Сытый дом
Глава 1. Степан.
Дом ему понравился сразу. Крепкое дерево, окна со ставнями, внутри ещё хорошая штукатурка, стены покрыты серебристым накатом красивого рисунка. Комнат было три. Одна проходная, в ней стояла груба, которая топилась дровами. Влево дверь вела в маленькую комнату, где Степан решил поместить сына Аркадия, а дверь прямо - в большую комнату с несколькими окнами. Здесь они будут спать с Лидой и накрывать стол к обеду. Большой коридор он перестроит. Справа сделает отсек для ванны и туалета, слева – для кухни. Грубу со временем уберёт, проведёт газ и воду, чтоб жить по-человечески. Нужно будет подумать о паровом отоплении. И цена подходящая. Хозяйка недавно овдовела и уезжала с дочкой и двумя внуками к родственникам в другой город. Продавала спешно, плакалась на то, что одной не под силу содержать такой дом. Главное – за ценой не гналась (вот что значит женская непрактичность) и уступила.
Деньги у Степана водились. Сразу после войны остался на интендантской службе в Германии. Сумел запастись трофеями: пару чернобурых лисиц, серебряные брошки, пианино, женское бельё и кое-что по мелочам. А ещё необыкновенной красоты кукла в розовом наряде. Голова, ноги и руки куклы были из фарфора. Глаза открывались и закрывались. На удивление Степана, кукла говорила «мама» по-немецки, когда её брали в руки и наклоняли вперёд. И хотя дочки у Степана не было, он прихватил в одном из разрушенных домов это фарфоровое чудо, волей случая уцелевшее в военной круговерти. Имелось и трофейное оружие, пистолет «Вальтер-РР» на восемь патронов. Его он надёжно припрятал на чердаке, всё-таки в доме пацан.
В сорок седьмом его перевели на Сахалин, и, пока контейнер с добром следовал по новому адресу, он успел на недельку смотаться в Ленинград к Полине и уже после отправился в Пензу. Там его ждала жена Лида, уехавшая в эвакуацию в первые дни войны с младшей сестрой Люсей, и сынок Аркадий, которого он ещё не видел (мальчик родился в конце сорок четвёртого). Степан помнил короткий отпуск после блокады, который давали многим, пережившим этот ужас.
Интендантская ли служба, крестьянская ли хватка, по природе данная ему, развили в нём экономность и бережливость, которая с годами переплавилась в скупость. Будучи в звании интенданта первого ранга, полковника, всё взвесив и рассчитав, получив хорошую пенсию, вернулся с семьёй на родину в небольшой старинный украинский город. На первых парах приютила сестра жены Люся. Но Степан сразу же стал искать подходящий дом. После войны город, лежавший в разрухе, постепенно обрастал жильём, как танкист, обгоревший в танке и идущий на поправку, обрастает новой кожей.
Район Лесковицы мало пострадал от бомбёжек, и дом, который выгодно приобрёл Степан, сохранился. За два года новый хозяин воплотил свои задумки да к тому же пристроил к сараю мастерскую, стал плотничать и столярничать. В саду подсадил фруктовых деревьев. Привёл в порядок чердак, где зимой Лида сушила бельё.
Пенсия позволяла не работать, да и Лиду на работу не пустил. Рассуждал: домашней роботы хватает, пусть занимается сыном. Аркадий ходил в школу и на музыку. Степану, выходцу из села, льстило, что сын играет на баяне и пианино, которое он привёз из Германии, а потом с Сахалина оно перекочевало сюда. Его волновало, что сын учится неважно. Завтра надо идти в школу, вызывает учительница. Видно, что-то натворил. Решил надеть форму, это придаст солидности. Тем более, что на кителе поблескивают колодочки, заменявшие медали.
Степан зашёл в класс и увидел учительницу, писавшую за столом, снял фуражку, пригладил волосы и цепким взглядом охватил женщину. «Молодая, фигуристая», - оценил он. Вспомнилась любимая поговорка: «Люблю українську природу і повну пазуху грудей». У этой было на что поглядеть. Но вот она вышла из-за стола, и глаз Степана потух. Ноги оказались худыми и без упругих икр, как ему нравилось.
- Здравствуйте! – сказал он и подошёл ближе.
- Здравствуйте, Степан Аркадьевич, присаживайтесь! Разговор будет серьёзный.
Он внутренне собрался, как новобранец перед командиром.
- Аркадий – хороший мальчик, - начала она издалека. – Не дерётся, никого не обижает. Учится средне, но меня беспокоит, что друзей в классе у него нет. С кем он общается дома?
- С нами, родителями.
- А сверстники? Друзья к нему приходят?
- Не замечал. Улица у нас тихая, детей мало.
Степану стало неловко. Это он строго-настрого запретил сыну приводить кого-либо в дом.
- Грязи натащат, - ворчал он, – сопрут что-нибудь.
- Папа, а можно, чтоб Валик приходил? – спросил мальчик.
- Валентин? Этому можно. Тихий, спокойный, - разрешил Степан.
Ему нравился крепкий, статный паренёк, который всегда ожидал Аркадия на улице и не лез в дом.
Степан любил чувствовать себя хозяином положения. Сейчас под взглядом учительницы чувствовал себя неуютно, и это раздражало.
- Есть у него друг, Валентин. Постарше года на два, учится в другой школе, - как бы оправдывался Степан.
- Хорошо. Но вчерашний случай! Аркадий принёс на урок воробья, игрался и выпустил. Сорвал урок. Как быть с этим?
- Разберёмся, - буркнул Степан.
- Только прошу Вас,– она замялась, - не бейте его. Знаете, некоторые родители…
- Это не мой метод, - оборвал он учительницу.
- Да? – обрадовалась она. – Тогда у меня ещё просьба. Не могли бы Вы прийти в класс после уроков и рассказать ребятам о блокаде Ленинграда? Аркадий говорил, Вы пережили блокаду. У нас много родителей-фронтовиков, но блокадника…
- Нет. Извините. Не могу. Занят, - снова перебил Степан учителя.
Расстались они холодно.
«Ещё чего, - думал Степан, шагая домой. – Душу им выложи! О чём рассказывать? О том, как сам не ел, а носил хлеб и мёрзлую картошку Полине? Полина…». Он вспомнил, как увидел её впервые.
…Уже объявлена была воздушная тревога, а до бомбоубежища оставалось два квартала. Успеть бы! Он припустил бегом. Снаряды рвались где-то впереди, куда бежал Степан. На мгновение остановился. Дом, до которого он не добежал метров двадцать, сложился, как карточный домик, и рассыпался. Несколько человек бежали к развалинам. Степан тоже оказался среди них. Вой сирены перекрывал рыдание девушки, беспорядочно бегающей по каменным глыбам и зовущей кого-то. Медлить нельзя было. Налёт мог повториться. Степан не ошибся, снова послышался гул самолётов и свист падающих снарядов. Не долго думая, он подхватил девушку на руки и побежал ко входу в бомбоубежище.
- Дурак! – орала она. – Оставь меня! Я хочу к ним! – и била его со всей силы кулачками в грудь.
Усадив её на свою шинель прямо на полу в углу бомбоубежища, Степан разглядел девушку. На лицо были все признаки истощения: тёмные провалы под зелёными глазами, синюшная кожа, острые скулы. В чёрном пальтишке и валенках, в белом пуховом поверх шапки повязанном платке, девчушка напоминала ласточку, у которой разорили гнездо. В одну минуту она лишилась всего: матери и отца, родного крова.
- Тебя как звать? – спросил он.
- Полина.
- Давай думать, где будешь жить. Родственники остались?
Девушка снова вспомнила о своей потере и заплакала теперь уже тихо и беззвучно.
- Нет никого. Соседи разъехались, а кто остался, сами видели, тоже теперь без крыши над головой.
- Может, кто из сослуживцев приютит?
- Я до войны в музыкальном училище училась. Можно к Клавдии Петровне пойти. Это мой педагог.
Пристроив Полину у сердобольной одинокой учительницы, он отправился в часть. Навещать девушку часто не мог, но если по службе бывал в городе, старался забежать хоть ненадолго. Он приносил им хлеб, они ждали его прихода, как праздника. Когда Клавдия Петровна заболела воспалением лёгких, он доставал нужные лекарства. Ослабленный организм на смог справиться, и за неделю женщина угасла. Похороны тоже пришлось взять на себя. Нанял извозчика и за буханку хлеба свёз худенькое тело, завёрнутое в простыню, на место захоронения ленинградцев, умирающих каждый день не одним десятком. С утра уже брался приличный морозец, Полине велел остаться дома, чтобы не простудилась. И снова девчонке надо было найти силы, чтобы пережить ещё одну утрату, он видел, как тяжело это давалось ей. Вечером, когда собрался уходить, она, уже проводив его до порога, опустив голову, тихо сказала:
- Останьтесь. Я боюсь одна…
И он остался, движимый состраданием и ещё каким-то, пока непонятным чувством. Потом догадался: она напоминает ему Лиду. Такие же зелёные глаза и чёрные волосы. Как ни старался Степан, Полина продолжала обращаться к нему на Вы и звала по имени отчеству, сказывалась разница в возрасте - пятнадцать лет. В душе он был благодарен ей за женское тепло и ласку, подаренную в суровую блокадную зиму. Немногим мужикам обламывалось такое счастье. О жене он не осмелился сказать Полине, боясь спугнуть её наивное, доверчивое сердечко и потерять родничок, подпитывавший его мужское естество. Для себя решил: будет суждено вырваться из этой западни, честно напишет жене, что встретил другую. Детей у них нет, она не может его держать.
В феврале сорок четвёртого, вырвавшись, наконец, из блокадного ада, он получил краткосрочный отпуск и приехал в Пензу. Лида показалась ему какой-то новой, похудевшей и от этого вроде помолодевшей. Видя, как она истосковалась по нему, он не смог в первый же день признаться в измене, а потом день ото дня откладывал, сам от этого мучаясь. Она угадала всё женским чутьём, и сама затеяла разговор.
- Что, Стёпа, завёл ППЖ? Говори, чего уж.
Он знал, что народ придумал обидное прозвище боевым подругам - ППЖ, что значило походно-полевая жена. Но это никак не вязалось с образом Полины, которая любила его, была чистой и невинной, не знавшей до него мужчины. Слова жены разозлили его.
- Да, я встретил и полюбил другую. К тебе не вернусь. Можешь не ждать.
Степан сказал эти жестокие слова, а глаза цепко ухватили грудь Лиды, потом её стройные крепкие ноги, бёдра. Теперь это богатство, которое принадлежало только ему, достанется скорей всего какому-то заезжему фронтовичку, который будет лапать его женщину, кусать её полные губы. Его бросило в жар от злости на Лиду, которая оставалась верна ему. Лучше бы изменила, легче было бы уходить, себя винить было трудно. «Жить бы с двумя что ли?» - подумал он.
Вернувшись из школы, бросил фуражку на диван, снял форму и бережно повесил в шкаф.
- Лида, борща! – крикнул жене.
«Надо написать Полине. А может, не стоит. Всё сказано в последнюю встречу. Всё равно ждёт. А может… Нет ждёт. Да, хорошо бы съездить. А Лидка? Придумаю что-нибудь», - решил он и принялся за обед. Степан поймал себя на мысли, что в свои пятьдесят рассуждает, как мальчишка, а это не свойственно ему.
- Что в школе? - спросила Лида, глядя, как он быстро ест, и накладывая второе.
- Ничего особенного, созорничал. Ты с ним построже. Закормила пацана разными пундиками. Пусть ест простую крестьянскую пищу. Как там успехи по музыке?
- Старается.
- Послушаю. Зря что ли баян покупал? – спросил не то Лиду, не то себя и вышел поработать в саду. Осень уже вовсю играла яркими красками.
Глава 2. Лида.
Лида убирала со стола и думала: «Как, когда случилось так, что полностью попала в зависимость от Степана? Почему не имею права на голос?» В жизни она научилась всему, кроме умения за себя постоять. До встречи со Степаном она жила заботами о бабушке и Люське. В столовку пошла, потому что кормилась там и иногда перепадало что-то принести домой, да и образования не хватало.
В тот день она особенно устала, бегая с подносами, обслуживая
офицерский состав. Недавно прибыло пополнение. Под ложечкой сильно сосало, есть хотелось – нет мочи. Подойдя к поварихе тёте Шуре, она робко заикнулась об обеде. Но та, сливая остатки борща в маленькую кастрюлю, не глядя на Лиду, грубо сказала:
- Їсти – не срать, можна підождать.
Она часто повторяла эти слова, то ли придумав сама, то ли услышав где-то. Они приросли к ней.
- Перемой посуду, подмети полы, тогда налью борща.
Закончив дела по кухне, Лида вышла на хозяйственный двор. У забора привязанная стояла лошадь и щипала траву. Рядом – телега, на которую уже погрузили пустые бидоны. Лошадка приписана была к кухне, и солдаты за воинской частью, на лугу, наметали снопики сена для её кормёжки. Один из них перевезли сюда, на хозяйственный двор.
Лида сняла косынку, расстегнула несколько пуговок у ворота и ничком упала на стог, чтобы немного отдохнула спина.
Проснулась она сразу. Словно кто-то хлопнул дверью. В двух шагах стоял молодой офицер и рассматривал её. Лиде стало неловко. Натянув на колени юбку, спешно застегнула кофточку у ворота. Парень улыбнулся, прилёг на стожок, подложив руку под голову, выдернув соломинку, покусывал белыми широкими зубами.
- Умаялась? – сочувственно спросил он.
- Сморило, - ответила она и осмелилась глянуть на него.
Её поразило сочетание орлиного с горбинкой носа и серых узковатых с прищуром глаз. Чёткий рисунок узких губ придавал лицу взрослости и серьёзности. Расстёгнутый ворот гимнастёрки открывал крепкую мужичью шею. Запах мужского пота закружил голову.
Степан закончил бумажные дела в штабе. Интендантская служба была хлопотная, но не трудная, даже приятная. Ему нравилось разъезжать, договариваться, доставать. Крестьянская смекалка и хозяйская жилка пригодились на службе как нельзя лучше. Покончив с делами, он вышел покурить. И тут… Женское тело, распластавшееся на стоге сена. Девушка спала, чуть подвернув ногу под себя, разбросав руки, полные коленки с ямочками бесстыдно оголились. Маленькие аккуратные ушки порозовели, Волосы, заплетённые в косы, уложены корзиночкой. Глазами он жадно ощупывал грудь, чуть открытую в расстегнутом вороте блузки. Его тронула беззащитность девушки во сне. «Вот это красота!» – присвистнул Степан.
Его, двадцатишестилетнего парня, испробовавшего свежести деревенских девок, мечтавших заполучить его в мужья, трудно было чем-то удивить. «Будет моей», - решил он, глядя на юное создание, и неловко задел лопату,
приставленную к стене склада. Та грохнула о землю, и девушка проснулась.
- Степан, - представился он.
- Лида, - ответила красотка.
Она сразу заметила, как загорелись его серые глаза. И ещё ни о чём не успев подумать, почувствовала: вот они, перемены в жизни.
А жизнь Лиду не баловала. Оставшись рано без родителей с маленькой сестричкой и бабушкой, забравшей сирот к себе, девчонка быстро повзрослела. С семи лет чувствовала ответственность за годовалую Люську. Закончив кое-как семилетку, пошла работать уборщицей на завод. А когда исполнилось семнадцать, сосед-сверхсрочник устроил в столовую воинской части. Она не была обделена мужским вниманием, но близко никого не подпускала, по-женски интуитивно чувствуя, что этого делать нельзя. Лишённая материнского руководства, ничего не зная о взаимоотношениях полов, девушка полагалась только на природную осторожность, бог знает кем заложенную в сознании.
- Пойдём вечером в кино, – предложил Степан.
- Не знаю, - ответила Лида.
- Хороший фильм, «Колодец смерти». Там геологи в Узбекистане ищут что-то, а потом разоблачают шпиона.
- Узбекистан, - повторила она задумчиво. – Я слышала, там женщины ходят в парандже.
- Хорошо, что у нас нет такого, а то как бы я увидел такую красоту! Так пойдём?
- Пойдём, - согласилась Лида. – Только после кино сразу домой.
В тот вечер они не пошли в кино, а отправились гулять по городу. Каждый рассказывал о себе. Им казалось, что знают друг друга давно. Поздно вечером он привёл её в свой холостяцкий уголок и оставил ночевать. Утром они пошли к Лиде домой, и Степан сказал бабушке, что берёт Лиду в жёны. Собрав нехитрый девичий скарб, бельишко и подушку с одеялом, Лида поцеловала бабушку и Люсю и пошла за Степаном, который нёс два узелка с её добром.
Степан был доволен, он оставлял за собой полную свободу.
- Лидочка, давай договоримся. Я решаю все вопросы – ты мне доверяешь. Будешь послушной?
- Да, - поспешно заверила она, опасаясь, что он передумает. – А как же Люся и бабушка?
- Будем помогать. Огород прокормит. Через два года Люся окончит семилетку, пойдёт работать или учиться в ФЗУ. Только пусть живет с бабкой.
И она согласилась. Вот где дала слабину. А Степан упивался ласками жены, млея при мысли о её невинности и неопытности в любовных утехах. Он гордился её красотой, раз и навсегда записав в свою личную собственность. Ему льстили откровенные взгляды, которые сослуживцы бросали на Лиду. Из столовки он её забрал, решив не искушать судьбу. Слишком лакомым кусочком была она.
- Стёпа, может, всё-таки буду работать? Не в столовой, так в другом месте. Могу пойти на завод. На пуговичную фабрику.
- Дома сиди. Работы хватит. А там дети пойдут.
Лида оказалась хорошей хозяйкой. Скоро молодая семья переехала в коммуналку, где было на кухне восемь хозяек. Дом военнослужащих находился в районе Казарменного участка. От рынка далеко, поэтому Лида вставала очень рано, чтобы успеть сбегать на рынок и приготовить мужу завтрак.
Первые годы его устраивало, что жена не беременела (Люся, которую он на свой лад называл Милой, окончила бухгалтерские курсы, она уже работала и встречалась с парнем), затем пришло лёгкое беспокойство, сменившееся тревогой. Врач направил жену на обследование. Слово «обследование» вызвало у Степана панику. Он даже на какое-то время забыл их первую ночь в комнатушке, которую снимал, кровать на сетке, которая при любом движении скрипела, и перепуганную его грубоватым напором Лиду.
- Сучка, - подумал он, - где она меня надула?
Пока жена бегала сдавать анализы, проходила разные процедуры, он блуждал в решении: «А что если? А как быть, когда?..» Наконец, он осмелился сказать это слово – «бесплодие». «Такой покорной, как Лидка, больше не найду, - думал Степан. – А дети? Может, всё обойдётся?»
- Лидия Павловна здорова, - сообщил доктор. – Но детей иметь не сможет.
- Но если здорова, то почему?
- Отмечается недоразвитие, детская матка, маленькая.
- И что?
- Поэтому не беременеет.
- А когда вырастет?
- А она уже выросла, но недоразвита. В медицине это называется гипоплазией. Поэтому Лидия Павловна не может иметь детей. Хотя всякое бывает. Будем надеяться.
Он видел, жена переживает, но утешительных слов не находил. А Лида, услышав приговор врача, совсем потерялась. Что теперь будет? Бабушки уже нет, а то она что-нибудь подсказала бы. Весь вечер они молчали. Степан читал газету, она штопала его носки. Когда легли спать, он обнял её, как всегда, грубовато и властно, и шепнул: «Не боись, Лидка, не брошу». У неё на сердце отлегло. Жизнь покатила по накатанной дорожке.
Когда в конце сорок четвёртого у неё появился сынок, женщина, не раздумывая, назвала его Аркадием в честь деда, чтоб угодить мужу.
- Почему у твоего отца такое редкое имя, ведь он из крестьян? – как-то спросила она у Степана.
- Из крестьян, да не совсем. Мой дед был родом из поповичей, сам при церкви служил. Сына своего, моего батю, в честь святого Аркадия назвал, епископа Новгородского.
Всю нерастраченную материнскую любовь, накопленную годами, Лида вылила на маленького Аркашу. Даже лишения военного времени не загасили её неожиданное счастье. Письмо жены о рождении сына нашло Степана в Польше. Он был ошарашен известием. Ходил, словно пьяный. «Сын, сын, Аркадий», - пело внутри.
Впервые отец и сын увиделись в августе серок седьмого перед Сахалином.
- Какой большой, - удивился Степан и взял ребёнка на руки, крутил во все стороны и рассматривал.
- Маленький ещё, - сказала Лида. – В ноябре будет три. А глаза серые, твои.
Действительно, у малыша глаза были серого цвета, как у него, Степана, но другого сходства он не находил.
Погрузившись в воспоминания, Лида машинально делала свою привычную работу по кухне. Ухо уловило любимую мелодию, и она включила радио погромче. «Ландыши, ландыши, светлого мая привет», - пел сочный женский голос.
- Ну, где же Арик, куда запропастился! - сама себе вслух сказала Лида и вытащила из духовки противень с пирожками.
Глава 3. Аркадий.
Аркадий возвращался домой довольный. В дневнике пятёрка по музыке. Разученную пьесу сыграл без ошибок. Николай Гаврилович похвалил.
- Разучим «Полёт шмеля», будешь играть на экзамене, - сказал учитель.
Аркадий шёл не по тротуару, а под клёнами, чтобы побуцать ногами ворохи листьев, которые дворники ещё не успели сгрести в кучи. Ноздри щекотал прелый запах. Сорвав ветку, он достал перочинный ножик и аккуратно обстругал её. Теперь этой палкой сбивал листья, ещё задержавшиеся на ветках, и любовался падающим разноцветным дождём. Он уже подходил к самому загадочному месту на своём пути. Завернув за угол, увидел белое здание тюрьмы, обнесённое высоким забором, сверху увенчанным колючкой. В стене кое-где зияли почти под самой крышей глазницы небольших окон. Ворота всегда были закрыты. На вышке слева маячила фигура в шинели.
Каждый раз, проходя мимо тюрьмы, мальчик испытывал страх и любопытство. Любопытство брало верх. Он останавливался и долго разглядывал окна, пытался увидеть кого-либо. Но всегда безрезультатно.
Детское воображение рисовало образы преступников, которые совершили кровавые злодеяния. Сразу за тюрьмой начинался крутой спуск на Лесковицу, где жил Аркадий.
Думая о своём, он услышал за спиной:
- Стой, крендель, а то хуже будет!
Оглянулся. Так и есть. Снова эти придурки. Они повадились подстерегать его везде: у школы на перекрёстке, неподалёку от дома, даже у входа в музыкалку. Сначала выпотрошили портфель и забрали лупу, которую подарил отец. В другой раз из кармана выбрали всю мелочь, прихватив заодно книжку о Робинзоне Крузо, которую он нёс сдавать в библиотеку. За невозвращённую книгу назначили штраф. Для Аркадия это была приличная сумма. Он признался дома и живописно обрисовал своих обидчиков. Степан не стал ругать сына, дал денег на штраф и посоветовал не связываться с хулиганами. Но стайка вымогателей не угомонилась и хотела снова его потрясти. Если бы не Валентин…
Валик подскочил к главарю Серёге по прозвищу Зуб и, выбросив правую руку вперёд, раскрытой ладонью сгрёб его лицо, сильно ухватив за нос, резко крутанул. Зуб заорал, а его свита остановилась и растерянно смотрела на поединок. В это время Валик подсёк ногу Зуба и свалил его на землю.
- Будешь трогать хлопца? – спросил он, продолжая крутить нос.
- Не-а, - пообещал Зуб.
- Подтверди.
- Зуб даю! – заорал Серёга свою любимую поговорку, за которую получил прозвище.
- Пошёл прочь! – Валентин дёрнул Зуба за грудки и поставил на ноги. – И кретинов своих забирай.
Потом они шли рядом и Валик поучал:
- Спуску не давай. Заклюют. Если что, делай, как я. Выбрасывай руку вперёд и хватай за нос, а потом крути побольнее. Другой рукой бей под дых.
На перекрёстке они разошлись по разным школам. Аркадий ходил в седьмой, а Валик учился в девятом. С этого дня завязалась дружба.
Несколько недель команда Зуба не трогала его. И вот опять…
- Гони ножичек, - сказал Зуб.
- А если нет? – заартачился Аркадий.
- Сам знаешь, отметелим.
- Что я отцу скажу?
- Сбрешешь что-нибудь, - засмеялся Зуб.
- Не дам!
- А ну, пацаны, навались, - отдал команду атаман.
Мальчишки окружили Аркадия и стали бить ногами. И мальчишка решился. Он со всей прыти налетел на Зуба и, схватив в ладонь его лицо, больно крутанул нос. Зуб взревел. Но его дружки с новой силой бросились на Аркадия и сбили его с ног. Увидев, что их жертва повержена, они остановились и стали отпускать шуточки.
Лёжа на спине, Аркадий смотрел в небо и ждал новую порцию ударов. И вдруг до них долетело:
- Эй, дружок, поднимай свой зад и дай им как следует!
- Чего разлёгся! Покажи, что ты мужик!
- Да куда ему! Видите, в штаны наложил.
Аркадий перевёл взгляд на окна тюрьмы. В форточках двух окон торчали женские физиономии, и задорные бабские голоса подбадривали его.
- Дай им жару, какого хрена отдыхаешь!
- Твою мать, жми их, пацан!
- Гля, бабы, - удивился Зуб.
Пока противник рассматривал зэчек, Аркадий вскочил на ноги и стал в боевую позу, выставив вперёд кулаки. Зуб, мгновенно оценив его решимость, неожиданно сменил тактику.
- Айда, братва. Концерт окончен.
Мальчишки гурьбой потянулись за ним. Из окон в след неслись грубые шутки. Аркадий пустился бегом с горки и скоро был уже дома.
Из мастерской выглянул отец. Степан приловчился делать табуретки, стулья и другую мелочь по хозяйству на продажу.
- Поешь, зови меня. Хочу послушать, как играешь.
- Я получил пятёрку за пьесу, - похвастался Аркадий.
После обеда он вытащил баян, протёр его бархоткой и достал ноты. Лида позвала Степана. Парнишка растянул меха, и полилась грустная мелодия.
- Постой! – остановил его отец. - Ты давай мою, любимую. А это матери сыграешь.
И Аркадий послушно завёл «Три танкиста». Потом ещё раз повторил. Затем пошёл «Синий платочек», «Нэсэ Галя воду».
- Видишь, мать, какой талант. Всё играет. Молодец, сынок, порадовал. Думал
ли мой батя, Аркадий Иванович, простой советский колхозник, что его внук на баяне будет играть? У нас на всё село один Гришка Клименко на гармошке наяривал.
- А теперь на пианино сыграй.
Аркадий сыграл пару песен и на пианино. Лида, пользуясь удобным случаем, заговорила:
- Стёпа, а как же пальто? Арику надо зимнее пальто. Видишь, он старается.
- Пусть донашивает старое. Там сукно крепкое.
- А рукава коротки, - возражала Лида.
- Наставь манжеты, зиму перебегает.
Лида поняла, что разговор закончен. Аркадий отпросился (благо, у отца хорошее настроение) к Валентину. Он отнесёт ему воробья, которого спрятал в сарае. У Вальки сестрёнка, будет с ним играть.
Валька делал уроки и доваривал гречку.
- Возьмёшь воробья? – с порога спросил Аркадий.
- Дома не разрешают? - поинтересовался Валик.
- Из-за него в школе история вышла, не хочу родителей напрягать.
- Оставляй.
Аркадий по-хозяйски взял с этажерки шашки, стал расставлять. Воробей, почувствовав свободу, заковылял по столу и спрыгнул на пол.
- Валик, а где ваша мама? Я её ни разу не видел, - спросил мальчик.
Валик встал, дал сестре каши и велел есть.
- Я что-то не то сказал? – спохватился Аркадий.
- А ты разве не знаешь?
- Что не знаю?
- Она в тюрьме.
- Как в тюрьме! – поразился Аркадий. Перед глазами всплыло белое здание и лица зэчэк в форточке.
- Вот так. Деньги казенные потратила.
- А давно?
- Года три. Ещё долго сидеть. Да мы сами управляемся.
Аркадий по-новому взглянул на друга. Как же без мамки? А если б его мама пропала? Как же здорово, что у него есть и мать, и отец!
Дома он рассказал обо всём маме и спросил:
- За что люди в тюрьме сидят?
- Закон нарушили.
- Как это?
- Преступники сидят, воры, убийцы.
- Я воровать не буду и убивать никого не стану, - сказал Аркадий. – Как хорошо, что ты у меня есть! – он обнял её, и Лида посмотрела на сына тревожным взглядом.
Уже засыпая, мальчик подумал: «Хорошо бы слазить на чердак, порыться в разной рухляди. Заодно проверить пистолет». Он нашёл его случайно, когда однажды, развесив бельё, стал выдвигать ящички стеллажа. «Надо выбрать время, когда отца не будет дома, а для мамки найти предлог». Ключ был только у родителей. Его же посылали развесить или снять бельё. Аркадий боялся, что отец перепрячет пистолет, а так хотелось ещё раз подержать его в руках.
Глава 4. Серьёзные проблемы.
Лида вернулась домой, Степану крикнула на ходу «Пойду шить» и
заперлась на чердаке. Муж установил там швейную машинку с ножным приводом. Когда хотелось побыть одной, уходила сюда и рукодельничала.
Сейчас ей было не до шитья. Сердце до сих пор стучало где-то у горла. Виски зажало.
Женщина, которую она увидела в толпе, очень похожа была на Раису, соседку, с которой делила комнату в Пензе, куда их эвакуировали в первые недели войны.
Лида поспешила к выходу, хотя ещё не всё купила. Она уже вышла с рынка, когда за спиной услышала:
- Здравствуй, Лидия. Быстро бегаешь. Еле нагнала.
Лида медленно обернулась. Нет, не показалось. Это была Раиса, только располневшая и расфуфыренная. Прошло тринадцать лет, но Лида поняла: вот она, реальная угроза семейному покою.
Раиса Андреевна всегда знала, чего хочет. А хотела многого. Брала всё, что плохо лежало. У неё был особый дар. Могла заговорить любого и выбить своё. Поэтому, оказавшись в эвакуации, сумела устроиться в пекарню и завести шуры-муры с начальником цеха. Сынка Лёньку надо было «отмазать» от фронта, возраст подходил, а проклятая война не кончалась. Приходилось вертеться. Ей повезло, что в комнате, куда их поселили, не было малых детей, детского крика и пелёнок. В комнате жили ещё две сестры, дуры набитые. Чего ни скажешь – всему верят, что ни попросишь – сделают. Она поставила себя так, что уборка комнаты осталась за ними. Кроме того, на хлебушек выменяла у старшей, офицерши, золотое колечко и серёжки. Занавеска, перегораживавшая комнату на ночь пополам, не скрывала всех секретов, и Раиса знала, золотой запас ещё не исчерпан.
Иногда захаживал Захарыч, её начальство. Тогда сын Лёнька укладывался в кухне на раскладушке. Раису ничуть не смущало, что рядом за занавеской спят две молодые здоровые женщины. Наоборот, утром она выплывала с лицом победителя. Даже когда Захарыч положил глаз на младшую, Людмилу, знала, та не бросится к нему в объятия, ждёт жениха с фронта, хотя родителям парня пришла похоронка. Вот дура! Прокукует свою молодость. А она, Раиса, жила на всю катушку. Когда к Лидке приехал в отпуск муж, она и ему строила глазки, но тот только ущипнул пару раз за задницу.
Однажды после его отъезда она подслушала разговор сестричек.
- Ты даже не сомневайся, - шептала Людка. – Он уйдёт к ней. Надо что-то придумать.
- Что? – всхлипнула Лида.
- Написать командиру, мол, распадается семья.
- Кому это сейчас интересно! Жизни распадаются. Люди гибнут. И потом, просто стыдно.
- А ему не стыдно? Ишь, чего удумал, любовь крутить. Хоть бы промолчал, а то похваляется.
- Он обманывать не хотел, честно признался.
- Ты о себе подумай. Куда после войны денешься? Дома разруха. Он о жилье похлопочет, а тебе кто даст?
- Всё война проклятая! – в сердцах сказала Лида. – Пропадёшь ни за что, и следа не останется!
- След, след, - уцепилась за слово Людка. – Ребёнок тебе нужен. Наследник, сын. Мужики все о сыне мечтают. От сына Стёпка не уйдёт.
- Не беременею я. Приезжал, а снова не вышло.
- Возьмём из детдома. Сколько сейчас сирот! Маленького, чтоб потом мамой звал. А Степану напишешь, что от него. Только переехать придётся, чтоб разговоров не было. Поняла?
- А смогу я его полюбить? Ведь чужой,– засомневалась Лида.
- Сможешь. Главное найти подходящего по возрасту. И с детдомом договориться. У меня для этого кое-что найдётся.
Услыхав такое, Раиса обомлела. Что задумали. Мужика вокруг пальца обвести. И золотишко уплывает. Ну, девки, ну сучки!
Через несколько дней сёстры собрали свои манатки и перебрались в общежитие «Пензмаша». Потом она встречала Лидку, но та морду воротила, делала вид, что не узнаёт.
Прошло лето, осень. Как-то зимой Рая столкнулась с Людмилой, катившей саночки. В них сидел закутанный в одеяло ребёнок.
- Здорово, соседка! – крикнула через дорогу Раиса и поспешила на другую сторону к Людмиле.
- Здравствуй, - ответила та.
- Ребёночка родили?
- Это Лидочкин сынок, Аркаша.
- Месяцев восемь?
- Что ты, меньше.
- Родили? От Святого Духа? – издевалась Раиса. – Вы мне, девки, голову не морочьте. Я всё знаю.
И по Райкиной физиономии было видно, что знает. Людмила схватила соседку за воротник, притянула со всей силы к себе и сквозь зубы сказала:
- Знаешь – держи при себе, смотри не расплескай! Я за сестру… Ну ты сообрази, что сделаю, - пригрозила она.
- Так надо бы за молчание того… подмазать, - прикинулась дурочкой Раиса.
- Обойдёшься, - Людмила толкнула Райку плечом и покатила санки. Дома, рассказав о встрече Лиде, приказала:
- Ничего не бойся, если что – всё отрицай!
А разве в пятьдесят пятом, два года назад, когда они только обживались в этом доме, не было угрозы? Лида уверенными движениями направляла строчку. Нога плавно и размеренно крутила колесо. Мысли улетели в прошлое.
Уже стемнело. Степан закрыл ставни и лёг. Стук в калитку и лай Марсика, который недавно поселился в будке у сарая, напугал Лиду. Набросив телогрейку мужа, она вышла во двор, подсвечивая фонариком.
- Кто?
- Гости, - ответил незнакомый женский голос.
- Мы гостей не ждём, - ответила Лида, а сердце забилось часто-часто.
- Я Полина из Ленинграда. Степан Аркадьевич дома?
Лида открыла калитку. В темноте разглядела, что гостей было двое, рядом с женщиной стоял ребёнок.
- Проходите, - сказала она и пошла впереди.
Женщина с ребёнком поспешили следом. Пока гости раздевались, хозяйка незаметно рассматривала их. Девочке было лет семь-восемь. Женщина была моложе Лиды, лет тридцати. Из комнаты вышел заспанный муж, в дверях появилась голова сына.
- Здра – асте, - смутившись, пропел Степан. – Как ты здесь оказалась?
- Приехала дочку показать.
Лиде хватило одного взгляда, чтобы понять – Степанова дочка. Тот же носик с горбинкой, тот же рисунок узких губ. Больно сжалось сердце. Когда успел?
Полина напомнила Степану, как он говорил, что после Сахалина демобилизуется и вернётся в родной город. А горсправка выдала адрес.
Тогда, в сорок седьмом, заехав в Ленинград, он рассказал ей о рождении сына, объявил, что останется с женой, но от Полиных ласк не отказался. Истерик не устраивала, понимала, что теряет Степана Аркадьевича.
- Правильно, ребёнку нужен отец, - согласилась она. – А я? Что я. Я итак благодарна Вам за заботу.
Она ничего не требовала, не припоминала его обещаний. Он очень удивился, когда Полина постелила одну постель. «Ну что ж, надо
попрощаться, как следует». Прощание растянулось на целую неделю. Теперь это «прощание» стояло перед ним и глядело серыми глазами. «Что делать? – лихорадочно думал он. – Как поведёт себя Лидия?»
Гостей усадили за стол, и хозяйка вышла похлопотать об ужине. Степан нырнул за ней следом.
- Терпи! – шепнул он. – Чтоб у меня без скандалов.
Гостей разместили в своей комнате. Степан ушёл спать на чердак, прихватив ещё одно одеяло. Лида примостилась рядом с сыном, но до утра почти глаз не сомкнула. «Силы уравновесились, - думала она. – У меня – сын, у неё – дочь. Она молода. Да ещё узнай Степан правду…» Сон не приходил.
Утром после завтрака хозяин повёл гостью осматривать подворье и сад. Лида отправилась готовить обед. Дети остались в зале.
- Вижу, Степан Аркадьевич, удалось Вам создать сытый дом, о котором мечтали. В достатке живёте.
- А как ты поживаешь?
- Преподаю музыку. Квартиру Клавдии Петровны оставили за мной. Майя в школу пошла. Живём.
- Замужем?
- Нет.
- А что так? Молодая, красивая.
- Таких, как я, полно. Кавалеров маловато. Да и с ребёнком не каждый возьмёт
Её откровенность смутила Степана. Но он решил расставить все точки над «и».
- Сюда зачем приехала? – спросил в упор. – Если подашь на алименты, платить не стану. Денег дам. Уезжай.
- Ничего-то Вы, Степан Аркадьевич не поняли про меня. Денег не возьму.
Помню, как сокрушались, что детей у Вас нет. Теперь двое. Радуйтесь! А Вы всё деньгами меряете. И Лида у Вас славная, и сынок.
- Да, Лидка за мной, как за каменной стеной.
- Не за каменной стеной, а за деревянным забором, - ответила Полина. – Я дочку привезла показать. А Вы слова доброго для неё не нашли. Но девочка должна знать, какой-никакой отец у неё есть.
Полина, не оглядываясь, пошла в дом. Села за пианино. Звуки Шопена наполнили комнату.
- Хорошо играешь, - похвалил Степан, а сам подумал: «Две семьи мне не потянуть. Правильно сделал, что всё ей сказал, пусть не надеется. Проживёт. Сейчас не война. А девчонка, чёрт возьми, - моя копия».
Аркадий крутился возле Полины, и та, заметив его интерес, позвала:
- Иди сюда. Хочешь научиться играть?
Мальчик кивнул.
- Смотри, всего семь нот. Это – «до», это – «ре»…
И она, усадив его за пианино, стала объяснять азы музыкальной грамоты. После того, как Аркаша повторил несколько аккордов, взятых ею, она сказала родителям:
- Способный ребёнок. Хороший слух, и память отличная. Отдайте его в музыкальную школу. Мальчишке хорошо бы баян.
- Подумаем, - дипломатично ответил Степан.
Полина ушла на кухню помочь хозяйке с обедом.
- Вы не бойтесь меня, Лидия Павловна, - начала она, чувствуя настороженность Лиды. – Я не собираюсь разбивать семью.
Лида подняла глаза и посмотрела на соперницу. Она вдруг отчётливо поняла, что Полине можно верить. Женщина улыбнулась, и Лида тоже робко улыбнулась в ответ. Стена отчуждения между ними исчезла.
Оставшись в комнате с детьми, Степан почувствовал неловкость.
- Вы тут поиграйте, а я пойду Марсика покормлю.
Он торопливо вышел из комнаты. Аркадий на правах хозяина уселся за пианино и стучал по клавишам одним пальцем.
- Тебя Майей зовут? – отважился на разговор.
- Да.
- Ты моя сестра?
- Наверное.
- Где вы живёте?
- В Ленинграде.
- В Ленинграде? Здорово! Вы поездом ехали?
- Да. Только скучно ехать. Долго.
- Я сейчас найду книжку с картинками. Сказки.
Мальчик побежал в свою комнату. Майя уже давно заметила куклу на пианино. Глаза и волосы, как настоящие. Она потянулась, взяла куклу и стала баюкать. Глаза куклы закрылись. Девочка поставила её вертикально – глаза открылись. Майя была в восторге. Она стала вертеть её в разные стороны. Кукла отозвалась: «Мутер».
- Кто тебе разрешил её трогать! – закричал Аркадий, увидав в руках Майи запретную игрушку.
Он подошёл к девочке и хотел забрать куклу, но та не отпускала.
- А как её зовут? – спросила она.
- Лорхен. Это по-немецки. По-нашему – Лора. Отдай! – он снова потянул красавицу в розовом наряде к себе.
- Я хочу поиграть, - захныкала девочка.
- Нельзя!
Каждый тянул куклу к себе. На пороге появилась Лида.
- Что здесь происходит? Почему ссоритесь? – успела спросить она.
Испуганные её появлением дети разжали руки, и Лорхен упала на пол. Фарфоровая голова раскололась, один глаз вывалился и покатился под кровать.
- Что вы наделали! – вскрикнула Лида.
Дети молчали, испуганные.
- Ничего страшного. Всё можно исправить, - послышался голос Полины. – Просто глаз вставить и посадить на клей.
Она подняла куклу и рассматривала, как хирург, которому предстояла тяжёлая операция. В это время в комнату вернулся Степан. Увидев любимый трофей в плачевном состоянии, рассердился.
- Тысячу раз говорил – не трогать! Вещь редкая, дорогая. Кто это сделал?
Женщины переглянулись и молчали. Майя тихо заплакала.
- Это я, папа, нечаянно. Хотел Майе показать и уронил,- быстро затараторил Аркадий.
- Руки-крюки! – гаркнул Степан. – Марш в чулан! И, пока не скажу, сиди там! Думай о своём поведении.
Аркадий поплёлся к выходу. Полина вытащила из-под кровати чемодан и стала бросать в него свои и дочкины вещи.
- Зачем же так! - примирительно сказал Степан. – Ну, куда ты?
- Подальше отсюда, - женщина продолжала собираться.
- Поезд только вечером, - говорил Степан.
- Ничего, на вокзале посидим.
Полине казалось, разбилась не кукла, разбилось её чувство к этому человеку, к этому довольному собой хозяину сытого дома. «Как же он изменился! – думала она. – Где тот нежный, заботливый Степан, который спас меня от голодной смерти! Остался в прошлом, там, у развалин родного дома». Уже у порога, держа дочку за руку, оглянулась.
- Прощайте, Лидия. Простите меня. Берегите Аркадия. Мне жаль Вас. Я бы не смогла всю жизнь прожить за высоким забором. Станет невмоготу – приезжайте.
Калитка хлопнула, будто закрылась прочитанная книга. Степан долго ходил из угла в угол, а потом в сердцах крикнул:
- Ну и чёрт с ней! Баба с возу – кобыле легче. Накрывай на стол.
Голос Раисы вернул Лиду из прошлого:
- Так что будем делать, Лидочка? Как поживают Степан Аркадьевич, Аркаша?
- Ты не сделаешь этого? – с надеждой спросила Лида.
- Конечно, не сделаю, … если заплатишь.
- Но у меня ничего нет!
- Есть. Я узнавала. Сберкнижка с кругленькой суммой. Степан Аркадьевич не только на себя завёл, но и на тебя.
- А Степан узнает?
- Ничего он не узнает.
- Он проверяет. Потом, может быть, захочет ещё доложить.
- Ещё? Это хорошо. Узнай когда.
- А что потом?
- Потом денежки снимешь, отдашь мне, иначе…
- А если он не скоро положит?
- Я подожду месяц-другой.
Лида облегчённо вздохнула. Будет время что-то придумать. Но покоя уже не было.
Через несколько дней они столкнулись на улице. Раиса шла от колонки с ведром воды.
- Привет, соседушка. Видишь, с полным тебя встречаю. Значит, на удачу, - сказала она.
- А ты как здесь? – удивилась Лида.
- Живём рядом. С Захарычем расписались. Лёнька в Пензе остался, а я сюда, на родину. Полдома купили, оказалось, неподалёку от вас. Про уговор наш не забыла?
- Как тут забудешь! – вздохнула Лида.
- Ну-ну, поторапливайся, я девушка терпеливая, но долго ждать не буду.
Лида понимала, ничего придумать нельзя, но и признаться мужу, что
обманывала его, было равносильно смерти. Всё рушилось на глазах. Она
жила, как автомат, мысли были направлены на одно: как избежать разоблачения. Теперь она боялась потерять не только Степана, но и Аркадия.
Глава 5. Людмила.
Лида спешила к сестре. Последнее время они виделись редко. Ей казалось, Люся избегает встреч со Степаном. Раньше каждое воскресенье она приходила в гости, приносила Арику сладости, играла на пианино «Собачий вальс», который подобрала по слуху. Лида старалась что-то испечь к её приходу. Да и Степан как-то оживлялся с приходом Люси.
- Мила пришла – свет принесла, - рифмовал он.
Лида относила его тёплые чувства к сестре на счёт благодарности за приют. Когда они готовились к демобилизации, Степан написал письмо Людмиле, зная, что она получила жильё. Получить его помог документ об эвакуации из родного города и характеристика с «Пензмаша». Дом, где она жила до войны, разбомбили.
Жильё оказалось довольно скромным. Кухонька в несколько метров, дверь из которой открывалась сразу на улицу, и комнатка метров двенадцать с одним окном.
Приютив семью сестры, Людмила устроилась на кухне, спала на топчане, который Степан купил по дешёвке у соседей. Большую часть комнаты занимали кровать и пианино, Степанов трофей. Аркадию на ночь ставили раскладушку. С появлением целой семьи квартирка стала казаться ещё меньше.
В первый же вечер Степан подарил Люсе чернобурую лисицу и серебряную брошь, а также отрез крепдешина на платье. Куклу Людмила назвала на немецкий манер Лорхен и водрузила на пианино, подстелив белоснежную накрахмаленную вязаную салфетку.
Степану нравилась уютная комната, наполненная женскими запахами. Особенно маленькое трюмо, заставленное разными флакончиками. Запах пудры и «Красной Москвы» (флакон в виде Кремля с фигурной пробкой) кружил голову.
Неброскую красоту Милы (так он её называл) Степан заметил ещё в Пензе. Зная её девчонкой-подростком, отметил зрелость девушки, готовой стать женщиной. Он уважал её постоянство и верность погибшему Алексею. Теперь же, когда война осталась далеко позади, считал это постоянство упрямством. «Эх, какая баба пропадает, - думал он. – Может, приударить?»
И стал осторожно оказывать Милочке знаки внимания. Когда подавала обед, целовал ручку, когда брала отчёты на дом и сидела вечерами, склонившись у настольной лампы, подходил сзади и, пожимая её мягкие плечи, вдыхая терпкий запах духов, заботливо спрашивал:
- Устала?
Лида относила такие знаки внимания к его благодарности, Людмила же всегда сжималась под выразительным взглядом серых цепких глаз.
Однажды, когда Аркадий лежал в больнице с острым отитом и родители пошли навестить сына, она затеяла уборку, благо, никто не мешает. Подоткнув юбку халатика, босиком, ползая на коленках, Людмила скребла некрашеный пол ножом и смывала грязь водой. В комнате пахло свежестью, в печке потрескивали дрова. Закончив работу, женщина налила в таз горячей
воды и стала мыться. Скрипнула входная дверь, и в кухню вошёл Степан. Вскрикнув от неожиданности, интуитивно закрыв грудь руками, она юркнула за занавеску, где стоял топчан. За Степаном появилась Лида, замешкавшаяся на крыльце, чтобы смести с обуви снег.
Весь вечер Степан ходил по комнате и курил, включал и выключал приёмник, не находил себе места, несколько раз прикрикнул на жену. Перед глазами стояла грудь Милочки, её распущенные волосы и капли воды, стекающие по соскам. Лида решила, что он переживает за сына (Аркаша плакал и просился домой). Она подошла к мужу, обняла и шепнула:
- Не переживай. Он поправится. Пойдём спать.
Степан дёрнулся, впервые жена была ему неприятна.
Назавтра он подкараулил Людмилу у типографии, где она работала бухгалтером. Был зимний морозный вечер. Уже загорелись уличные фонари. Он жался к воротам рынка, притопывая, чтобы согреться. Задрав голову, от нечего делать рассматривал пожарную каланчу, возвышающуюся над зданием, давным-давно бездействующую. Из проходной потянулся народ. Боясь пропустить Милочку в толпе, шагнул навстречу потоку. Он заметил её сразу. Она шла в своём тёмно-синем пальто, расклешённом книзу и украшенном чернобуркой. Поверх шапки-таблетки ажурный пуховой платочек. Оживлённо разговаривая с попутчицей, прошла мимо, и ему пришлось окликнуть её. Попрощавшись с сотрудницей, Мила остановилась и ждала, когда он подойдёт поближе.
- Что ты здесь делаешь? - недовольно спросила она.
- Жду тебя.
- Зачем?
- Надо поговорить.
- Поговорить можно и дома.
- Сама понимаешь, это не для Лидиных ушей.
Они медленно шли по аллее парка. Снег играл искорками, под светом фонарей казался жёлтым. Степан молчал, подбирая слова.
- Мила, я так больше не могу. Ты мне очень нравишься. Что молчишь?
- А что говорить? Я сестру не предам. И потом, Степан, ты мне не нравишься и никогда не нравился. Что Лида в тебе нашла?
Она уже жалела, что уговорила сестру взять ребёнка. Нашла бы себе другого, не то, что этот бабник и скупердяй. Несмотря на подарки Степана, она чувствовала, как ему трудно расставаться с дорогими вещами.
- Не нравлюсь, значит, - повысил голос Степан. – А когда кормил, одевал и обувал вас с бабкой, нравился?
- Куском попрекаешь? В этом ты весь. Я тогда ребёнком была, сейчас ничего бы не взяла.
- Взяла, ещё как взяла, - пощупал он чернобурку.
Людмила сорвала лису с плеч и бросила на снег.
- На, подавись! – и быстро зашагала вперёд.
Степан растерялся, машинально поднял лису и поплёлся следом. Перед домом затолкал её за пазуху и, войдя в кухню, убедившись, что никто не видит, бросил за занавеску на топчан.
Вернувшись домой, Людмила впервые заговорила с сестрой об их переезде.
- Как с жильём? Степан нашёл что-нибудь?
- Есть пара вариантов, но ему не нравится.
- А жить в тесноте нравится?
Лида вопросительно посмотрела на сестру.
-Я тебя правильно поняла, ты нас гонишь?
Люся спохватилась:
- Что ты, что ты! Живите, сколько хотите. Но Арик страдает, у мальчика нет своего угла, а ведь он учится, - перевела Людмила стрелки на ребёнка. Вернулся Степан, и женщины замолчали.
Последний месяц перед переселением в собственный дом был тягостен для всех.
Когда Людмила узнала о приезде Полины, она лишний раз убедилась, как не повезло сестре. Но, глядя на племянника, радовалась, что материнские заботы наполнили жизнь Лиды смыслом. Как жаль, что они с Лёшкой не успели пожениться! Может, и у неё остался бы его росточек!
Ещё один случай заставил Людмилу реже бывать у сестры. Степан успешно столярничал и взял заказ на четыре стула у знакомой Людмилы. Заказчица через Люсю передала мастеру обивочный материал. Когда Люся заглянула в мастерскую, Степан возился с рубанком. Расстёгнутая рубашка открывала грудь, поросшую седеющими волосками. Стойкий запах пота ударил в нос. Лицо раскраснелось, ноздри раздувались при каждом взмахе умелых рук. Сейчас он был красив, как красив любой человек, занимающийся любимым делом.
- Здравствуй, Стёпа. Серафима передала материал для стульев, - сказала Людмила.
Степан глянул, шагнул навстречу и вдруг схватил её за плечи и потащил в угол за верстак. Он впился в её рот своими тонкими крепкими губами, а руками спешно шарил по телу. У Людмилы перехватило дыхание, она чувствовала, как обмякло в его сильных руках её тело, будто ватная кукла, попавшая под ливень. Дверь мастерской хлопнула, на пороге стоял Арик. Утром Степан зарубил петуха, велел сварить борщ, а топор оставил на дворе. Лида помыла его и попросила мальчика отнести отцу.
Аркадий, бросив топор в сторону, выскочил за дверь. Взволнованный увиденным, он вернулся на кухню. Мама возилась у плиты. Мальчик чувствовал, произошло что-то ужасное, постыдное, обидное для матери.
- Мама, а пусть тётя Люся к нам больше не приходит.
- Почему? – Лида с недоумением посмотрела на сына.
- Просто, - сказал он и вышел.
В окно было видно, как Люся, не простившись, шла к калитке.
Сейчас Лида спешила к сестре. Ей нужен был совет, как поступить с Раисой, которая грубо вмешалась в её жизнь и могла разрушить семью.
- Вот нахалка! Ничего не вздумай давать! – горячо убеждала Людмила.
- А что я ей сделаю! Разве она послушает!
- Чем она занимается? Где работает?
- На хлебозаводе. Дрожжи домой таскает, самогон гонит, соседки судачили.
- Припугни участковым. Штрафы знаешь какие! Она жадная, платить не захочет. А я заканчиваю вышивку, - она показала своё рукоделие. – Ещё есть новость. Переписка у меня с Николаем Фёдоровичем. Помнишь, слесарь-инструментальщик на «Пензмаше»? Работали вместе.
- Николай? Как не помнить! Такой мастер! Как он тебя отыскал?
- Живёт в Ростове-на-Дону. Как мы уехали, тоже домой вернулся. Я с Иванцовыми переписываюсь, он у них мой адрес и взял.
Николая Фёдоровича в сорок втором привезли с ранением в пензенский госпиталь. Ему удалили чашечку коленного сустава, и теперь нога не гнулась. На фронт больше не вернулся, а пошёл работать на «Пензмаш». Всё, что мало-мальски связано было с техникой: примусы, зонтики, часы, замки – несли ему в ремонт. Одни с уважением звали Фёдоровичем, другие - хромым Николаем. Людмиле и Лидии он делал всё бесплатно, выражая своё особое внимание. Людмила ему очень нравилась, но он знал, что девушка продолжает верить в возвращение жениха, поэтому не ухаживал, зато называл черноглазой Лючией. Он был старше её лет на пять, поражала его начитанность, казалось, знал всё обо всём. А ещё хорошо пел, поэтому с ним было не только интересно, но и весело.
В письме Николай писал, что за эти годы дважды был женат. Первая жена оказалась пьянчужкой. Вторая, пользуясь тем, что муж часто в разъездах (он делал портреты и собирал заказы по городам), изменяла ему. Однажды, вернувшись из командировки, Николай обнаружил в шкафу чужой пиджак. Жена ничего не отрицала, собрала вещи и ушла. Живая натура, он страдал от одиночества. После долгих раздумий решился и написал Людмиле. Переписка длилась уже три месяца, и Люся понимала, что друг ненавязчиво и осторожно напрашивается в гости. Лиде она сообщила, что позвала его и ждёт приезда.
- Может, личную жизнь устроишь в конце концов, - сказала Лида. – Коля хороший, а главное – непьющий. Фотографию Алёши уберёшь?
- Нет, - отрезала Людмила. – Пусть принимает всё, как есть. И потом, его приезд ни о чём ещё не говорит.
Но первый же день приезда Николая решил всё. Поставив на пол свой чемодан, он просто сказал:
- Давай попробуем стать счастливыми, - и поцеловал.
После грубой выходки Степана в мастерской поцелуй Николая показался долгожданным, и многолетняя сдержанность и контроль над собой уступили место страстному желанию познать мужчину. Людмила с упоением пила любовный напиток, а он шептал:
- Моя Лючия, черноглазая Лючия.
Прошла неделя, Николай искал работу, но без прописки его не брали. Замуж он Людмилу не звал. В одно из воскресений она привела Николая на Лесковицу в гости. Лида, давно не видавшая сестру, очень обрадовалась. Степан холодно поздоровался. Больше всех был доволен Аркаша, которому в подарок достался футбольный мяч. Он помчался к Валику похвастаться.
После чая сели смотреть телевизор, недавно купленный Степаном в Киеве на Подоле. Это был «КВН-49» с линзой, которая увеличивала изображение, так как экран был маленький. Степан долго охотился за таким предметом роскоши. Купить телевизор оказалось непросто, их выпускали ещё малыми партиями. Приехав в Киев с вечера, он переночевал у фронтового друга и в пять утра уже был у магазина. Теперь, когда он оказался в очереди по списку во втором десятке, можно было рассчитывать, что на его долю хватит.
В очереди люди охотно делились знаниями о технических возможностях «КВНа» в сравнении с «Рекордом». И Степану запомнилась шутка, которую отпустил полный лысый мужчина.
- Знаете, как расшифровать «КВН»? Купил, включил - не работает.
Очередь засмеялась, юмор всем пришёлся по вкусу. Дома Степан завёл порядок: смотреть только новости по вечерам и один фильм.
- Лампы надо беречь, а не то перегорят, - наставлял хозяин.
Гости расположились на диване. Телевизор они смотрели впервые. Оживлённо обменивались впечатлениями. Степан незаметно наблюдал за ними. Он отметил, как сияли глаза Людмилы, как нежно Николай обнимал её за плечи. Раздражение не покидало его. Он знал от жены, что Николай живёт у Людмилы. Значит, вместе спят.
Ревность… Сколько о тебе написано в литературе! Ты ослепляешь, лишаешь разума, толкаешь на подлость и преступление.
- Где работаешь? – спросил Степан у соперника.
- Пока нигде. Нужна прописка.
- За чем же дело стало?
- Ещё не выписался в Ростове.
Людмила попыталась перевести разговор на другие рельсы.
- А давайте споём. У Николая чудесный голос.
- Спасибо, Лючия, голос как голос. Просто я люблю петь.
- Я не артист и публику не умею развлекать, - заявил Степан.
- Давайте ещё попьём чайку, - предложила Лида.
После ухода гостей Степан с издёвкой сказал:
- Приехал жених. Надо ещё разобраться, что он за фрукт! Ишь ты, запел: «Лючия, Лючия», - передразнил он Николая, и Лида заметила в его глазах недобрый огонёк.
Глава 6. Пистолет.
В следующее воскресенье Степан отправился закупать скобяные изделия, а Лида продукты. Аркадий обрадовался: «Подходящий момент. Дома никого. Можно пробраться на чердак». Парнишка давно придумал как. Через слуховое окно, которое для вентиляции всегда было открыто. Он приволок из сада лестницу, приставил к стене и через минуту оказался на крыше. Сверху открывалась изумительная панорама, мальчик залюбовался. Он увидел соседние улицы, разглядел фигурки, суетившиеся во дворах. Вон дом Валентина, а за ним блестит Десна. Побережье – сплошной хоровод красок осени, от жёлтого до тёмно-бордового. На фоне яркого многоцветия серебро
реки выглядело особенно торжественно.
Забравшись через небольшое окошко на чердак, Аркадий будто попал в пещеру Аладдина. Щёлкнул выключателем. Сколько здесь было хлама, привлекательного для любого мальчишки! Вот колесо старинной прялки. Он крутанул его, и оно запело. А вот старый велосипед-инвалид. Видно, прежний хозяин решил с ним расстаться, а выбросить пожалел. А что? Можно привести в порядок, ещё послужит. На миски, решето и другие бабские вещи он внимания не обращал. Порывшись на стеллаже, мальчик обнаружил разбитый компас и два колеса от детской коляски. Пистолета на прежнем месте не оказалось. Он наклонился, чтобы не задеть бельевые верёвки прошёл дальше. В парусиновом чехле в углу стояли лыжи без палок. А вот глиняная свистулька. Аркадий обтёр её рукавом и свистнул пару раз. Ему понравилось, и он даже попытался просвистеть мелодию. Всё говорило о том, что когда-то в доме жили дети. В углу стояла маленькая кадка с горохом, поеденным мышами. «Зачем здесь держать горох?» - удивился Аркадий и запустил руку, перебирая круглые шарики, чувствуя их упругость. Что-то твёрдое попалось в ладонь. Ухватившись за предмет, он потянул его, горох со звоном рассыпавшихся монет поскакал в разные стороны. В руке оказался свёрток, завёрнутый в старую майку. Не веря своей догадке, Аркадий развернул мягкую ткань, пахнущую мышами, и увидел пистолет. Он его даже не искал, просто хотел сначала оглядеться, пощупать всё своими руками. Удача! Здорово отец его перепрятал! Ни за что бы не догадаться, если б не случай.
Аркадий открыл затвор и посмотрел магазин, есть ли патроны. Пистолет оказался заряженным. Всё. Больше здесь делать нечего, надо сматываться. Через пару минут он уже был на земле и тащил тяжёлую лестницу на место. Скорей к Валику! Показать находку! Что будет, если отец обнаружит пропажу, думать не хотелось.
Валентин возился с удочками. По двору за курицей гонялся Шарик. Но парень не обращал внимания. Аркадий тихо прикрыл за собой калитку, чтобы не спугнуть друга, подкравшись, наставил на него дуло и крикнул:
- Руки вверх!
Валентин вздрогнул, уставился в наставленное на него оружие и восхищённо сказал:
- Вот это да! Где взял?
- Неважно. Отцовское. На чердаке нашёл.
- Заряженное?
- Обижаешь!
Аркадий открыл магазин и вылущил патроны.
- Восемь, - сосчитал он.
- Что собираешься делать?
- Пока не знаю. Хочется пострелять.
- Я знаю. Надо положить на место. Отец узнает – убьёт.
- Стрельну разок. Что он, будет патроны пересчитывать? Да он, может, и не помнит, сколько их было, - горячился Аркадий. – Айда на Десну. Стрельнём. - Я вообще-то поспать хотел. Ночью опять вагон разгружали.
- Много заплатили?
- Негусто. Но всё-таки. Бригадир нас с Сашкой как малолеток взял с условием, что платит, как одному взрослому. А мы с Сашкой делим пополам.
- Возьмите меня тоже! Я бесплатно, просто интересно.
- Нет, мал ещё. И родители тебя не пустят. Вечером хочу сходить посидеть с удочкой. Может, что поймаю. Пойдёшь?
- Айда сейчас. Сначала стрельнём, а потом посидим, - Аркадий снова зарядил пистолет.
Валик захватил хлеба, бутылку молока и пару яблок. Они пришли на
поляну, где иногда гоняли в футбол. Два кирпича, обозначавших ворота, лежали на месте.
- Надо выбрать цель, - сказал Валик.
- Я в кино видел, как по бутылкам стреляли. Давай выпьем молоко, а бутылка сойдёт за цель.
С молоком и хлебом покончили быстро.
- На что поставим бутылку? – задумался Аркадий.
- Зачем ставить. К ветке привяжем, - придумал Валик.
Он обломал тонкий прутик лозы и, ловко обхватив широкое горлышко бутылки, привязал к ветке вербы.
- С какого расстояния стреляем?
- Почему стреляем? Стреляешь только ты.
- А ты не хочешь?
- Тогда надо две пули.
- Что я другу пули пожалею! – воскликнул Аркадий, не догадываясь о двусмысленности фразы.
- Так сказал, будто в меня стрелять собрался.
- Я не в том смысле. Я в смысле, что для друга ничего не жалко. А ты бы мог выстрелить в человека?
- Я? Не думал. Наверное, если сильно обидят, то да, - сказал Валик. – Я очень злой, когда обидят. Особенно, если речь заходит о матери. Однажды услышал, одна мамаша говорила пацану из нашего класса, чтоб он не водился со мной, мол, сын ворюги тоже станет вором. Знаешь, как обидно стало. Я ей пальто клеем облил. На труды клей принёс. Шуму было! Она всё орала: «Хулиган! Хулиган! Яблочко от яблоньки…» Ну ты знаешь эту поговорку.
- Ты даёшь! – поразился Аркадий.
- Хочешь знать правду?
- Хочу.
- Мать осудили несправедливо. Её начальник подставил. Она денег не брала. Доказать не смогла.
- Не знаю, я без мамки не смог бы.
- Ты ещё маленький. Подрастёшь – поймёшь: человек многое может вынести. Я на отца смотрю. Другой бы спился, а мой держится, работает, нас с сестрой тянет. А твоего знаешь, как прозвали соседи? «Скупой рыцарь». Ты не обижайся, к слову пришлось. А ты не скупой, ты молоток.
- Он не скупой,- защищал отца Аркадий. – Он бережливый. Я пистолет пока с собой поношу. Представляю рожу Зуба, он полезет ко мне, а я наставлю пистолет, он в штаны наложит. Как думаешь?
- Ладно. Давай стрелять.
Аркадий заглянул в дуло пистолета. Неужели отсюда вылетает чья-то смерть? Он представил, как летит пуля, вонзается в кожу человека, прорывает мягкие ткани и входит в сердце. Во все стороны брызжет кровь. Человек делает последний вдох, а выдоха уже не будет. Рисуя кровавую картину, он снял пистолет с предохранителя, взвёл курок и услышал голос Валика:
- Выше руку! Целься!
Но Аркадий почувствовал, как внутри что-то вязкое обволакивает его, тормозит движения. Не глядя на бутылку, он нажал спусковой крючок. Раздался оглушительный хлопок, и мальчику показалось, что пуля вошла ему в ладонь. Бутылка висела на месте.
- Промазал, - сказал Валик. – Я же говорил, подними руку выше. Давай сюда, - в нём проснулся азарт мальчишки, увидевшего долгожданную игрушку.
Валентин был выше ростом, шире в плечах, и кисть руки мужицкая, широкая. «Вальтер» утонул в его ладони. Он быстро прицелился и выстрелил. Срезанная пулей бутылка упала, но не разбилась. Мальчишки подбежали и рассматривали её. У горлышка торчал кусок ветки.
- Выходит, я в ветку попал, - заключил Валик.
- Давай ещё! С первого раза не вышло, - предложил Аркадий.
- Нет. Хватит. Тебе влетит. Два патрона - куда ни шло. А все перестреляем, что тогда? – остановил его Валик. – Куда пистолет денешь?
- Попробую на место положить. А пока с собой в ранце потаскаю.
- Пошли рыбачить, стрелок, - сказал Валентин, постукивая пистолетом о
ладонь. – Беги, выбирай место, а я сейчас, только вещи соберу.
Аркадий побежал к берегу. Скоро подошёл Валик, и они затеяли
соревнование, кому больше повезёт с уловом.
Стемнело, когда Раиса, стукнув два раза в окно, пошла к калитке дожидаться Лиду.
- Что ж ты, соседка, прячешься? – заговорила она. – Когда денежки принесёшь? Я больше ждать не намерена.
- А не будет тебе никаких денежек! – не выходя из калитки, тихо сказала Лида. – Скажу участковому, что гонишь самогон, как бы самой не пришлось раскошелиться на штраф.
- Ой, насмешила, - Раиса захохотала, запрокинув голову. – Нашла чем пугать! Да наш Григорьевич у меня - первый клиент и вся милиция в придачу. Ты что думаешь, я такая дура, буду подставляться?
Такого оборота Лида не ожидала. Она молчала, соображая, что ещё сказать, и вышла за калитку к Раисе. А Раиса пошла в наступление.
- Я, пожалуй, Степана Аркадьевича пока тревожить не стану. Я с Аркашей
поговорю, и он узнает, что не Аркаша вовсе, а Равиль. Что отец его – не Степан Аркадьевич, а легко раненный сержант без имени-отчества, а мать – не ты, Лида, а татарка Роза, работавшая санитаркой в том госпитале, помнишь? Розка, чтоб голову не морочить, от ребёнка здыхалась, а вы с Людмилой из детдома его выкупили и документы выправили. Не так что ли?
- Сволочь ты, Райка! Врёшь – не моргнёшь. Кто тебе всё это наплёл?
- Мир не без добрых людей. Сестра моего Захарыча работала в детдоме.
- То, что ты затеяла, добрым не назовёшь.
- А хорошо от мальчонки правду скрывать?
- Я его вырастила, а Роза отказалась.
- Ладно. Вырастила. А Степан? Почему ему не созналась?
- А сама не понимаешь! Не рушь семью, Раиса, не бери грех на душу!
- Бог разберёт, кто грешнее. Я никому не врала и тебе говорю открыто: мне нужны деньги. Заруби на носу, в следующий раз приду уже к Степану, - она повернулась и пошла по переулку.
Лида запахнула пальто, холод пробирал до самого сердца. Глянув на звёздное небо, глубоко вдохнув морозный воздух, пошла в дом.
Аркадий пошел выгулять Марсика, вернувшись, налил ему в миску воды. Марсик жадно пил, а мальчик присел на лавку у сарая. Вышла мама и
открыла кому-то калитку.
Домой идти не хотелось. Не давала покоя мысль о пистолете. Как его вернуть на место? Тем же способом, как взял, не удастся. С резким похолоданием отец запер слуховое окно. На чердак теперь можно было
попасть только через дверь. Значит, надо ждать очередной стирки. Но мать,
пока нет дождей, вывешивает бельё во дворе. Что придумать? Хоть бы дождь пошёл! Нет, скорее всего, пойдёт снег. Пальтишко мальчика растворилось в темноте вечера. Услыхав, что речь идёт о нём, он затаился и сидел, не шелохнувшись.
Новость будто пришибла его. Он сирота! Его взяли из детдома! Не может быть! Но мама (он почувствовал, как трудно теперь говорить это слово, точно не имеет на него права), она не отрицала ничего – значит, правда! Его вдруг затошнило, голова закружилась. Он лёг на лавку и стал глядеть в небо. Десять минут назад у него было всё: дом, семья, радостное ощущение здоровья и счастья, что впереди много дней, лет, разных открытий, всего-всего… За одну минуту он потерял всё и чувствовал, будто состарился. Мальчик заплакал, но, опасаясь, что его услышат, старался сдерживать рвавшиеся наружу рыдания. Наплакавшись, незаметно юркнул в свою комнатку и лёг, накрывшись с головой одеялом.
Утро не принесло радости ни Лиде, ни Аркадию. Думая о своём, она не заметила настроения сына. Только когда он, поковырявшись в тарелке, сказал, что не хочет есть, она встревожилась.
- Ты не заболел? – и хотела потрогать лоб, но Аркадий увернулся и крикнул:
- Отстань! – выскочил из-за стола и молча собрался в школу.
Лида села на стул и не знала, что думать. «Что с ним? Почему нагрубил?» Она пошла в комнату к Степану, чтобы рассказать о странном поведении сына, но тот что-то писал, сидя за столом, и буркнул:
- Не мешай. Я занят.
День начался неприятно. Лида отправилась кормить кур. После школы Аркадий не пошёл домой, а ждал друга на перекрёстке. Долговязую фигуру
Валика заметил издалека. Сейчас он ему всё расскажет, и станет легче.
- Привет! – поздоровался Валентин. – Чего стоишь?
- Привет. Тебя жду. Есть разговор.
- Пошли.
Пройдя два квартала и не дождавшись, пока Аркадий заговорит, Валик сказал:
- Давай выкладывай! Пару схватил? – Аркадий мотнул отрицательно головой.
– Подрался? Рассказывай!
И мальчик открыл другу свою тайну, которая не давала покоя.
- Эта тётка говорила правду. Я не Аркадий, я Равиль. И родители не мои.
- Глупый ты, Аркаша! Конечно, тебе не позавидуешь. Узнать такое! Но сам покумекай, раньше тебе об этом и не надо было знать. Что они должны были
сказать: «Мы тебе не родители, но ты нас люби»?
- В том-то и дело, что отец ни при чём. Это мать скрыла. Как теперь ей в
глаза смотреть?
- Обыкновенно. Она тебя вырастила, любит. А та, другая, бросила. Вот так события!
- А что будет, если отец узнает? Та тётка грозилась рассказать.
- Этого допустить нельзя. Он должен узнать от твоей матери.
- Что же делать?
- Надо подумать. Хочешь остаться без семьи?
- Нет!
- Тогда должен её защищать. А пистолет на место положил?
- Пока не удалось.
- Смотри, будь с ним поосторожнее. Припрячь понадёжнее.
Людмила шла по улице, взволнованная последними событиями. Вчера получила повестку явиться в милицию. Она шла и гадала, зачем вызывают. Закон не нарушает, за квартиру платит вовремя, с соседями дружит.
Милиционер за столом поднял голову, когда она, постучав, приоткрыла дверь, и приветливо сказал:
- Заходите, присаживайтесь. Давайте повестку.
Она молча разглядывала кабинет, взгляд остановился на портрете Дзержинского.
- Так-так, Людмила Павловна, - начал страж порядка. – Поступил сигнал, что у Вас проживает без прописки некий субъект, Постников Николай Фёдорович. Читаю: «Ростовский мошенник и авантюрист, тунеядец и альфонс. Обманом и обещанием жениться втирается в доверие к женщинам, живёт за их счёт. Во время войны отсиживался в тылу…» и так далее. Скажите, Людмила Павловна, у Вас действительно проживает указанный гражданин?
- Да, это мой друг.
- Чем занимается? Цель приезда? – спросил он и стал быстро строчить что-то на бумаге.
- Ищет работу. Мы собираемся пожениться.
- Где пребывал в годы войны?
- С первых дней войны – на фронте. После ранения лечился в госпитале, по инвалидности остался в тылу. Хороший слесарь, имеет грамоты, - торопливо говорила женщина, словно читала характеристику. – Можете сделать запрос на «Пензмаш», там подтвердят.
- Сделаем, не сомневайтесь. А Вам совет. Не доверяйте первому встречному.
Будьте разборчивее в выборе сожителя.
Услышав такие слова, Людмила обиделась.
- Николай Фёдорович – не первый встречный! Мы с ним всю войну в одном цеху, как говорится, всё для фронта, всё для победы. И не сожитель он, а будущий муж.
- Вот и оформляйте побыстрее отношения, а то знаете, судьба, она…
- Мою судьбу война украла. А я хочу быть женой, матерью хочу стать. Можно вопрос?
- Давайте.
- Кто написал эту грязь?
- Письмо анонимное.
- Покажите!
- Не положено.
- А обливать грязью человека безнаказанно положено?!
- Ладно. Вот. Только я Вам ничего не показывал. Ясно?
Людмила глянула на почерк. «Степан. Его почерк. Никак не успокоится!»
Она почти бежала по улице. Ей хотелось посмотреть ему в глаза. Вот и «сытый» дом её сестры. Как верно подметила Полина!
Вчера вернулся Николай. Привёз духи и, положив в её маленькую
ладошку, прижал к своему сердцу.
- Лючия, давай поженимся, - сказал и искал ответа в её глазах. Она закрыла глаза и утвердительно кивнула.
Людмила кулаком стучала в калитку, пока Лида не открыла ей.
- Что случилось?- услышала встревоженный голос сестры.
- Твой муж – подлец.
Степан за столом читал газету. Увидев свояченицу, отложил её и встал.
- Какие гости! – пошёл он навстречу.
- Я не в гости, - сказала Люся. – Пришла долг отдать, и, размахнувшись, дала ему пощёчину.
- Понял за что или объяснить? Завтра мы расписываемся с Колей, и ты нам не помешаешь! Прости, сестра, но нашей ноги здесь больше не будет.
И ты беги, пока не поздно, а не то этот паук высосет из тебя все соки.
Людмила круто повернулась и пошла к выходу. Степан злобно глядел ей вслед.
Глава 7. Расплата.
Аркадий решал, как поступить. Сделать вид, что ничего не знает и оставить всё, как есть, или уйти из дому. Был и третий путь: признаться матери, что всё слышал, и простить её за многолетнее молчание. Оставить всё, как есть, нельзя, он понял это, когда сегодня снова нагрубил. Мама заплакала, он не мог видеть её слёз и быстро отправился в школу. Уйти из дому? Куда? К кому? А главное, зачем? Почему она должна в чём-то оправдываться? Она хорошая мать, вырастила его, недосыпала, берегла. Маленьким болел ангиной – она поила его травяным чаем, делала компрессы. Шила рубашки и брюки. А когда лежал в больнице с отитом и его готовили к операции, трепанации черепа, не дала калечить, а всё-таки достала пенициллин, и ему спасли слух. Может ли он на её месте представить другую? «Нет! Нет! Нет!» - кричало его мальчишеское сердечко. А отец? Он не ласкает его, просто не умеет. Зато многому научил: управляться с любым инструментом, фотографировать, играть в шахматы, разводить костёр, читать карту. Нет, других родителей ему не надо. И пусть только эта тётка придёт, он ей покажет! Прав Валька, семью надо защищать. Но как быть с пистолетом? На чердак попасть не удалось. В комнате спрятать – опасно. Мама делает уборку, может наткнуться. И он продолжал таскать его в ранце.
Лида готовилась к Новому году. Степан получил как фронтовик приглашение на праздничный концерт в Дом офицеров. Лиде захотелось пойти в обновке, она выбрала бархат вишнёвого цвета и несколько дней шила. Сегодня она закончит платье, выгладит и примерит. Она предвкушала, как нежный бархат будет холодить тело и скользить по комбинации, как будет облегать бёдра и ниспадать мягкими волнами к ногам. Степан отправился за ёлкой, Аркадий скоро вернётся из школы, и вместе они будут наряжать лесную красавицу. И всё-таки тревожили мысли о Раисе. Вроде отступила. Столкнулись у магазина – ничего не сказала. Может, обойдётся? А вдруг…
Степан долго бродил по ёлочному базару, выбрал пушистую двухметровую сосенку, ветки перетянул верёвкой, завернул деревце в мешковину и положил на санки. Нахлынули воспоминания, их первый с
Лидой Новый год в коммуналке на Казарменном участке. Он достал маленькую ёлочку, которую поставили на табуретку. Вместо игрушек Лида развесила конфеты и яблоки. Открыли бутылку вина. На столе негусто: винегрет с селёдочкой да картошка. Но сколько было любви! Он смотрел в её зелёные глаза, любовался роскошным телом и был счастлив. Куда всё ушло?!
Санки застряли в канавке. Степан дёрнул верёвку сильнее, и они перевернулись. «Хорошо, что привязал», - подумалось. Он поставил их на полозья, теперь санки снова были легки и послушны.
А Полина? Продолжал вспоминать Степан. Полину он жалел, как жалеет мать больного ребёнка. И потом, он не мог без женской ласки. Она ему заменила Лиду. Он благодарен ей за всё. А любить? Нет, не любил. Что же
было с Людмилой? Страсть? Любопытство? Прихоть? Скорее всё вместе. А любит-то он Лиду, жену. Почему-то злится на неё. Часто обижает. Почему? Он искал ответ давно, а сейчас будто озарило: раздражает её покорность. «Ты же хотел этого, добивался, а теперь не радует»? – задавал себе вопросы Степан. Да, ему хочется бунта, вспышки. Вот чем притягивала Людмила, вот чем разжигала страсть! Влекла её недоступность.
Степан подумал о сыне. Умный мальчишка, способный. Ничего не клянчит, не требует, как другие. А он ему зажал денег на пальто! Завтра же поведёт в магазин и купит самое дорогое. Степан расчувствовался. Вообще, пора устроить семейный праздник, позвать Людмилу с Николаем, помириться.
Неожиданно пришедшие мысли нравились. Он словно сделал ревизию своей душе и предчувствовал перемены, ему хотелось очищения и чего-то ещё неуловимого. В приподнятом настроении Степан вернулся домой.
Лида крутилась в новом наряде перед зеркалом. Тёмно-вишнёвое платье, чёрные туфли на каблуках, косы, уложенные вверх короной, делали её привлекательной и праздничной. Степан скинул шинель, сапоги и босиком прошлёпал к жене. Схватив сзади за бёдра, с силой прижался к ней. Лёгкие
иголки пошли по всему телу.
- Аркашка дома? – шепнул ей на ухо.
- Нет.
- Я запру дверь?
- Не надо. Он сейчас придёт.
И действительно, хлопнула входная дверь.
- Ура! Каникулы! – закричал сын с порога.
Семья пообедала и стала наряжать сосну.
- А что это вы, соседи, не запираетесь? Стучала и зашла, - говорила Раиса, переступая порог. – К Новому году готовитесь? Дело хорошее. Приятно посмотреть на дружную семью. У меня к тебе, Степан, дело.
Сердце Лиды упало. Вот и всё! Пришла-таки. Сейчас Стёпа и Аркаша всё узнают и тогда… Что будет тогда… она устала думать об этом. Будь что будет!
- Я хотела сказать, Степан, - начала Раиса и осеклась: на неё смотрело наставленное дуло пистолета.
- Уходи, тётка, убирайся! – заорал Аркадий.
Пистолет дрожал в его руке. Райка потеряла дар речи, ноги словно приклеились. Она протянула руку в сторону Степана. И тут раздался выстрел. Раиса упала. Мальчик бросил пистолет и убежал в свою комнату. Воображение рисовало страшную картину. Он убил человека, сейчас эта женщина лежит там, у сосны, наряженной игрушками, в луже крови. Он осмелился поднять руку на человека! Он убийца, его посадят в тюрьму.
Аркадий лёг в одежде, накрылся одеялом с головой и зажал уши подушкой. Через неё доносились приглушённые голоса. Сон сморил мальчика.
Ему приснилась сосна посреди летнего луга, пестреющего цветами. Чувствовался медовый запах трав, слышалось жужжание пчёл. С горы навстречу шла мама, и он с нетерпением ждал её. Вот она подходит ближе, и это уже не мама, а та ужасная белобрысая тётка с кудряшками. В руках топор. Она замахивается.
- Не трогай! Не смей! – кричит он.
Но женщина одним ударом срубает дерево. Оно падает на Аркадия, и мальчик кричит:
- А-а-а…
Он проснулся, мама будила его.
- Вставай, сынок. Мы уезжаем.
- Куда?
- В Ленинград в тёте Полине.
- Мама, я знаю, что не ваш. Теперь вы отдадите меня в детский дом?
- Что ты, глупенький, ты мой, я тебя никому не отдам!
- А тюрьма? Меня же посадят в тюрьму.
- За что?
- Я убил эту противную Райку. Она хотела папе всё рассказать.
- Нет, Аркаша, пистолет был не заряжен.
- Не может быть! Я сам его зарядил, - горячился мальчик и вдруг вспомнил, что Валька остался с пистолетом, когда он побежал к берегу рыбачить. «Так вот почему он задержался», - дошло до его сознания.
- Но она же упала, я видел.
- От страха. Отец сказал ей, что пистолет был игрушечным, а ты просто пошутил. Поверила.
Лида не рассказала ему, как Степан уговаривал Раису не заявлять в милицию, как дал ей много денег, и она ушла очень довольная. Как после
ухода соседки рассказала всю правду Степану. Как он ударил её по лицу. Как выпил бутылку водки залпом и свалился прямо за столом.
Почти сутки прошли с момента выстрела. Сын и муж спали. Один - пережив нервное потрясение, другой – сморенный алкоголем, к которому не привык организм. А она размышляла обо всём случившемся, винила себя. Страх, зажатый долгие годы внутри, исчез, Лида почувствовала, как свобода пьянит её. Она сильная, она всё сможет преодолеть. Надо только поскореё покинуть этот дам, ставший её тюрьмой.
Вещей много не брала. Огляделась вокруг, прощаясь с прошлым. На стуле осталось бархатное платье, рядом туфли на каблуках. Лида грустно улыбнулась.
- Идём, сынок, до поезда два часа.
Хлопнула калитка, и Степан проснулся.
- Лида! – громко позвал он жену. – Лидка! – ещё настойчивее крикнул он.
Но никто не отзывался. Он тяжело поднялся из-за стола и пошёл освежиться на улицу. Голодный Марсик жалобно завыл. Тишина в доме насторожила Степана, и он, точно очнувшись, быстро обежал весь дом. Никого. Что бы это значило? Разобранные вещи в комнате сына. На шкафу нет чемодана. Ушли! Быстро одевшись, Степан выскочил в морозную ночь. Куда бежать? Конечно, к Людмиле. Но там семьи не оказалось. Он взял такси и помчался на вокзал. Поздно. Поезд на Ленинград ушёл двадцать минут назад. Один, совсем один. Только теперь Степан понял, чем были для него Лида и Аркадий.
Он выскочил на привокзальную площадь. Город спал, и площадь была пуста. Кое-где мелькали фигурки запоздалых прохожих, спешивших к теплу в эту снежную ночь. Степан тоже уже напоминал Деда Мороза. Жадно хватал ртом падающие снежинки. Ни машины, ни такси, площадь пуста. Он стал под навес, не понимая, почему не уходит.
- Мужик, дай огонька, - услыхал за спиной и оглянулся. Пошарив по карманам, достал спички, протянул незнакомцу.
- Благодарю. А что тут делаешь в такое время?
- От поезда отстал, не знаю, что делать, - скорее сам себе, чем незнакомцу, сказал Степан. «Именно отстал, - подумал Степан. – Надо догнать! Вернуть!»
- Слушай, ты вроде парень ничего. Помоги! А? Нужна машина. Хорошо заплачу.
- Так моя машина через площадь за углом. Я к матери забегал, метнулся на вокзал за сигаретами, а киоск закрыт. Куда ехать?
- Ленинградский догнать надо. Во как надо, - показал он на горло.
- Это сколько бензину пожжёшь! Поезд, наверное, далеко убежал.
- А мы по шоссейке на Гомель да с ветерком, догоним, - оживился Степан и
для большей убедительности достал две сотни.
- Мало будет – добавлю, ты только жми!
Ночное шоссе, заметаемое снегом, было пусто. Всю дорогу Степан рассказывал водителю свою невесёлую историю. Парень кивал головой, пожимал плечами, иногда выкрикивал: «Блин!» На станции Горностаевка они узнали, что Ленинградский отошёл минуты две назад. Погоня продолжалась.
Вот уже пригород Гомеля - Новобелица. Легковушка вылетела на самый перрон. Оба выскочили из машины. Степан видел, как медленно приближается к маленькой станции огромный белый глаз. Слава
Богу, успели! Стоянка две минуты, главное – вскочить в любой вагон. С проводницей он договорится, а там разберётся, пройдёт по всему составу, обязательно найдёт их, своих родных. Только бы Лида выслушала его!
Он подтянулся на поручнях и легко вскочил в тамбур. Поезд тронулся. Позади осталась чёрная ночь, пожирающая белый чистый снег.