Дельтаплан, упираясь носом в землю, стоял против ветра. Моторы работали на малых оборотах. Я поднял его – крыло расправилось, натянулось и, обретая подъемную силу, медленно поплыло вперед. Держась за трапецию управления и пристраиваясь к его движению, я побежал, дал полный газ. Движки взревели. Ускоряясь, я сделал еще несколько шагов, еле успевая, уже почти падая, изо всех сил оттолкнулся, распластался, почти коснулся земли, и тут невидимая сила подхватила меня и понесла в мир сбывающейся мечты.
Земля, уплывая из под ног, раздвигала свои горизонты. Тело стало почти невесомым. Мелькнула радостная мысль, – какой я молодец, не прошло и года, как в прессе появились первые публикации о новом дельтапланерном спорте, а я уже сделал свой моторный вариант, и понабилось-то всего: две мотопилы, болонья, да несколько дюралевых шестов.
Двигатели, на предельных оборотах, пели в унисон. За спиной будто выросли крылья. Люди внизу, задрав головы, что-то весело крича, махали мне руками. Дельталёт забирался все выше и выше! Среднеколымск, словно большой макет, приветливо поблескивал металлическими крышами. Вдали виднелась бесконечная череда озер. Колыма огромной изгибающейся лентой растворялась, где-то у горизонта. По фарватеру, прижимаясь к воде, неслась желтая моторная лодка. Попробую догнать, сравню скорость – подумал я и перешел в пологое пике. Набегающий воздушный поток уплотнился, сделался тугим, чтобы уменьшить сопротивление, я вытянулся в струнку. Расстояние до лодки и высота полета, быстро сокращались. Вдруг один из двигателей замолчал. Я машинально сбросил газ, глянул в его сторону. Винт, по инерции сделав несколько витков, остановился. В голове пронеслось – высота метров пятьдесят, до берега с полкилометра, что если попытаться дотянуть на одном оставшемся в работе моторе…, но как поведет себя крыло, не сорвется ли в штопор? – Выбора не было. Я медленно начал добавлять его обороты и вскоре довел их до предела. Движитель потянул и зазвучал с новой силой. Полет по курсу устойчивый, почти горизонтальный. Есть шанс – подсказал внутренний голос и осёкся. В наступившей вдруг тиши, стали слышны свист рассекаемого воздуха, крики чаек и шум настигаемой мотолодки. Чтоб не потерять скорость, я потянул управление на себя и начал планировать в мчащийся по волнам «Крым». Отчаянная попытка сесть в него, неожиданно сорвалась – в последний момент ездок – лодочник обернулся, увидел меня, резко заложил вираж и выскользнул из-под садящегося на него летательного аппарата.
Поверхность реки стремительно понеслась мне на встречу, я дал трапецию управления от себя, выровнялся над самой волной и, поднимая фонтаны брызг, приводнился. Дельтаплан на удивление плавно лег на воду. Я, даже не намочив своей шевелюры, оказался в образовавшемся воздушном пузыре под его парусом.
Без паники, не спеши, а то запутаешься подвеской в растяжках, – подсказало шестое чувство. Насколько это было возможно, не торопясь, сохраняя спокойствие, я отстегнулся, поднырнул под край крыла и оказался снаружи.
«Живой, однако», – промолвил сидящий в лодке пожилой якут, подгрёб поближе и протянул мне весло. Придерживая одной рукой, медленно уходящий под воду летательный аппарат, я ухватился за поданную лопасть, дождался, когда спаситель подтянет меня, взял у него верёвку, привязал мою «драгоценность» и залез на борт. «Однако напугал старика – я думала птеродактиль, какой напала». – «Моторы отказали, вот я и хотел, чтоб не намокнуть, сесть к тебе…». – «Хорошо, что моя тень узрел, оглянулся, а то ты и сам бы убился и меня утоп». – «Да могло бы…, но обошлось, – немного подумав, сказал я и добавил. – Ладно, заводи свой Вихрь, да на самом малом к берегу, а то замёрз я, как собака, уже зуб на зуб не попадает».
Со стороны города, навстречу, неслись несколько лодок. Приблизившись они сделали вокруг нас большущий полукруг и убедившись, что все в порядке, не снижая хода, помчались обратно.
На набережной собралось десятка два любопытствующих.
«А мы уже обсуждали, где памятник тебе ставить будем, – приветливо улыбаясь, сказал дед Симонов. – В Лабуе пилоты на гидросамолете утопли, так мы им винт на горе изладили». «А ему, наверное, этого летающего ящера …», – показывая на вытаскиваемый мной из Колымы летательный аппарат, рассмеялся кто-то. Народ обступил меня и наперебой стал рассказывать о своих переживаниях и впечатлениях от увиденного.
Причины отказа двигателей выяснились быстро: у первого, на коленчатом валу лопнул сальник, а у второго отказала свеча.
Поломки в течении часа были ликвидированы. Я переоделся, и мой летающий змей опять взмыл в небо. Отказов больше не случалось.
Теперь, почти каждый день, после работы, я осваивал технику пилотирования и набирался летного опыта.
***
Как-то незаметно пролетел июнь. Установилась жаркая летняя погода. Незаходящее полярное светило неустанно грело землю. Река отступила от коренных берегов. Вода прогрелась, стала чистой и прозрачной. Пришло время хода осетра. В районе Среднеколымска он ловится с начала и по конец июля, со сдвигом на неделю-полторы в зависимости от года.
Колымчане семидесятых жили по принципу, хочешь кушать зимой – подсуетись летом. Не создать запасов до следующего сезона мог себе позволить только ленивый.
Почти у каждого хозяина во дворе, был выдолблен ледник это что-то вроде погреба, но только холодного. – Колымская мерзлота, летом не прогревается выше минус восемнадцати по Цельсию. Так что, с хранением скоропортящихся продуктов, на северах проблем нет.
На рыбалке Колымчане обосновываются основательно. Ставят большую палатку, в ней железную печь, стол, нары, радиоприемник, полог и все, что потребуется для полноценной жизни. Палатка, стоящая на берегу, как бы говорит – место занято. Хозяин при этом может вовсе не жить в ней, а приезжать только на отдых в выходные дни, или раз в сутки для обработки снастей. Позариться на чужое добро, или взять что-нибудь без крайней надобности, считалось последним делом. Заведется вор – горе ему, выследят и накажут. Это местный люд делать умел – случаи краж были единичны, и палатки по берегам стояли с весны до глубокой осени.
В этом смысле, я не был исключением. Моё излюбленное место, остров «Медвежка», было в восемнадцати километрах – выше от города. На время рыбалки я обосновался на верхнем его конце. Сети – семидесятки, ставил в ближних уловах, а переметы, напротив, у острова «Тальничный». Осетр кормится на глубоких плесах, по левой – земляной, илистой стороне. Крючки на переметах, не ниже четырнадцатого номера, поводки рассчитаны на усилие около тридцати килограмм. Наживка – хвосты чебака. На первый взгляд все просто, но каждое дело, а тем более рыбалка имеет свои тонкости.
Вот уже как неделю, вечерами, после работы, я на своей «Казанке» ездил на «Медвежку». Переметы пусты. Сети дают по одной – две рыбки. Рыбкой на местном жаргоне называют: чира, нельму, и других крупных промысловых. Чир относится к породе сиговых, весит около двух, а отдельные экземпляры до десяти килограммов. Это наиболее почитаемая и распространенная добыча для местных сетей. Особенно ценится чир, пойманный из подо - льда. Строганина из него – излюбленное лакомство северян, а свежепосоленная да приправленная чесночком икра, это просто блаженство. Черная осетровая и красная лососевая – просто отдыхают.
Поехав в очередной раз на рыбалку, я взял с собой дельтаплан. Логика была проста – на каждую поездку на моторке тратилось около десяти литров топлива, а если летать, то раз в пять меньше.
Полчаса тряски по небольшой волне и я – на месте. Разгрузил лодку, поставил мордушку, и чтоб не терять времени даром, занялся сборкой «змея». Минут двадцать, и мое детище уже в полной боевой готовности.
Пора готовить наживку. Я поднял корчагу, вода в ней вскипела и засверкала серебряным светом. – Сотни полторы чебаков трепетали и переливались на ярком северном солнце. «Вскоре вся эта красота превратится в банальную наживку. Жалко, но так устроена жизнь. Все мы, в конце концов, станем чьей-то едой – подумал я и занялся заготовкой насадки. Сначала ножницами отрезал хвостовые плавники, затем ножом отделил и бросил на съедение чайкам передние части. В дело шло всего четыре-пять сантиметров хвоста. Расточительно, но ничего не поделаешь – такова технология. Одно успокаивало – наедятся чайки и поменьше рыбьей мелочи загубят. В природе ничего даром не пропадает.
Наконец улыбнулась удача! На переметы попался средненький – килограмм на восемь, осетр. Значит, через день - другой начнётся его ход. Я без особых проблем затащил рыбину в лодку, поменял приманку, проверил сети и вернулся к стоянке. Осетра привязал и пустил в воду – пусть пару дней здесь поплавает, подождет подходящей оказии. Пойманных пяток чиров, разделал, засолил, завернул в мешковину и засунул под мох, поближе к мерзлоте. «Вот и все, можно домой», – сказал я себе, вытащил повыше на берег лодку, поднял своего летягу и понёс к месту старта.
Поляна, на которой приютилась моя палатка, располагалась над небольшим береговым обрывом, дальше, до самой воды метров двадцать гравийного откоса – идеальное место для взлета в безветрие. Вскоре движки взревели и понесли меня ввысь. Через несколько минут я уже был над подступающим справа к Колыме, невысоким плоскогорьем. Далеко, почти на горизонте виднелся еле различимый Среднеколымск. И без того хорошее настроение взлетело до самых, до небес. Чуть правее, в редколесье, показался лось. Он на мгновение приподнял голову, с безразличием глянул на меня и продолжил свой, одному только ему известный, маршрут.
Несколько минут полёта и я уже опять над рекой. Полный штиль превратил её в огромное уходящее к горизонту зеркало. Отраженные в нём серебристые облака светились холодным неземным светом. Вспомнились полёты во сне. Ощущение фантастичности, нереальности происходящего, нарастало. Казалось, я завис между двух вселенных. В зазеркалье, прямо подо мной, в параллельном мире, высоко, высоко в небе, парила маленькая, одинокая, какая-то странная, явно доисторическая птичка. Что это? – и в следующий момент – да это же моё отражение! От неожиданного осознания действительности происходящего и высоты полёта, захватило дух. Чувство самосохранения кричало – снижайся, но разум подсказывал – на случай отказа моторов, продолжай набирать высоту.
Через десяток минут я уже позабыл свои страхи, успокоился и, расслабившись, взирал на окружающую меня красоту. Россыпи больших и маленьких озер, словно бриллианты в обрамлении изумрудной зелени переливались в лучах скользящего над дальними горами солнца. По Колыме, оставляя за собой искрящийся пенистый след, спешили несколько моторных лодок. Самоходка, у Петранкина порта, неспешно скользила вдоль берега.
Вдруг откуда-то сверху, из-за спины, раздался страшный рёв. Тело словно пронзило электроразрядом. Я встрепенулся, вскинул голову. Из-за передней кромки паруса, чуть не задевая его колесами, вылетел снижающийся Ан-2, покачал крыльями и ушел на посадку. Через мгновения меня подбросило, крутануло и боком понесло в низ. Я попытался выровняться, но вышедший из повиновения дельтаплан продолжал валиться. Движки в истошном вопле молотили винтами воздух. Земля летела навстречу. В голове мелькнуло хорошо, что над рекой, может, повезёт.… И в этот момент, парус, вдруг найдя опору, перестал трепетать, резко выровнялся и, как ни в чём не бывало, полетел.
Разум ликовал. Сердце бешено колотилось. До воды осталось метров двадцать. Похоже, в турбулентный поток от самолёта угодил – подумал я и вдруг опешил. – Река, сворачивая влево, уходила за какой-то гористый мыс. Среднеколымск, до которого оставалось рукой подать, пропал. Где я? Что случилось? Да ведь я же лечу в обратную сторону! Выполнить вираж и лечь на правильный курс, не составило труда. Несколько минут и я уже – на южной окраине города.
В районе устья Кузаковки жил мой приятель – Валентин Бевз. Я зашел на посадку и приземлился прямо у его дома. Занёс дельталёт к нему во двор, понадёжнее закрепил и отправился восвояси.
На берегу, у небольшого костра, сидела развесёлая компания. «Валера, привет! Откуда прилетел? Подходи, сюсь грамм выпей!» – крикнул Толик Корсаков, показывая на стоящий рядом с ним почти полный ящик спиртного. – «По какому поводу пьём» – «А, настроение хорошее, вот и гуляем».
Летом на городской берег бывших интеллигентных человечков, в сокращении – бичей, тянуло как магнитом. Водочка текла в стаканы если не рекой, то уж точно, неиссякаемым родничком. Змием угощали всех подряд – не жалея. Сегодня ты богат, а завтра друзья…. Где, как ни здесь, насладиться свободой, Колымой, обменяться новостями, да и просто расслабиться.
Стресс самое время снять – подумал я, подошел, взял из рук Корсакова кружку плеснул зелья и опрокинул её содержимое в рот. – Тёплая волна прокатилась по телу, до самых оконечностей. Нагретая в банке тушенка, показалась деликатесом. «Хорошо-то как», – закусив, сказал я и прилёг рядом с костром. Напряжение и дрожь стали спадать. С реки тянуло лёгкой прохладой. «Хорошо то, что хорошо кончается, – сказал Корсаков, налил, выпил, занюхал возлияние рукавом и добавил. – Видели мы, как самолет тебя колесом цепанул. Ещё будешь?»
По не писанному колымскому закону, наливал себе приглашенный сам – сколько душа и совесть позволяет. Пить было принято мелкими дозами. – Чтобы вовремя понять, когда следует притормозить…. Это простое, казалось бы, правило, вырабатывалось годами экстремальной колымской жизни. Материковская привычка наливать почти до краёв, погубила многих, так и не успевших понять правильности этого колымского обычая. «Пожалуй, пока хватит, – почувствовав, как по организму разливается хмель, сказал я и добавил. – Он не задел, а просто очень близко пролетел, пугнул, чтобы полётам не мешал». – «Так ты с перепугу, что ли почти до самой земли кувыркался?» – «В турбулентном потоке, от винта закрутило, думал конец» – «Пошли, пилоту морду набьём» – «Незачем – сам виноват, думал, что по ночам не летают, вот и оказался в посадочном коридоре». –
Позднее, лётчик той «Аннушки», который сидел в кресле первого пилота, рассказал мне, что они выполняли срочный сан рейс и из-за встречного, висящего над горизонтом солнца, заметили меня, почти в последний момент.
На следующее утро погода стала меняться. К вечеру задул резкий северный ветер. Закончив работу, я поспешил домой, по-быстрому переоделся, перекусил и отправился на Кузаковку. – Туда, где ждал меня мой друг – дельтаплан.
Жизнь прекрасна. Ветер такой, что можно взлетать почти без разбега! – ликовало разыгравшееся воображение.
Вот и долгожданная встреча – «Птеракс» при каждом порыве ветра, рвется на волю. «Заждался мой хороший», – приговаривал я, высвобождая его из сковывающих пут.
Из дома на крыльцо вышел Валентин и спросил: «Далеко собрался?» – «Да вот слетаю перемёты, сети проверю». – «А что осётр уже пошел?» – «Вчера одного поймал». – «Надо тоже на днях поехать крючки поставить», – сказал он, повернулся и скрылся в дверном проёме.
Через минуту другую движки «зверюги» ожили, я пристегнулся, дал полный газ, сделал пару неспешных шагов и словно вертолёт, почти вертикально взмыл в небо. Из дома, с фотоаппаратом в руках, выбежал товарищ и стал фотографировать.
Дельтаплан, зависнув над местом взлёта, словно позируя перед фотокамерой, не спеша набирал высоту. Поднявшись метров на тридцать, я заложил вираж и понёсся к Медвежке. Через минуту другую показалась Богдановская протока. Вода внизу кипела седой волной. Ветер усилился. Мой «ящер» взбесившись, метался так, что казалось вот, вот вырвется из повиновения. Внутренний голос кричал – пока не поздно садись! Но разум подсказывал – видишь, как по высоте кидает, подойдёшь ближе к земле, и будет из тебя отбивная…. Продолжай полёт, может у острова за горой затишье.
В борьбе со стихией время пролетело незаметно. Вот и моя палатка, светлым прямоугольником, проплыла под ногами.
Немного потянув ручку управления на себя и в лево, я сбавил обороты и разворачиваясь на ветер, стал снижаться. Как же садиться? – Дельтаплан продолжало бросать так, что к земле приближаться было крайне опасно.
Вот я уже ниже, спускающегося обрывом к воде, плоскогорья. Набегающий поток вдруг стих. Дельтаплан, в который раз потеряв опору, проваливаясь, устремился к его подножью. В голове мелькнуло – за обрывом вниз сходящий поток, только не потерять скорость. Дал полный газ. Двигатели взревели. Земля стремительно неслась на встречу. Дотянуть до воды.… Всё конец – и вдруг, крыло подхватило, чиркнуло задней кромкой по спадающей в Колыму осыпи, выровнялось и понеслось над самой поверхностью реки, прямо к Медвежке.
Долетев до места, я почти коснулся животом прибрежного гравия, резко сбросил газ, дал ручку от себя и встал на ноги. Сердце бешено колотилось, казалось ещё немного и оно вырвется из груди. Вот это полёт – восхищаясь собственным безрассудством и смелостью, подумал я.
«При такой ветре, летать никак не можно. – Однако, помирать собрался?», – сказал, непонятно откуда взявшийся, пожилой якут. «Ничего прорвёмся, не впервой, – бодрясь, ответил я. – А ты, как без лодки на острове»? – «Моя лодка тонул. Чай пью, тебя жду». – «Перевернулся что ли»? – «Нет, рыба вёз, мотор помер, волна топила. За лодка держался, ачака – холодно, палатка увидел, кричал, плыл, печка топил». – «Сейчас дельтаплан закреплю, поедем твою лодку искать». – «Нет, ветер – утонем…». – «Давно здесь?». – «Уже час, однако». – «Волна под берегом терпимая, поехали, а то потом вынесет на средину, долго будешь искать, если вообще найдёшь. Баки плавучести наверняка хоть немного, да пропускают – уйдёт твоя лодка на дно». – «Давай, однако, чай пить, моя греться надо», – сказал огонёр и пошёл к палатке. Я поднёс своего змея к выброшенной на берег большущей кокоре, повернул его навстречу ветру, привязал и пошел следом.
Где же я видел этого дедка? Уж больно знакома его физиономия – неспешно взбираясь на берег, думал я. Поднявшись к палатке, увидел, что полог её поднят, на печке попыхивая паром, стоит чайник, гость по-хозяйски с кружкой в руке сидит за столом.
В сознании мелькнуло – а не тот ли это дед, к которому, я в лодку на дельтаплане пытался сесть? «Случаем, не ты ли месяц назад меня из Колымы вместе с дельтапланом вытаскивал?». – «Нет, то, однако, Вася Пудов, – попивая чай, сказал старик и добавил. – Я, однако, на Рыжово рыбалка был». – «А откуда тогда знаешь…?» – «Весь Колыма знает». Надо же, какая известность подумал я: «Ну что согрелся?». – «Нет». – «Аргы будешь?». – У меня на всякий непредвиденный случай была припрятана недоконченная бутылка водки.
Смуглый, ничего не выражающий лик гостя, вдруг ожил, глаза заблестели. «Давай», – словно помолодев на десяток лет, радостно воскликнул он. Я пошел за палатку, достал из подо мха, засоленного в мешковине чира, бутылку и вернулся за стол.
«Ну, будем здоровы, да пусть сопутствует нам удача», – сказал я и выпил. Мой новый знакомый проделал тоже самое и накинулся на солонину. Слабо соленный чир услаждал разыгравшийся аппетит. Блаженство разливались по телу. «Аргы кут?», – показывая на конченную бутылку спросил повеселевший знакомец. «Всё, кина не будет, элехтричество кончилось», – вспомнив цитату из фильма «Джентльмены удачи» сказал я. «Аргы кут?», – не понимая моих иносказаний, повторил дедок. «Всё больше нет. Поехали твою лодку искать, если конечно найдём». Огонёр, молча встал и пошел к воде
Через минуту – другую лодка была спущена на воду. Я оттолкнулся, завел мотор, и прижимаясь к берегу, неспешно повёл её в низ по течению. Дед, вцепившись руками в борта, стоял коленями на переднем сидении и всматривался в Колыму. Казанка раскачивалась, подпрыгивала, зарывалась. Вода докатывалась до лобового стекла, упиралась и обессилив спадала в реку. Старик, что-то кричал, махая рукой в сторону берега. Слова его тонули в реве двигателя, но было и так понятно, что напуганный пассажир просит держаться поближе к суше. Проплыв километра четыре, причалили. «Дальше искать не имеет смысла, поднимусь повыше на скалу, огляжусь», – сказал я, взял подзорную трубу и полез на подступающую к берегу обрывистую осыпь.
Забравшись метров на двадцать, повернулся и стал вглядываться в реку. Колыма кипела. Белые буруны катились на юг. На средине реки, что-то маячило. Лодка – подумал я, взял оптику и стал вглядываться, Но к моему удивлению, это был плывущий лось. «Надо же, в такой шторм полез в воду – подумал я и продолжил всматриваться в пляшущие волны. Ничего не обнаружив, из любопытства перевёл трубу на противоположный берег.
У виски Червонной, на ламутской заимке, виднелась лодка. Ближе к коренному берегу сидела большущая собака. Вокруг неё резвились щенки. Вдруг от домика на берег выбежал человек вскинул ружьё. Собака встала на дыбы – Да это же медведь!!! Из ствола вырвалось облачко. Зверюга упал, вскочил и не обращая внимания на собак, кинулся к человеку. Ружьё ещё раз изрыгнуло дымок, топтыгин не останавливаясь, одним махом настиг охотника и подмял его под себя. Псы, подскакивая, яростно вгрызались ему в зад. Мишка развернулся, переключился на них, и вдруг упал. Свора кидалась, кусалась, но косолапый больше не поднимался. Забыв про цель поездки, я кинулся в низ, рассказал огонёру об увиденном, завел лодку и повёл её на тот берег. Волны раскачивали и бросали наше судёнышко, но выбора не было….
На малом газу, пристраиваясь, как серфингист вдоль склона волны, я скользил между бурунов, продвигаясь к цели. Казанку захлёстывало, кидало, но в конце концов Колыма смирилась….
Оказавшись у противоположного берега, по относительно малой волне, быстро добрались до заимки. Собаки с лаем заметались между медведем, раненым и нами. Ламут, сидя на песке стонал. Ружьё и нож валялись рядом. Окровавленный, наполовину снятый, с его головы скальп, висел закрывая глаза. Бездыханный, косолапый, валялся рядом. Мой попутчик, встав перед пострадавшим на колени, что-то говоря по якутски, завернул ему скальп на место. Я достал из лодочной аптечки бинт и стал бинтовать. Тем временем, раненный впал в забытье. Что делать? Как доставить его в больницу? На лодке по шторму, на встречу волне, можно и остатки жизни из него вытряхнуть – подумал я. «Давай, по-быстрому смотаюсь в город, там катер, или вертолёт дадут, а ты пока с ним», – сказал я, запрыгнул в свою посудину и прижимаясь к берегу помчался в Средний. Казанка неслась, прыгая с волны на волну. Мотор ревел, захватывая винтом воздух. Потроха почти отрывались.
Через пару километров Богдановская протока, там наверняка штормит поменьше. Свернуть в неё? Есть риск налететь на мель – рой мыслей метался в голове. Вскоре волна и вправду стала спадать – приближалась протока. Пяток километров по ней пролетели на одном дыхании. Вот и последний поворот. Волна опять набирала силу. На выходе в Колыму виднелся стоящий на якоре катер обстановщик. Надо просить помощь – решил я и направил лодку к нему.
Несколько минут переговоров и катер, зарываясь в буруны, помчался к Червонной, а ещё минут через двадцать, погрузив раненного, лёг на обратный курс.
Пострадавший, лёжа на брошенном, на палубе матрасе, изредка приходя в себя, стонал, просил воды, бредил и опять терял сознание. Дедок, присев рядом, придерживал его, и что-то приговаривал. Скуластое, морщинистое, с раскосыми глазками его лицо, осунулось, приняло землистый оттенок.
Я стоял у кормы, глядел на кипящую реку, пляшущую на привязи лодку, и соображал, как уберечь её от злой участи….
Вдруг из рубки высунулся рулевой и указывая рукой, крикнул: «Кеша, твоя казанка плывёт!». Я глянул в сторону берега, куда показывал он и увидел, мелькающий среди бурунов, словно поплавок, нос лодки. Огонёр ожил, заметался по палубе. Глаза его преобразились, заблестели: «Давай, однако, кормилицу мою спасать, а то совсем потонет». – «А как же ламут?» – «Однако, без нас довезут, пошли с капитаном разговаривать».
Катер не снижая хода, свернул с фарватера, вышел из кипящих волн и пошел ближе к берегу. За его кормой, образовался участок выглаженной воды. Мы подтянули к корме, почти до упора, мою моторку, перевязали как можно короче, я заскочил в неё, завёл двигатель и включил скорость. Причальный конец ослаб. Старик отвязал его, спрыгнул на нос, и едва не упав в реку, кубарем свалился на переднее сидение.
Вскоре мы уже были, у едва торчащего из воды, носа его казанки. Я накинул на струбцину двигателя, причальный конец утопленницы и потащил её к берегу.
«Да повезло, ещё немного и лежала бы твоя драгоценная на дне», – причалив, сказал я. «Однако, духи не очень сердятся», – подумав, ответил Кеша, взял из моих рук буксировочный конец, вылез и стал тянуть свою «субмарину» на сушу. Я, последовав его примеру. – Встал рядом, ухватился за гуж и что есть сил, потащил. Лодка продвинулась метра на три - четыре, поднялась немного из воды и встала как вкопанная.
«Дальше нам её не выволочь, здесь только воды тонны две наберётся», – сказал я и бросил верёвку. – «Однако мотор снимать надо». – «Да, всё полегче станет», – согласился я, залез в утопленницу, достал чудом застрявший под задним сиденьем бензобак, снял двигатель, взял из своей лодки ведро и стал черпать, но волны были быстрее – Вскоре я осознал тщетность стараний. «Эх, было бы два ведра, тогда может и получилось бы», – бросив напрасный труд, сказал я. – «А в моей лодке, было». – «Было, да сплыло, ты бери моё ведро, а я колпаком от вихря попробую». Совместная попытка оказалась результативней. Хоть в колпаке и были дыры, но всё же он черпал. Вскоре приток воды заметно уменьшился, а через минуту другую субмарина начала подниматься из реки.
Через час, с небольшим, шторм немного поутих. Стариковский «вихрь» был реанимирован, и мы поехали на Червонную, разделывать медведя – не пропадать же добру.
На осиротевшей заимке, нас встречали, ставшие теперь хозяевами, местные лайки. Они, обступив нас, затеяли весёлую толчею, ластились, резвились, и всячески выказывали своё расположение.
«Однако я свежую, – сказал Кеша, вытащил из пристёгнутых к поясу ножен, якутский нож и добавил. – Поверни мишку на спину, и держи». Вскоре он сделал продольный разрез шкуры, от зада, по животу, груди, до головы, затем по внутренним поверхностям лап и начал не спеша, подрезая, отделять её от туши. Дедок, так ловко орудовал своим ножом, что мне оставалось только удивляться его сноровке. По ходу работы выяснилось, что жакан попал в грудину, сломал её, но не пробил, второй отрикошетил от лобной кости, а нож, пробил сердечную аорту и решил судьбу поединка.
Не прошло и часа, как всё было готово. Часть мяса положили в здешний ледник. Пару ляжек взяли себе на харч. Шкуру решили отдать капитану обстановщика. Желчью огонёр, пообещал лечить пострадавшего хозяина заимки.
Ветер стих, волна спала. Мы уселись на лодки и поехали в разные стороны. Я на юг, а он на север.
Вскоре я уже был на своей стоянке. Поставил мордушку, наловил чебаков, нарезал наживку и поехал проверять снасти. Не прошло и пяти минут, а я уже зацепив кошкой первый перемёт, быстро уселся на передний бак, так, что находящийся на носу лодки рым оказался между свисающих в воду ног и стал не спеша выбирать верёвку. Вот и тетива перемёта показалась у поверхности. Вдруг она, рванулась, и почти в тот же миг, поодаль здоровенный осетр, выскочив из воды, так лупанул хвостом, что в голове мелькнуло – сейчас или поводок пополам или крючок в дребезги. Сердце бешено заколотилось. Я приотпустил кошку и стал ждать, когда рыбина успокоится. Выждав некоторое время, как можно более плавно, добрался до тетивы и не поднимая её из воды стал приближаться к добыче.
Осётр, готовясь к решительному рывку, то уходил поглубже в воду, то стоял у самой поверхности. Такого голыми руками, не взять – подумал я, выхватил нож, изловчился и наотмашь ударил его в голову. Быстро, за рукоять ножа приподнял рыбину, так что её голова оказалась прямо передо мной, обхватил ногами и стал удерживать. Осётр никак не реагировал, но вдруг, так рванул, что я едва не оказаться с ним на пару, в реке. Добыча бешено колотилась. Я держался изо всех сил, но всё ближе и ближе сползал к краю носа – спасла, упёршаяся в пах носовая ручка. Еле удерживая равновесие, я ещё некоторое время боролся с рыбиной, но силы её быстро иссякали. Выждав, когда добыча успокоится, я надел тетиву перемёта на рым, отвязал от неё поводок, и поволок добычу в лодку. Мать - осетриха была огромна – около моего роста в длину и толщиной, как приличный поросенок. Забегая наперёд, скажу, что такого размера рыбина, мне больше никогда не попадалась.
Проверив перемёты и выудив ещё пару рыбок, я засобирался домой. – Предстояла бессонная ночь. Надо было срочно обрабатывать добычу.
Если так дело пойдёт, то через неделю – полторы, с рыбалкой можно будет заканчивать. Осетрины на зиму хватит, а белорыбица сейчас годна только на текущую жизнь – рассуждал я подъезжая к палатке.
Прибыв на стоянку, быстро собрал всё, что нужно было увезти, закрепил понадёжнее дельтаплан и отправился восвояси.
Дома оказался уже около трех часов утра. Расслабляться времени не было. – К восьми часам на работу. В скором времени, медвежья ляжка, и улов были спущены в ледник. Теперь на очереди икра. Дело это муторное и длительное. Отделить от плёнок и отбить на сите черный деликатес, стоило огромных усилий, но долгой колымской зимой, рюмка русской водки, да под такую закусь, оправдают все старания.
Покончив с икрой, я схватил топор и побежал на стройку.
В последнее время, я трудился, плотником, и мы, бригадой, начинали возводить новый жилой дом. Дома на Колыме ставят на деревянные лиственничные сваи. В данный момент, мы устанавливали именно их.
Технология проста. – Берут двухсот литровую бочку из-под нефтепродуктов, наливают воду, вкручивают пробку с патрубком для отвода пара и разводят под ней костёр. Пар по шлангу поступает в так называемую иглу. Игла, это расплющенная на конце полудюймовая труба. Её ставят вертикально в том месте где надо сделать яму. Она выбрасывая перед собой струю пара делает в вечной мерзлоте, состоящей процентов на семьдесят изо льда, трёх метровой глубины скважину. В образовавшиеся лунки вставляют сваи, недельки три-четыре выжидают. – Ждут, когда они снизу льдом прихватятся. Затем верхнюю их часть, на заданном уровне обрезают, так чтобы опиленные макушки образовали горизонтальную плоскость, кладут на них окладник и на таком вот фундаменте, начинают возводить строение.
Запарка свай, для нас хороший стимул. В нарядах это проводилось, как долбёжка мерзлоты вручную. – Настоящего парового котла на предприятии небыло, а то, что использовалось на свой страх и риск, никого не касалось . Таким образом, за неделю – другую можно было заработать двух месячную зарплату, а потом, пока сваи вмерзают, отдыхать, или заниматься своими делами.
Пока мы работали над нулевым циклом, я успел заготовить осетрины, пару раз посетить пострадавшего ламута, договориться с руководством о направлении меня на заготовку сплавного леса, купить лицензию на отстрел лося и собраться на сплав.
***
Как только со сваями было покончено, я и мой друг Женька Бевз, – брат Валентина, договорившись с капитаном, одной из идущих в верховья самоходок, прицепили к ней наши перегруженные скарбом и топливом посудины и отправились в плавание. Дорога предстояла не близкая – триста сорок километров, до посёлка Зырянка, а там ещё более ста до устья реки Поповка.
В благодарность, за то, что нас взяли на борт, по выходу из Среднеколымска накрыли для команды стол. Развесёлая компания сидела на палубе. Спиртное лилось в стаканы, осетрина и икра услаждали разыгравшийся аппетит. Разговоры, да байки поднимали и без того хорошее настроение.
Капитан рассказывал: «Вот здесь на Вятском плёсе, лет десять тому назад, когда я ещё был матросом, встретили плывущего через Колыму медведя, Ружья на теплоходе, не было. Мы смотрели на зверюгу и сокрушались. Очень, уж всем мяса хотелось. Консервы, сухая картошка, да макароны всем осточертели. И вдруг капитан говорит: «Давай парни спускайте моторку, я его топором». – Лодку на воду, я за румпель, командир на нос и вперёд. Гаврилыч командует, подходи на малом ходу, я его уконтропоплю. Только он замахнулся, а мишка хвать его и под себя. Был капитан, и нет... Две недели искали, а потом шуга пошла, и всё…». – «А у нас в Среднем в прошлом году, ребята на обстановщике, тоже без оружия, хотели медведя взять. Так он залез к ним на катер. Ворвался в рубку. Команда в каюте заперлась, а судно то, полным ходом идёт. Досиделись до того, что вылетели насухо». – «А в этом году, на Гороховском острове, видели самоходка на берегу месяц простояла? – Капитан с механиком на вахте в шахматы партию сыграли….» – «Давай, помянем Гаврилыча, хороший был мужик, пусть Колыма ему будет пухом». Мы в который раз, приняли на грудь и продолжили разговоры. Время шло, водка заканчивалась, темы иссякали, и мы в конце концов, попадали спать.
Проснулся я от того, что меня, кто-то тормошил. Открыв глаза, увидел склонившегося надо мной капитана: «Вставай сохатый плывёт». – «Ну и пусть», – я повернулся и снова провалился в мир Морфея. «Вставай, – настойчиво будил меня командир. – Нам свою лодку долго спускать, а ваши, на ходу, только отвязать. Через четыре часа Зырянка. Нам мясо домой надо…». Я, приходя в себя, встал. Башка гудела, как трансформатор. Нутро горело от недостатка влаги. Тошнота подступала к горлу. «На, похмелись», – сказал подошедший стар мех и протянул наполненную до краёв кружку. – «Я на неё смотреть то, без содрогания не могу, не то, что пить». – «Да это же чистейшая колымская водичка, откуда водочке то взяться. Пей родной, да поехали, а то уйдет наше мясо». Я схватил кружку, опорожнил её, обулся и пошёл на корму.
Пожар, пылавший внутри, немного поутих. – Вскоре моя лодка, привстав на дыбы, рванула и понесла догонять плывущего где-то впереди, зверя.
Минут через двадцать лось, был поднят на борт. Сухогруз не снижая хода, шёл своим курсом. Команда занялась, разделкой туши, а я, стараясь как-то пережить похмелье, залез в спальник. Дизеля что-то глухо бубнили….
«Вставайте мужики! Хватит дрыхнуть. Скоро Зырянка. Свеженинки откушайте, да километров за пять до посёлка мы вас отвязываем, а то нас наказать могут», – сквозь дрёму, послышался голос капитана.
Не прошло и часа, а мы уже были в самостоятельном плавании. Перегруженные лодки, завывая моторами, еле глиссируя, неспешно бежали навстречу течению. Из-за острова показался поселок. Взлетающий самолёт, с оглушительным рёвом пронёсся над головами и скрылся за стоящими на противоположном берегу деревьями. Минут через сорок он будет в Среднеколымске. Хорошо летунам, для них триста километров не расстояние. – Подумал я. Навстречу пронеслись несколько моторок – парни гонялись наперегонки. Наши казанки неторопливо проскользили вдоль взлётной полосы и причалили у здания аэропорта. Дружок вылез на берег: «Валера, у меня черепок раскалывается. Надо опохмелиться. Давай сухого вина возьмём, а то так здохнуть можно». – «Давай», – согласился я.
Прикупив бутылок двадцать лимонада, пару водки и бутылку сухого вернулись назад. Водку и газировку положили в бутар. Вино выпили и заметно повеселев, двинулись в дальнейший путь.
В районе Зырянки Колыма резко меняет свой нрав. Спокойная в среднем течении река, в верхней части, становится стремительной, перекатистой, делится на множество рукавов, образуя огромные косы и острова.
Мы, стараясь не попадать на быструю воду, вели лодки, прижимаясь, как можно ближе, к берегам. Поднявшись километров на двадцать, налетев пару раз на мели и спалив по баку топлива, поняли, что так далеко не уедем. Причалили, выпили по бутылке лимонада – газ вода в тот момент для нас была пределом желания. Выгрузили одну бочку бензина, закатили её в прибрежные тальники, перераспределили оставшийся груз, и погнали спрятанных в двигателях скакунов дальше.
Лодки теперь, резво бежали навстречу течению. Речные повороты один за другим растворялись где-то за кормой, ходовые створы сменяли друг друга, бакены предупреждали о мелководьях. Впереди показалась гора Известковая. Очередной двадцати литровый бак бензина догорал в цилиндрах моего мотора. Я заглушил его, махнул Женьке, чтобы он подъехал поближе, и крикнул: «Давай причалим к косе, заправимся, перекусим, немного передохнём». – «Давай», – согласился он, и повернул к берегу.
Быстренько набрали хвороста и развели костёр. Разогрели пару банок говяжьей тушенки и стали есть. «Смотри, карта Колымы», – подняв гравийную плитку, показал дружок. – Видишь, белые прожилки, это река с протоками, серое с голубым – берега, коричневатое – горы. А вот золотая жилка». Я присмотрелся к камню, на нём и вправду блестела желто-золотистая полоска. «А у тебя медной монетки случаем не найдётся?» – заподозрив подвох, поинтересовался я. Женька достал из кармана пятак и подал мне. Я теранул его ребром по камню: «Смотри ещё одна золотая жила. Меня не разыграешь». «Да я и не думал, у тебя ж, на глазах, поднял, – оправдываясь, сказал он, потёр пальцем по камню. – Видишь твоя стёрлась, а моя на месте!».
С реки дул лёгкий ветерок. Солнышко ласково пригревало спину. Голубое, необыкновенно прозрачное небо, услаждало взгляд. «Смотри, лось плывёт», – показывая рукой вверх по реке, сказал напарник. «Пусть себе плывёт, не нужен он нам», – бросив взгляд, сказал я и подложив руки под затылок прилёг на теплый песок. Где-то невдалеке пытались завести двигатель, кричали чайки, над головой назойливо гудели комары. «Слушай, сохатый к нам выходит», – сказал Женька и взялся за ружьё. «Не стреляй». – «Так затопчет же!» Я приподнялся и опешил. Здоровенный рогач, шёл из воды прямо на нас. «Пальни в воздух, отпугни», – сказал я и кинулся к оставленному в лодке ружью. –
Лось, в гневе очень опасный зверь. Однажды, такой громила, на моих глазах, в миг, из охотничьей собаки сделал кровавое месиво. Говорят, если хозяин тайги угодит ему под копыта, так и его превратит в отбивную. Расстояние сокращалось. До сохатого уже несколько метров, а я всё не могу выдернуть свой двенадцатый калибр из-под кучи наваленного в лодке скарба. Сбоку грохнул оглушительный выстрел. Лось рванулся, упал, вскочил и кинулся обратно в Колыму. «Теперь добивать надо, раз ранил», – сказал я и стал сталкивать свою казанку. «Так я же поверх…». – «А с ног его, что волной сбило?» – «Оступился! наверное», – сказал компаньон и засмеялся. У меня, словно камень с души свалился – зачем животину гробить без надобности. «Ну, что, поехали, ещё километров пятьдесят подниматься», – сказал Дружок, оттолкнулся от берега, завёл двигатель и направил лодку на фарватер. Я последовал, за ним.
Наши «Казанки», нарезая поворот, за поворотом, шли по судовому ходу. Известковая, возвышаясь невдалеке, никак не желала приближаться, но вдруг, за очередным поворотом, береговые врата распахнулись, и я увидел её подножье. Река, казалось, истекала прямо из-под него. Но вскоре, выяснилось, что она у самой кручи сворачивает под прямым углом и уходит дальше к своим истокам.
Остаток пути ничем особым не выделялся. В конце концов, мы достигли устья Поповки. Причалили к косе, разгрузили свои посудины, Я стал варить еду, а дружок поехал ставить сеть. Добыча подножного корма, для колымчан дело святое. Если чего ни будь не раскопытишь, то лишишься полноценного питания, а без хорошей пищи, много не наработаешь.
Не прошло и часа, а Жека уже вернулся с небольшим уловом. Я доваривал суп. Напарник по-быстрому почистил, распотрошил пойманных с десяток щокуров и пару щук, достал сковородку и стал их жарить.
Из-за поворота послышался звук мотора. Вскоре желтый с красным Крым показался из-за ближнего мыса, не снижая скорости, было проглиссировал мимо, но вдруг круто развернулся и направился к нам. В приближающейся лодке сидели двое. Вскоре их посудина, прошуршав по прибрежному гравию, упёрлась в мелководье. Мужики поприветствовав нас, выскочили, подтянули её и пошли к нашему костру.
«Ну, что парни есть с нами будете?», – спросил я. «Не откажемся». – «Тогда берите чашки, ложки, наливайте суп – у нас самообслуживание». Я снял с таганка готовую похлебку, взял половник, налил себе и передал черпак одному из приезжих. «Меня Колей зовут, а корешка Иваном, давайте по сюсь грамм за встречу, за знакомство», – сказал один из них и достал бутылку. Валера, Женя – представились мы. Новый знакомец, было, принялся наливать, но я перевернул свою кружку дном вверх. «Нам больше достанется, – сказал Женька. – Лей на троих».
«Какими судьбами в наши края?» – закончив с горячительным и немного перекусив, спросил Николай. – «Мы на заготовку плавника, а вы?» – «А мы сохатого ищем, лицензия через пару дней заканчивается». – «Мы часа два назад, ниже известковой, такого рогача видели, сам лез под пули – не пуганый». – «Лицензии что ли нет?» – «Лицензия, есть, но зачем он нам. Домой нескоро, хранить негде. Из-за куска мяса, что ли гробить». – «Так, на Известковой – штольня, а в ней, минус всё лето. Мы там несколько раз мясо оставляли». – «Да, видели мы там отвал, на самой макушке – туда лезть не захочешь». – «Так это шурф, а штольня, в горе низко, в метрах десяти от воды, если по правой протоке, сверху спускаться будете, сразу увидите». –
«Ладно, ребята спасибо за компанию, за еду, мы рванули дальше, надо мясо копытить», – Новые знакомцы поднялись, запрыгнули в лодку и помчались вниз по течению. «Ну, что едем работать?», – спросил я налегающего на жареную рыбу друга. «Если хочешь, езжай, а я спать ложусь, – ответил он и добавил. – Поздно уже. Утро вечера мудренее. Доедай да тоже ложись, а завтра начнём вкалывать по полной программе».
Не переводившее всё лето, дух северное светило, устало прилегло на гору. Золотистое облачко, словно пушистое одеяло, медленно накрыло его. Сумерки, тишина и покой опускались на окружающие нас просторы. Я натянул сделанный из марли полог, накачал надувной матрас, залез в спальник и быстро заснул.
«Вставайте граф, рассвет уже полощется…», – сквозь сладкий утренний сон, послышался голос дружка. Я открыл глаза и увидел, что напарник уже разжег костёр и что-то варит. Солнце, приподнявшись над далёким, в голубоватой дымке, горизонтом, блестело ослепляющим, холодным светом. Едва заметный ветерок освежал моё помятое лицо. Чайки радостными криками возвещали, о начале нового дня. Я вылез из спальника, поднял полог, обул лежащие рядом сапоги и побежал на реку. Прохладная Колымская водица, разогнала остатки сна, взбодрила и подняла настроение. «Садитесь жрать, пожалуйста! – цитируя героя фильма «Джентльмены удачи» сказал дружок и стал наливать из клубящегося паром котелка свежеприготовленную уху. – Ну, ты спать горазд. Я уже сети проверил, сварил, а ты всё дрыхнешь». – «Изверг ты Женька, самый кайфовый сон прервал…». – «А ночью то, здесь уже темнеет». – «Что-то я не заметил». – «Спишь крепко, окрестное зверьё, богатырским похрапом распугиваешь, потому и не приметил». – «Так хоть медведь не придёт», – «А он и вправду, наверное, твоего храпа испугался, вон там вдоль воды шёл, не доходя метров сто, свернул в реку, и на ту сторону, от греха, подальше». – «След старый, я его вчера видел». – «Старый, только поверх твоего вчерашнего отпечатался. Зря собаку не взяли. Твой Кучум, хотя бы лаем разбудил». – «Да пока на берегу ночуем, надо ружьё рядом держать». – Сказал я. Женька поставил сковородку на горячие угли, обвалял в муке, куски разделанной щуки, дождался, когда подсолнечное масло зашварчит, и уложил их жариться.
Вскоре жарёха была готова, мы окончательно насытились, уселись в лодки и отправились работать.
Сегодня, предстояло обследовать колымские берега, расположенные от нашего временного лагеря, вверх по течению. Я осматривал правую, а напарник противоположную левую сторону реки. В верхней части косы, метрах в пятидесяти от берега, виднелся небольшой завал. Я причалил и пошёл к нему.
Колымские берега во многих местах, завалены многочисленными нагромождениями, плавника. По большой воде, река подмывает, валит деревья, кустарники, и всё, что оказывалось в её власти, несёт до тех пор, пока это где-нибудь не зацепится. Процесс продолжается десятками, сотнями, и даже тысячами лет. К одному из таких относительно молодых образований, я и подошёл. Сотни загубленных рекой деревьев медленно гнили в этом нагромождении мусора, металлических бочек, корней и стволов. Ничего заслуживающего внимания, обнаружить не удалось. Всё, что можно было вытащить из этой кучи, к строевой древесине отношения не имело. Пришлось снова заводить мотор и ехать дальше.
Вскоре улыбнулась первая удача. Невдалеке от воды лежало поваленное дерево. Его ствол, освобождённый многочисленными паводками, от коры и веток, отливая первосортной белизной, лежал на гравийном откосе и от скатывания в реку, удерживался только здоровенным, топырящим свои щупальца, корневищем. Отличный хлыст, реза на три – подумал я, причалил к берегу, взял мотопилу и пошёл добывать первые на этом сплаве брёвна.
Вскоре Дружба взвыла и как дорвавшаяся до плоти, изголодавшаяся зверюга, стала вгрызаться в древесный ствол, отделяя от него один балан за другим. Отрезанные брёвна, самопроизвольно скатывались почти до самой воды. «Не плохое начало, – закончив кряжевать, подумал я, отнёс мотопилу в лодку, взял кантовочный крюк, помог лесинам оказаться окончательно в реке, привязал их бельевой верёвкой к тальнику и погнал дальше, вверх по течению.
К обеду, на привязи уже было с десяток брёвен. Я, то выкатывал их из завалов, то вырубая прибрежные тальники, тащил из кустов, а иногда, как в первом случае, они просто сами катились почти до самой воды.
Всё, надо восполнить силы – скатив очередное бревно, подумал я, взял банку сгущёнки, проткнул в ней ножом пару дырок, завёл моторку, включил скорость и не теряя времени даром, на ходу, с наслаждением стал высасывать её содержимое.
Накопившаяся усталость, покидала тело. К очередному, лежащему на берегу дереву, я приближался, вновь полным сил и энергии. А силы мать природа подарила мне не малые. Достаточно сказать, что двух пудовая гиря взлетала в моих руках, как игрушка. Жал я её своей правой более тридцати раз. Лиственничные брёвна, как ни упирались, а под моим напором, скатывались в воду как миленькие!
До валёжины оставалось совсем немного, как вдруг из-за неё поднялся медведь и опираясь на кокору встал на дыбы. До ружья не добежать! Одна надежда на мотопилу. Я как можно спокойнее, снял Дружбу с плеча, поставил на землю, закрепил стартер, дёрнул, мотор взревел. Мишка от неожиданности присел и кинулся в лес. Пила орала как оглашенная, но вдруг захлебнулась и стихла. Забыл топливный краник открыть – подумал я, быстро повернул его, подкачал бензин и вновь завёл своё оружие. Немного постояв и осознав, что хозяин напуган не менее моего, газанул в очередной раз и заглушил мою спасительницу. Кровь стучала в висках. Сердце бешено колотилось. Немного успокоившись, я подошёл к корневищу. За ним, в небольшом углублении, лежала здоровенная лосинная башка. Немного поодаль виднелись шкура и внутренности.
Оказывается, медведь подъедал кем-то брошенные остатки, убитого рогача. Наверное, не голодный, а то положил бы меня рядом – подумал я, и стал, с опаской поглядывая на кусты, кряжевать лесину.
Вот уже и солнышко клонится к горизонту. До стоянки километров десять. У берега на привязях, более двадцати брёвен. Я скатил последний на сегодня балан, прицепил его к лодке и на малой скорости поплыл в низ. По мере продвижения, брёвен на привязи становилось всё больше и больше. К нашему временному пристанищу, я подъезжал уже, с приличной связкой строевой древесины. Компаньон ещё не вернулся. Я разжёг костёр, выпил бутылку газировки, доел лежащие в сковородке остатки рыбы и начал сплачивать приведённый лес. Занятие было не сложным. Поперёк связки баланов бросил пару жердей, раздвинул параллельно метра на четыре, и принялся прибивать двухсот миллиметровыми гвоздями к брёвнам.
Работа уже близилась к концу, когда за поворотом послышался звук лодочного мотора, а вскоре и лодка напарника показалась из-за противоположного мыса. Я кинул на кострище дров, повесил котелок с вчерашней ухой, схватил топор и побежал в лес за дополнительными жердями. Вернувшись, увидел, что друг уже ест: «Ну как улов? – «Шестнадцать баланов, а ты?». – «А я двадцать». – «Я опять лося встретил. Когда мясо нужно, так шиш найдёшь, а тут каждый день…». – «А меня мишка чуть не съел!», – почему-то засмеявшись, сказал я и стал рассказывать…. – «Зайцев встречал?» – «Да». – «А я двух подстрелил, всё какое-то разнообразие в харче». – «Ладно, ты пока перекусывай, а я сплачивать закончу», – развернув ботфорты, проговорил я, и полез в воду.
Когда однорядная сплотка была закончена, компаньон прицепил её к своей лодке и повёл в ближайшее улово. Я, тем временем, принялся разделывать, да варить зайцев.
Вечерело. Воздух гудел от комариных туч. В который раз, нанёся на открытые участки тела ДЭТу – отпугивающую кровососов жидкость, я выловил из котла сварившуюся зайчатину, закинул в него макароны, сухой лук, лаврушку и дожидаясь окончания готовки прилёг на песок. Высоко в темно синем небе парил орёл. Я глядел на него, вспоминал свои небесные приключения и мечтал о новых полётах. – Следующей весной, надо будет на дельтаплане, с капканами, по ещё замёрзшим озёрам, на ондатру поохотится. А ещё, попытаться, сделать беспосадочный перелёт, между Среднеколымском и Зырянкой.
С реки послышался голос Женькиного Вихря. Звук быстро приближался. Я встал, снял с костра котелок, поставил его рядом и крикнул причалившему к косе другу: «Дичь готова! Если хочешь, поторопись!». – «Иду, иду» – «Рыбы много поймал?». – «Нету рыбы. Сеть какая-то сволочь стащила», – втыкая причальный штырь в берег, ответил он и поспешил к костру. «Не может быть!» – «В Зырянском районе всё может…». – «А на стоянке тогда, почему ничего не тронули?» – «Не знаю, может, побоялись, или кто спугнул», – уже присаживаясь к устроенному из ящиков столу, сказал партнёр, взял заячью ножку, зачерпнул кружкой из котелка бульон и принялся есть. Я последовал его примеру.
Жаль, тридцатки больше нет, а семидесяткой в здешних краях много не наловишь – подумал я. – Придётся тушенку, да что под выстрел попадёт жрать. «Ты ружьё из лодки взял?», – спросил Женька. – «Конечно. Вот рядом лежит. Я после сегодняшней встречи с хозяином, по мере возможности его поближе держу». Тем временем окрестности погружались в сумерки. Надо же, всего километров на четыреста южнее Среднеколымска, а здесь уже темнеет – увидев первую за лето звезду, устало подумал я, забрался под полог, залез в спальник, повернулся на бок и провалился в небытье.
Ночь пролетела, как одно мгновение. Утренняя прохлада быстро привела в чувства. Я встал, разжёг костёр, поставил греться котелок, пошел на реку, вымылся и вернулся назад. Дружок, высунувшись из спальника, глянул на меня, вскочил и побежал в кусты, но скоро вернулся, взял анти комариную мазь, намазал ею лицо шею, задницу и потрусил обратно. Надо же, а на косе комаров почти нет – подумал я, глядя на поспешающего товарища.
Нагрелся суп. Я налил его в чашку и стал есть. Похлебка не отличалась изысканностью, но желудок надо набивать, до вечера кроме сгущёнки ничего не предвидится.
«Ну что, с облегчением тебя! Комары хозяйство не отгрызли?», – посмеялся я над вернувшимся компаньоном. – «Скоро сам попробуешь». – «Ладно, поехал я работать». – «Подожди, поем, вместе поплывём». – «А что ждать, всё равно по разным берегам трудимся». Я взял ружьё и пошел к лодке. Вскоре она уже двигалась, вниз по течению, вдоль правого колымского берега. День практически повторял предыдущий, с той лишь разницей, что встреч с крупным зверьём не случалось, а добытые мной брёвна, стоя на привязи должны были ожидать следующего дня, когда плот будет проплывать мимо.
Вечером, вернувшись на стоянку, я увидел валяющуюся на косе изодранную сеть. – Женька, когда искал плавник, обнаружил её на прибрежных кустах. – Лось, запутался и выволок её. Раскрытие тайны пропажи, оптимизма не добавляло. Мы набили истосковавшиеся по пище животы, сварили на завтра и улеглись спать.
Проснулся я от странного шуршащего, непонятного звука. Темень, хоть глаз коли. Фонарика нет. Я нащупал ружьё, снял его с предохранителя, поднял полог и пальнул в воздух. Кто-то невидимый, разбрасывая гравий, рванулся и понесся прочь. «В кого стрелял?», – испуганно спросил проснувшийся товарищ. – «Медведь, кажется, приходил. Слышишь, как по косе топочет?» – «Нет. Наверное, тебе почудилось, – сказал он. – Давай спать».
Я лежал, вслушивался, в звенящую ночную тишину, и никак не мог успокоиться. На северо-востоке, забрезжил рассвет, а я всё всматривался в сумрак и думал, как обезопасить себя от не прошеных гостей. Врата страны снов открылись незаметно…
«Вставайте граф! Рассвет уже полощется!» – услышал я избитую Женькину побудку. «Смотри, что зверюга со сгущенкой сделал, – показывая разорванную банку, сказал дружок. – Представляешь, какая у него силища. Четыре штуки успел разодрать, так и до нас мог добраться». Я вылез из спальника, встал и пошёл осматривать последствия ночного визита. «Интересно, как он тушёнку от сгущёнки отличил, ведь банки вместе лежали, – разглядывая результаты грабежа, удивлялся я. – Сквозь банку, что ли, запах чует». – «Наверное.… А может, он этикетки читать умеет», – засмеялся напарник и стал укладывать разбросанные банки обратно в ящик. «Ну, что едим, пожитки перевозим на плот, да сплавляемся километров на десять – пятнадцать», – сказал я и стал разжигать костёр.
Не прошло и часа, а мы уже закончили все приготовления к переезду. Напарник поехал за первыми, приготовленными им вчера бревнами, а я отвязал сплотку от берега и стал выводить её на фарватер. Вытолкнув плот к средине судового хода, я оставил его в свободном плавании, завёл мотор, включил скорость и погнал к берегу. Вскоре, первый, из заготовленных вчера баланов, был найден, я зацепил его, отбуксировал к плоту и поехал за следующим. Работа закипела. Мы подправляли движение нашего детища и сновали между ним и стоящими на привязи у берега брёвнами, как челноки. Час, и обработанные накануне места закончились. Приведённый строевой лес, плыл на привязи рядом. Теперь надо было его закатить поперёк сплотки – сделать её двух рядной. Устроенный так, плот получается прочным, пригодным для организации плавучего лагеря, неплохо противостоит волне и имеет малую осадку. Ещё час и первая секция плота готова. Можно складывать на неё пожитки, да подыскивать место для остановки.
Я взял лоцию, нашёл нужную страницу. Судя по карте, за ближайшим поворотом, есть улово. Компаньон поехал осмотреть место предполагаемой остановки, а я завёл двигатель и стал подводить плот поближе к берегу. Из-за мыса показался речной сухогруз. Я поднёс к глазам бинокль. На ходовой рубке виднелась большая красная надпись СПН – 677. Да это же та самая самоходка, которая подвозила нас до Зырянки – прочитав знакомый номер, радостно подумал я. Плот несло по перекату. Береговой мыс, словно раздвигающаяся театральная кулиса, поехал влево. На речной сцене одно за другим появились ещё два судна. От одного из них отделилась моторка и понеслась на встречу.
«Давай метров на двести выше их вставать, а потом на завтрак – самоходчики приглашали», – подъехав сказал Женька, и не глуша двигатель, начал помогать сталкивать наш плавучий островок с быстрой струи. Вскоре плот оказался в тихой гавани. Мы подвели его к берегу, привязали и поехали к старым знакомым.
«Привет! Куда караваном путь держите?», – забравшись на палубу, спросил я. «Да вот перекат не можем пройти. Течение в самой быстрой его части около пятнадцати километров в час, а у нас с полной загрузкой не более четырнадцати. Ждём буксир, часов через пять подойдёт и будет нас через перекат проводить, – словно оправдываясь, сказал капитан. – Пошли мужики, стол накрыт, еда остывает».
Проведя около часа у гостеприимных речников, основательно подкрепившись, мы вернулись на плот, поставили на нём палатку, обустроили место для костра и поехали вверх по реке промышлять плавник. Как и в предыдущие дни, я обследовал один берег, а компаньон другой. Поначалу, с противоположной стороны, до моего слуха доносились поочерёдно звуки его моторки и пилы, но вскоре всё стихло. Я, скатывая один балан за другим, продвигался на лодке всё дальше и дальше.
Вечерело. Вдруг на мысе, над небольшим береговым обрывом, там, где кончался коренной берег, у самой его кромки, показался олень. Мясо, само в руки идёт – подумал я, повернул лодку к берегу, причалил и стал подкрадываться. До вожделенной добычи метров двести.
Пригибаясь и прячась в редких, невысоких, молодых, прибрежных тальниках, я приблизился метров на восемьдесят, потом полз по-пластунски, оказавшись на убойной дистанции, приподнялся на одно колено, прицелился, выстрелил. Олень дернулся и упал. Я вскочил, подбежал и вдруг обнаружил на его шее привязь.
«Ты почто, однако, моего олешку стрелял?». – Меня словно током пронзило. Встрепенувшись, поднял взгляд, увидел направленный в мою сторону ствол и сидящего под кустом, на корточках аборигена. Темный раскосый, не мигающий взгляд, подавлял волю…. «Однако, клади ружьё», – не отводя карабина, приказал он и поднялся в полный рост. По телу пробежал холодок. Я покорно положил оружие и отступил на шаг. Незнакомец подошел, поднял его: «Однако, зачем мой страна приехал» – «Строевой плавник готовим. Сам из Среднеколымска. Олень думал дикий – мясо на прокорм надо. Убыток я возмещу» – «Водка есть?» – «Пара бутылок на плоту». – «Вези».
Не прошло и часа, а я уже сгоняв на плот за спиртным, обменял бутылки на оставленное в залог ружьё, выпил по сюсь грамм с новым знакомцем, узнал, что его стойбище на ближнем озере и поехал работать дальше. Найдя и отпилив ещё несколько брёвен, я достиг обработанного днём ранее участка.
Поиск плавника на сей день был закончен. Оставалось собрать и доставить заготовленный за день лес до нашего плавучего бивуака.
На злосчастном мысе горел костёр. Хозяин убиенного мной оленя вскочил, и что-то крича, призывно замахал рукой. Проплыву мимо. Наверняка пьян. Новая встреча накоротке ничего хорошего не сулит. Но у него карабин. Если взбредёт в голову, то достанет и за километр, стрелки в здешних краях отменные. – Подумал я, причалил и пошел к костру.
«Однако, догор возьми, – указывая на оленью ляжку, сказал он, взял пустую бутылку, перевернул и добавил. – Аргы сох, выпил. Однако, я спать пошел». Он повернулся и покачиваясь побрёл по едва заметной тропинке в лес.
У нашего мобильного дома я оказался затемно. Самоходок уже небыло. Я, как обычно, подъехал на минимальной скорости к плоту, дождался, когда лодка коснётся носом брёвен, газанул и выехал на две третьих корпуса насухо. Напарник, переделав все текущие и хозяйственные дела, расслаблялся лёжа в своём пологе. «Привет! – сказал я. – Жрать хочу, аж под ложечкой сосёт».
«Макароны по-флотски, у костра стоят, – устало ответил он. – Что так долго?». Я набросился на еду и стал рассказывать о своих дневных злоключениях. «Ну, ты даёшь! – вдоволь насмеявшись, сказал дружок. – Одно хорошо, мясо теперь кушать будем, завтра пельменей наделаем, устроим праздник животам». – «Утром надо будет отвести часть оленины в штольню, на известковую, а то пропадёт». – «Не успеет, на мясорубке перекрутим, подсолим и под мох, к мерзлоте». – «Ладно, утро вечера мудренее», – закончив с едой и устраиваясь в спальнике поудобнее, сказал я.
Прошло несколько дней. Мы трудились не покладая рук, по двенадцать - шестнадцать часов в сутки,. На что только человек не способен, когда есть материальный стимул. Плот рос, как на дрожжах. До известковой оставалось, рукой подать. Наш ковчег, в очередной раз меняя место своей дислокации, словно соскальзывая со склона, нёсся по самой стремнине. Реку мы в этих местах практически не знали, полагались на интуицию, опыт, да лоцманскую карту. Пора где-то причаливать. – Подумал я и стал разглядывать лоцию.
Подошёл Женька: «Надо где-то вставать». – «Я как раз это и прикидываю». – «Смотри, вот ниже косы, хорошее улово с заливом». – «Да…. Надо сгонять, глянуть, как там». – «Чего зря бензин катать – и так мало, а до спрятанных запасов ещё сплавляться, да сплавляться. Течения наверняка почти нет. Видишь, как расположено, практически в обратную сторону, от направления реки».
Судя по лоции, залив находился на следующем повороте. Я поднял бинокль, и стал рассматривать место предполагаемой остановки. Кроме леса и гравийного откоса спускающегося до самой воды, увидеть ничего не удалось.
Пора подрабатывать плот, а то течение, вон какое, ещё пронесет мимо. – Подумал я, завел мотор и начал сталкивать наш ковчег с фарватера. Минут через пятнадцать – двадцать, мы сошли с быстрой воды. До берега оставалось метров сто. Течение неспешно затягивало плот в улово. Я продолжал толкать. Наш плавучий остров, послушно приближался к намеченному для стоянки месту. Но у самого берега, вдруг течение усилилось, подхватило и понесло внутрь….
Я глянул и оторопел, то, что мы по карте определяли, как оконечность залива, на деле было, узким, зияющим входом, в прорву. Попытка увести плот обратно в реку, не сработала. «Женька помоги, ставь свою лодку рядом, давай двойной тягой!».
Но, несмотря ни на что, плот медленно пятился задом. На берегу, метрах в пяти от воды, валялась откуда-то принесённая, лиственница. «Давай, пробуем причалить, – показывая рукой на лежащее дерево, предложил я. – Потом поедем, разглядимся, что и как, проверим глубины». – Сказано, сделано. Как только плот коснулся земли, я схватил причальный пеньковый канат, выскочил, быстро обернул его вокруг ствола и стал удерживать. Плот, скрежеща гравием, медленно встал вдоль берега, но продолжал потихоньку пятиться задом. Напарник давил на газ, но всё было тщетно. Листвяжка, которую я использовал в качестве причального мертвяка, не выдержав напора, сорвалась с места и вспахивая растопыренным корневищем грунт поползла к воде. В следующие мгновения плот упёрся углом кормы в береговой выступ и принялся неспеша разворачиваться носом на течение. Двигатель на моторке напарника захлебнулся. Он поднял его, выскочил на плот, выдернул лодку, и крикнул: «Берегись!».
Дальнейшее происходило стремительно: Чтобы не оказаться под надвигающейся, валёжиной, я рванул в воду, провалился, упал. Течение подхватило меня, протащило под плотом и понесло дальше. Женька попытался спустить лодку, но не тут-то было – обе моторки оказались на прижатой к берегу сплотке.
Время шло. Меня, тем временем затянуло в прорву и понесло словно в гигантском аквапарке по огромному поворачивающему почти под сто восемьдесят градусов природному желобу. Я успел вдоволь набарахтаться в этом «водном аттракционе», пока наконец не подоспела помощь.
Женька протянул багор, подтянул меня, помог взобраться на борт, газанул и помчался назад. Через минуту-другую мы уже были у плота, но было поздно. Развернувшись поперёк, он ударился о вход новообразованной протоки, и переломился надвое. Навстречу нам плыли: вырванные из плота брёвна, смытая посуда, мешки, ящики, моя казанка.
Женька, быстро сориентировавшись, подошел к ней бортом, я перепрыгнул, и мы, не мешкая, уже на двух лодках, принялись вылавливать из воды, всё, что ещё не успело утонуть.
За этим занятием, вскоре оказались в разливе, на тихом месте. Вода, вырываясь из стремнины, растекалась здесь метров на двести. Половинки плота уперлись в мелководье. Мы сгрузили на них, всё, что выловили, собрали расплывшиеся брёвна, поставили метки для отслеживания уровня воды и принялись искать проход для плота. Потратив уйму времени и не найдя хода глубже, чем чуть выше колена, пришли к выводу, что надо срочно скатывать со сплоток второй ряд и в таком виде выводить их метров за триста-четыреста ниже, до подходящего по глубинам места. Работы было много, но затягивать с ней было нельзя. Ели вода упадёт сантиметров на пятнадцать – плот будет проще бросить. – На моей памяти был такой случай.
К вечеру следующего дня спасательные работы были закончены. Наш плавучий бивуак, как ни в чём небывало, в полной боевой готовности, стоял за осерёдком, прямо напротив штольни – у известковой горы. Готовить еду, было, лень. Мы взяли по банке сгущённого молока, попротыкали их и стали наслаждаться содержимым.
«Дураков работа любит», – закончив со сгущенкой, самокритично сказал Женька. – Не понадейся мы, на русский авось, всё было бы нормально». – «Хорошо то, что хорошо кончается, – поддерживая разговор, сказал я. – Помнишь в прошлом году, Сашка Гирей плот бросил. Тоже, как мы, только по весенней падающей воде, в прорву между Колымой и Ясачной угодил. Так через несколько часов до воды уже было метров двести, а на следующий день километра полтора. А выше Сепякенэ, у островов самоходка села, так они всё лето до самой осени там жили. Для камбуза воду замучались таскать – метров за пятьсот ходили. Так, что мы лёгким испугом отделались. – Жаль, чашки, ложки утонули, да продукты вымокли, но как-нибудь, выкрутимся».
Смеркалось. Над горизонтом появился тонкий полумесяц. Вечерняя тишина невидимым покрывалом опускалась на реку. Даже комары, и те приутихли. Над головой беззвучно пролетела сова. Спутник яркой звёздочкой скользил по затухающему небосклону. Я лежал, смотрел в небо, наслаждался покидающей тело усталостью, мечтал о полётах, встрече с любимой и не заметно уснул
Утро встречало прохладой, криками чаек и тучами комаров. Напарник ещё спал. Я по-быстрому сбегал, вымылся, намазался репеллентом, развёл костер и стал жарить оленину. От сковородки, к моему удивлению, запахло не мясом, а жареными грибами. Наверное, олень последнее время на грибах жировал. – Подумал я. – Как это, мы из виду выпустили, такой деликатес? Надо сегодня же поискать. – Грибов на Колыме в удачный год, бывает немерено. Местные якуты их не собирают, а приезжие с материка, видя такое изобилие, гребут их мешками. «Грибы жаришь?», – Спросил проснувшийся компаньон. «Ты бы дольше спал, так я их и съесть бы успел», – помешивая мясо лезвием ножа, отшутился я. Женька вылез из полога подошел, заглянул в сковородку, принюхался: «Надо же, а когда пельмени варили, запаха небыло». – «Садись есть будем». – «Сейчас сбегаю, вымоюсь», – сказал дружок и зашагал к воде.
«Без вилок и ложек хреново, – пытаясь подцепить на нож кусок мяса, рассуждал товарищ. – Ладно, их можно выстрогать. А вот без чашек, муки, хлеба и макарон никак нельзя». – «Надо тебе, до магазина ехать. За одним, сеть у кого ни будь раскопытишь, да бензин привезёшь», – предложил я. На том и порешили. Я поехал собирать плавник, а дружок в Зырянку.
За работой, день пролетел, как час. Я, со связкой брёвен подъезжал к нашему пристанищу. Женька, вышел из палатки и показывая рукой, крикнул: «Смотри сеть на винт не намотай!».
Костёр еле горел. Новый немного прикопченный чайник, попыхивая парком, весел на таганке. В стоящей на углях сковородке, шкварчала тушенка. Видать вернулся не так давно – подумал я, взял сковородку, поставил её на, заменяющий нам обеденный стол, огромный чурбан, ухватил кусок свежего хлеба и накинулся на еду.
Немного утолив голод, стал расспрашивать: «Ну как съездил?». – «Нормально». – «Всё, привёз?». – «Даже больше! Сейчас пировать будем! – при этих словах Женька достал из лежащего рядом с ним мешка Пяток вяленых чебаков, пару бутылок жигулёвского, и с явным удовольствием принялся разливать их содержимое в сверкающие белизной, кружки. «Лет пять, пива не пробовал, – с наслаждением потягивая пенный напиток, признался я. – Казалось бы мелочь, а как приятно! Где достал?» – «В Зырянке. – Оказывается, у них пивной цех открыли». – «Много купил?» – «Ящик». – «Давай ещё по бутылочке жахнем, а остальные в штольню, пусть охлаждаются, за одним поглядим, что там геологи наразведывали. Страсть, как хочется заглянуть, во глубину колымских руд».
Не прошло и двадцати минут, а мы уже вскарабкавшись, по каменной осыпи, к устью выработки, разглядывали её устройство. «Смотри, как надёжно сделано». – «Надёжно-то, надёжно, да дальше, в глубине вообще никакого крепления, просто каменный свод». – «Пошли, поглядим, из чего гора сложена». – «Ты как хочешь, а я бутылки ложу и назад. Темно, всё равно ничего толком не видно, вывалится, какая ни будь каменюга». – «Да, здесь без света делать нечего». – «Завтра, с ходового знака, освещение временно позаимствуем, тогда и разглядимся».
На следующий день, когда работа и повседневные дела были закончены, мы, прихватив, раздобытую на створе фару, опять отправились в штольню. Покрытый кристаллами инея, кроваво красный камень, сверкал и переливался в лучах фонаря. «Смотри, какая красота, направляя светильник на свод выработки», – завосхищался я. – «Да…. Здесь, как в царстве, у хозяйки медной горы». – «Как ты думаешь, что это за руда?» – «Не знаю». – «Смотри, что это?». Из глубины туннеля на меня глядели фиолетовокрасные флюоресцирующие в свете фары глаза. От неожиданности я присел. Сзади грохнул оглушительный выстрел. «Ты что охренел, барабанные перепонки чуть не полопались. Что это было?» – «Не знаю. Наверное, зверь какой-то» – «А стрелял зачем?» – «А чёрт его знает», – ответил Женька, и в этот миг, вдруг всё загудело, тугая воздушная волна ударила, швырнула меня на пол и поволокла к выходу. В наступившей вдруг тиши, послышался голос: «Ты где? Живой?». – «Фару потерял, пытаюсь нашарить». – «А я башкой, обо что-то так шибанулся, аж искры из глаз…». Я приподнялся, закашлялся от пыли и боясь наткнуться на что ни будь, на карачках, пополз на голос. «Давай выбираться отсюда». – «Ружьё надо найти». – «Какое на хрен ружьё, завтра вернёмся со светом, а сейчас задохнуться можно». Я нащупал рукой стенку, привстал, и для ориентировки придерживаясь за неё, стал продвигаться к выходу. Впереди, совсем рядом, послышались, тихие вздохи, бормотание, матерки, металлический стук и возглас: «Нашел». – «Поставь на предохранитель». – «Уже стоит. А вон и свет в конце туннеля!». Я присмотрелся, и вправду, в дали виднелось еле различимое светлое пятнышко.
Через несколько минут, мы уже были на поверхности, у входа в выработку. Мешок с пивом, выброшенный из штольни, валялся здесь же. Часть бутылок была разбита, но мы не унывали. – Всё же это было лучше, чем ничего. «Так могло и завалить – видать в глубине свод рухнул», – предположил я и стал спускаться к реке.
День летел за днём. Лесные ягоды да грибы разнообразили наш незатейливый рацион. Сети ловили рыбу, ружья добывали дичь. Плод трудов и дел наших, тяжелел и рос изо дня в день. Лодки, уже еле справлялись с его, более чем ста тонной, махиной. На одном из перегонов, при прохождении очередного кривуна, сил у моторов не хватило. Плот, частично затянуло и потащило под огромным, нависающим над водой, метров на двадцать, береговым козырьком. Палатку, враз сорвало. Весящие, на корнях, её лохмотья, остались где-то далеко позади. Двухсот литровая, полупустая, бочка бензина ударилась о свод, перевернулась и кувыркаясь полетела в воду. Вихри, завывали из последних сил. Белый свет померк. Плот медленно всё дальше и дальше уходил в подземелье. Параллельно стоящая лодка напарника, уже еле проглядывалась во мраке. Животный ужас кричал – ложись на дно, но разум приказывал – пригнись и продолжай давить на газ, другого шанса не будет…. Зазор между водой и сводом становился всё меньше и меньше. Я сполз с сидения на слани. Сердце трепетало от безысходности…. «Терпи казак, а то мамой будешь!», – перефразируя поговорку, крикнул дружок. Впереди в узкой щели показался свет, он становился всё ближе и ближе….
«Пронесло!» – глядя на удаляющееся проклятое место, сказал Женька и захихикал. «Меня тоже», – вспомнив известный анекдот, засмеялся я. – «Будь уровень воды чуть выше, был бы нам кирдык». – «Всё, заготовку леса пора кончать. До Зырянки уже километров двадцать - тридцать, а ниже её – километров на десять, есть такое место, что похлеще этого будет. Часть фарватера под берег ушла. Самоходки, когда вниз идут вывернуть не могут, о берег бортами бьются. Нам при такой массе плота надо будет очень постараться, чтобы под тем берегом, как мамонты не сгинуть». – «Тогда гоним плот до Мангазейки, а там, река помедленнее, если берега не обработаны продолжим, а может и до Среднеколымска, без остановок пойдём, кубов сто двадцать, а то и больше уже есть…». – «Смотри, наш бензин плывет, сейчас приведу его». – «Давай…. Да потом возьмёмся крепить и готовить плот к большому переходу. Скоро начнутся широкие плёсы, штормовая волна». Я столкнул лодку, завёл двигатель, включил скорость и поддав газу помчался вылавливать бочку.
За день, наш плавучий лагерь отмахал километров восемьдесят. Позади остались быстрые перекаты, сложные фарватеры, Зырянка с её магазинами, газировкой и пивом. Мы лежали на плоту, потягивали жигулёвское и наслаждались бездельем. Мангазейский – первый большой плёс, неспешно нёс нас на север. Впереди были сотни километров, десятки перекатов, плёсов, излучин, четверо суток беспрерывного сплава, но это уже было делом техники. Река, в этих краях, была знакома и больших неожиданностей, не предвещала….