплыми светло-голубыми глазами. Посмотрел так, как умел только он. — Я не мог.
И Таня простила его. А она и не могла по-другому — она была слишком добра. Она никогда не могла подолгу обижаться на кого-то, почти сразу же прощала все обиды.
— Эй, — незнакомый, чуть с хрипотцой голос вырвал ее из мира мыслей, возвращая в реальность, — налей-ка еще.
Таня пошла за стаканами. Сегодня Зои не было. Таня решила, что девушке стоит дать отдохнуть пару дней — позавчера на их дом упал снаряд. Первый этаж, где жила Зоя с родителями, почти не пострадал, но остальные два этажа были снесены начисто. Поэтому Таня уже второй день работала одна.
По-быстрому выпроводив последних посетителей, девушка заспешила к театру. Еще вчера вечером она обнаружила записку от Юговцев, того же содержания, что и обычно, — ее просят явиться для передачи информации. Пароль тот же.
Сегодня, увидев утром дядю Мишу в толпе, который быстро подмигнул ей и скрылся среди людей, Таня надеялась, что он придет, как тогда, в начале августа, или Коля. Но Коле она была бы больше рада — она хотела передать ему деньги, которые она выручила, отнеся в комиссионный магазин «Лянде и Буссэ» коллекцию марок, найденную среди старых вещей Лизы Булавиной. Ее при Тане же и купил один немецкий офицер. Сумма была не очень большая — всего 130 рублей, — но девушка надеялась, что этого хватит, чтобы хоть как-то помочь маме.
Идя по улице, Таня вспоминала какие-то определенные моменты своего детства. Особенно ей нравилось вспоминать о том, как они пару раз ездили летом к дяде Мише в гости на Кубань. Самая обычная станица, большой дом с базом, множество домашних животных, недалеко — речка. На базу Таня с братом проводила мало времени — в основном, если шел дождь. А так — они бегали с Колей купаться на речку или убегали в поля к взрослым. До сих пор она очень хорошо помнила, как однажды они с Колей наперегонки возвращались домой. На баз они залетели одновременно, громко смеясь. Коля, взбежав на крыльцо, заорал внутрь дома, распахивая дверь:
— Мам! Маманя! Помочь пришей, — и смешно помахивал оторвавшейся подтяжкой от шорт. Зацепился где-то за куст — и рванул к маме.
Тане всегда нравилось ездить к дяде в гости. Он научил их не только ездить верхом, но и ухаживать за лошадьми.
— Э-эх, — вздыхал дядя Миша, усадив Колю на коня, — хороший из тебя к;зак будет…
Тане еще всегда нравилось то, как дядя Миша произносил слово «казак». Первая «а» у него получилась какой-то окающей. А ударение он ставил на первую гласную. И все это придавало обычному слову какой-то особый колорит.
— Ты мне его не настраивай, — говорила их мама, качая головой. — Своих вот казачат народи, и…
Дядя Миша лишь улыбался ее словам, покусывая кончик уса пшеничного цвета. Своих детей у Михаила Ивановича не было — жена была, а детей не было. Точнее, было трое детей, но все умерли в детстве — один и пары месяцев не прожил, другой в год заболел и умер от скарлатины, а самая старшая девочка — в шесть лет — ее задавила дурная лошадь. И, так и не имея своих детей, дядя Миша очень радовался, когда к нему на лето приезжали сестра со своими детьми.
Остановившись у здания театра, Таня отогнала от себя все лишние мысли. Вдохнула и поскорее зашла вовнутрь. Быстро поздоровавшись с Инной Игнатьевной, Таня поспешила в гримерные. Раскрыв первую попавшуюся дверь, она увидела дядю Мишу, сидящего на стуле.
— Мы с тобой сегодня одинаково небрежны, — он закинул ногу за ногу и выразительно взглянул на племянницу. — Пароль?
Таня закатила глаза. «Ну и зачем? — думала она. — Зачем пароль? Свои же люди… Да и еще пароль такой дурацкий. Не могли они там что-нибудь получше придумать?»
— Зима скоро.
— И ветер холодный подул… — дядя Миша встал со стула и уступил место девушке. — Присаживайся.
— Объясните мне: зачем пароль? — она села на стул. — Вы же…
— Тань, так надо, — он пересел на подоконник. — Лучше выкладывай, что там у тебя.
Таня постаралась рассказать ему все, что только слышала от немцев за последние дни в баре. Михаил Иванович, внимательно ее слушая и задумчиво покусывая кончик уса, покивал головой и тихо спросил, когда она закончила:
— Как ты? Выглядишь не очень.
— Сложные дни были.
— Переживала, да? — Таня встретилась с мужчиной взглядом. — Я догадывался лишь… Когда узнал, что их самолет сбили…
— Это был не он.
— Да я уж понял.
Они помолчали еще пару минут. Наконец Таня поднялась со своего места и произнесла:
— Пойдёмте, заглянете в бар.
— Что? — дядя Миша удивленно вскинул брови. — Зачем?
— Передам кое-что. И да, — она полезла в сумку, достала из внутреннего кармана деньги и протянула их мужчине. — Вот, передайте маме.
— Таня, — он непонимающе переводил взгляд с денег на девушку и назад, — откуда?
— Не важно.
— Таня, — он повысил голос, — ты лучше скажи мне…
— Дядь Миш, — она вздохнула, — я продала коллекцию марок.
— Та-ак, — он взял деньги и спрятал, — передам. А в бар зачем?
— Я тушенку передам.
— Откуда у тебя тушенка? — он подозрительно прищурился.
Таня до этого не говорила ни ему, ни брату о том, что Йоахим тогда сдержал свое обещание — ей приносили офицерский паек. Она знала, что солдаты, приносящие ей все это, часто подворовывают, но ни разу не упрекнула их в этом — ей было не жалко. Девушке вполне хватало своей еды, поэтому она откладывала что-нибудь брату и маме. В этот раз смогла отложить три банки тушенки.
— Танька, — повторил дядя Миша, — ты мне лучше скажи. Ты же знаешь, что…
— Мне приносят офицерский паек, — сдаваясь, ответила она.
— Ну-ну, — хмыкнул он. — Ты, это, учти… Ежли услышу, что он что-то сделает тебе, обидит там или еще что, — на одну ногу ему наступлю, а за другую возьмусь — так и раздеру, как лягушонка! Поняла?
Таня, чувствуя, как щеки заливает краска, лишь смущенно улыбнулась, услышав угрозу от дяди. Она знала, что сейчас дядя Миша это сказал так, для красного словца, но на деле… Если бы и вправду что-то случилось, то, она уверена, он исполнит свое обещание.
К бару они шли по разным улицам. Дядя Миша специально сделал лишний круг — не хотел, чтобы кто-то увидел их вместе. Лишь уже меньше, чем в квартале от бара, он нагнал девушку. Таня решилась спросить, когда он подошел к ней:
— Как там теть Маша?
— Да помаленьку, — он вздохнул.
— И не побоялись вы ее там одну оставить? Вдруг… что-то произойдет?
— Не боись, — заверил он ее. — Там она в порядке. Не угонют — им нужна рабочая сила в деревнях. А, ты же знаешь, Машка умеет не только хозяйством заниматься, но и машинке хорошо печатает. Так что она там не пропадет… А если что — спрячется у соседей, я договорился…
Забирая у Тани тушенку и складывая ее в свой заплечный мешок, Михаил Иванович рассказывал ей о том, как один из отряда по какой-то причине попал в местное гестапо, которое располагалось теперь в здании управления СКЖД на Театральной площади. У Тани сразу же зародилась одна невероятная идея, но она не спешила озвучить ее дяде. Решив собрать еще немного информации и продумать все как следует, девушка продолжила внимательно слушать рассказ мужчины.
— Ну, вот и все, — дядя Миша закинул мешок за спину. — Я, пожалуй, пойду… А то мне еще к твоим заскочить надо.
— Я провожу, — она двинулась за ним.
— Только недалеко. А то подозрительно будет. Еще не хватало, чтобы тебя со мной вместе увидели.
— Дядь Миш, ну что вы…
— Нет, Тань, так надо. Ты пользуешься у немцев популярностью, а я вот… как-то нет. Подпольных комиссаров они не очень-то и жалуют, знаешь ли.
Остановившись у двери, мужчина остановился и, обернувшись, посмотрел на племянницу. Несколько грустно улыбнувшись, он попросил ее:
— Ты будь осторожней, Тань. Если что…
— Нет, — оборвала его девушка, — вы с Колей как сговорились! Ну в самом деле, дядь Миш, если что — я позову вас. Не беспокойтесь за меня.
— Да я это так, напомнил лишь.
Таня, проводив его, вернулась в бар и еще около часа просидела там. Сама не знала, зачем решила остаться — просто уселась за столик у фортепиано и сидела, пустым, бездумным взглядом глядя сквозь небольшую вазочку на столе.
Взгляд ее случайно упал на фортепиано. Повинуясь какому-то странному, внезапно возникшему чувству, девушка встала и пересела за инструмент. Медленно открыла крышку, невесомо провела пальцами по клавишам. Она чувствовала, что соскучилась за Максом. Он теперь стал заходить еще реже, выходных дней ему не давали. Если мог — приезжал к вечеру, заходил на час, провожал. Но обычно — пропадал на своем аэродроме.
Таня сама не знала, что у нее на душе творится. Ей постоянно казалось, что она слишком быстро забыла об Олеге, перенаправив все свое внимание на Риделя. «Быстро же ты забыла, — мысленно ругала она себя, — и года не прошло. Но, с другой стороны, не должна же я теперь вечно в трауре ходить? Он же ведь был мне… почти никто. Так, одни лишь чувства. Хотя, порой чувства оказываются важнее, намного важнее, чем какой-то штамп в паспорте. Но ведь… Я не думаю, чтобы Олег хотел, чтобы я так и осталась навсегда одна. Его уже не вернешь, а жизнь, моя жизнь продолжается, так что нужно, не оглядываясь на прошлое, идти вперед… Пусть мертвые хоронят своих мертвецов».
Таня оторвала пальцы от белых клавиш и резко захлопнула крышку, встряхнула головой, отгоняя от себя все мысли прочь. Встав с места, она стала собираться — скоро комендантский час, так что ей стоило поторопиться, если бы она не хотела попасться патрулю. Ведь и патрулирующие улицы немцы изменились — если раньше они могли просто, смеясь, попросить ее больше не нарушать их закона, то теперь кричали, могли даже ударить и грозились отвезти к начальству для разбирательства. Но последнее они говорили лишь тем, кого считали слишком подозрительными. Таня, которую все уже и без того знали, не относилась к этой категории, но ей, как члену отряда Югова, не очень-то и хотелось совершить поездку в здание местного гестапо.
Медленно дойдя до своего дома, Таня остановилась у арки, недобро смотря на шедших ей навстречу. Калмыки вели колонну наших пленных. Они были жалкие, потрепанные, все в грязи. Один конвоир ударил красноармейца прикладом. Тане показалось, что и ее тоже ударили в этот момент. Чувство, затуманившее разум на какое-то момент, взяло верх — Таня подскочила к нему и закричала:
— Что ты делаешь, сволочь?!
Конвоир кинулся на нее с нагайкой. Девушка ощутила, как тяжелым прикладом ей заехали в скулу, которая сразу же отозвалась резкой болью. Этот удар привел Таню в чувства — она поняла, что зря полезла на калмыка. Она знала, что конвоиры — хуже всех. Если им кто-то мешал, не важно — из колонны пленных или простые прохожие — то стреляли, не обращая внимания, не разбирая, кто перед ними — женщина или ребенок. Как будто это были вовсе неодушевленные предметы…
Тут сзади кто-то подбежал, закричал на конвоира и, подхватив под руку, затолкал девушку в подъезд.
— Что вы делаете? — гневно зашептал кто-то рядом, прижимая Таню к стене за плечи. — Они вас убьют, ведь вы ничем не поможете.
Таня, щуря глаза, пыталась разглядеть человека, который только что буквально спас ее. Она почти сразу узнала его — это был тот самый офицер, который жил напротив нее.
— Не благодарите, — он отошел, остановился в паре шагов от нее. — Я не должен был этого делать. По правилам я должен сейчас же отвезти вас к начальству…
— Тогда зачем же сделали? — тихо спросила она, прикладывая пальцы к саднящей скуле.
— Вы неплохая девушка. Мне… нравится ваш бар.
— И всего-то лишь? — грустно усмехнулась она. — Только лишь потому, что у меня есть бар, меня стоит спасать? Может, вам не стоило нарушать правила и отправить меня…
Офицер промолчал и, поправив китель, вышел из подъезда. Таня, пригладив волосы, посмотрела на закрывшуюся за ним дверь. «Все-таки стоило поблагодарить его, — подумала она, поднимаясь вверх по лестнице. — А то, если бы не он, то либо тот калмык бы зашиб, либо… А кто знает, что произошло бы? В следующий раз, как только встречу его, то обязательно скажу хотя бы простое „спасибо“. Или не так… Ждать даже не буду. Завтра же и зайду к нему и поблагодарю. А то не по-человечески как-то».
Поднимаясь на последний лестничный марш, девушка вспоминали поступки этого офицера, ни имени, ни звания которого она даже не знала. Особенно ее немного напрягали его слова о том, что, те, кто покровительствует ей, не будут рады, если с ней что-то случится. Ни для кого уже не было каким-то секретом, что Таня находилась под неким протекторатом, покровительством со стороны братьев Ридель, поэтому ее никто не трогал. Но эти слова офицера… Они как-то зацепили Таню, и она сама не знала чем.