Не знаю, как начать, чтобы рассказать о самом близком человеке в моей жизни. Обычно так говорят о матери. Но не в этот раз. Мне немного стыдно перед моими братьями, что большую любовь отца я отобрала у них в своей огромной к нему любви. «Папина дочка» - этот термин на сто процентов применим ко мне. Да, я папина. Быть может воспитание матери не дало мне сблизиться с ней, как это бывает с девочками. Мама росла в многодетной семье, где у каждого было много обязанностей. Она, как одна из старших, должна была следить за сестрами и братьями, и была обделена теми ласками, которыми мы привыкли баловать детей. И опыт своего воспитания она передавала нам. Может из-за этого я кажусь грубоватой. Как часто хотелось услышать из маминых уст ласкового слова. Я завидовала детям, чьи родители сюсюкались и тискали своих любимых чад. Поэтому моя душа тянулась к доброму и ласковому папе. Хотя иногда он мог быть очень строгим. Но достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что отец хочет нам сказать и мы беспрекословно выполняли. Мы проводили вместе много времени. Я с удовольствием смотрела футбол или хоккей только потому, что они нравились отцу. Мы лежали на диване и смотрели телевизор, а я подставляла его большую руку под голову и так засыпала. Под крышкой дивана хранились многочисленные грамоты отца, врученные за его спортивные и общественные заслуги. Я была его незаменимой помощницей, будь это приготовление супа или ремонт машины. Многое из того, что я знаю, научил меня именно отец. Сварить суп, сделать незаметную заплатку, правильно погладить брюки, завязать галстук, починить плитку, забить гвоздь, перечислять можно бесконечно. Старший брат был всё время занят, а младший слишком мал, а я с удовольствием помогала отцу. Совсем маленькой я запрещала матери купать меня, а разрешала только отцу. Во всём я была его поддержкой. Даже если он был не прав, я всё равно принимала сторону отца. Особенно это обижало маму в минуты их ссор. Но я не могла ничего с собой поделать.
Однажды мой садик закрыли на ремонт, на целый месяц. Мамин завод – стратегически секретный объект и детей туда не пускали. Пришлось отцу таскать меня на работу. Ведь бабушек и дедушек рядом не было. Отец тогда был начальником цеха. Заслуженно перешёл от слесаря к мастеру, от мастера в начальники. Помню огромное здание, грохочущие станки, металлическая стружка, вылетающая отовсюду. Запрет на хождение по цеху приковывал меня к кабинету, где услужливые тетки выдавали мне листки бумаги и ручку для рисования. Я рисовала, а потом засыпала под лязг машин и визг станков. А вечером мы шли с отцом пешком до остановки. Я молилась, чтобы нас не подвозил очередной Камаз, потому что запах бензина и солярки вызывал у меня приступ головной боли и тошноты.
По выходным к отцу приходили друзья. Они пили пиво, ели копченую скумбрию и о чём-то спорили. И смеялись надо мной, потому что я могла выпить вместе с ними практически бутылку пива. Хвостики скумбрии станут моим деликатесом на долгое время. Отец на заводе сварил металлический чемоданчик для пива, с завинчивающейся крышкой, и был весьма доволен тем, что вместо 10 литров, туда помещалось целых 11. Немного позже я пиво разлюблю совсем, а новую любовь к нему откроет мне мой будущий муж. Отец часто вспоминал, как в советское время ходили дружинники и ловили пьяных. Как-то отец шёл от друзей и был хорошо поддатый. Дружинники остановили его и хотели забрать, но тут подбежала я и обхватила его за ногу. – Скажи спасибо дочке, а то ночевал бы в обезьяннике!- сказали они ему и отпустили. Вот так я нечаянно спасла отца от неприятностей.
Отец был для меня был живым примером добра и справедливости. Строгая мама ругала меня за мелкие оплошности, и чтобы их скрыть, мы с отцом выбрасывали разбитые чашки и становились тайными заговорщиками. Когда я смотрела на него, я думала, что буду искать мужа, такого же доброго, ласкового и отзывчивого, как мой отец. Отец наставлял меня и часто читал мораль, я понимала, что он хочет для меня лучшего. Он гнал моих ухажеров из дома и говорил, что мне нужно думать об учёбе. Я соглашалась с ним, хотя тайком делала всё по-своему. Но всегда старалась не огорчать его, а быть предметом его гордости. В начале 90-х, когда заводы начнут сокращать работников, отец не выдержит жерновов власти и вместо того, чтобы увольнять своих друзей и соратников, уволится сам. В это время большинство корейцев уйдут на поля, положив свои дипломы о высшем образовании на дальнюю полку. Родители не станут исключением и попытают счастья в тяжелом труде земледельцев. Чтобы помочь родителям мы со старшим братом станем самыми лучшими работниками. Подъем в семь утра станет для нас обычным, но немного постыдным. Завтракая, мы каждый день будем наблюдать, как люди пашут там с шести утра. Вот и кончилось детство. В свои десять лет я осознавала, что должна изо всех сил помогать родителям и не роптать на бедность и тяжелый труд. Старший брат Коля в то время будет не только работать на поле, но и отдавать свою стипендию родителям, чтобы хоть как-то им помочь. Я шла на поле и работала наравне со взрослыми, за час до обеда шла домой и готовила обед для всей семьи. Родители приходили, обедали, я мыла посуду и с тоской смотрела на ребятню, бежавшую на речку. Но я говорила себе – «Я взрослая! Мне это уже не надо!» Но всё равно, в этом времени будет моё маленькое счастье. Работая бок о бок с родителями, мы обсуждали кучу всяких вопросов, смеялись и любовались закатом, наслаждались порывами ветерка и летним дождем. Однажды мы шли вдвоем с отцом с поля. Горел алый закат. Мы шли и смеялись. Нас переполняли какие-то бурные чувства. Отец разогнался по грунтовой дороге и неожиданно для меня исполнил тройное сальто. Я была просто в шоке! Но вслед за отцом закрутила тройное колесо, которое он меня научил в спорткомплексе. Я спросила отца – Почему ты не говорил, что умеешь делать сальто? Почему ты не научил меня? А отец ответил – Я думал, что и сам уже разучился это делать! Больше он сальто не показывал…
Отец умер в 52 года вследствие болезни, съевшей его за два года. Он всегда был крепким и сильным, и я не могла себе представить, что он так быстро уйдет. Атрофия почек по неизвестным причинам. В его пятидесятилетний юбилей соберется огромное количество родственников и друзей. Никто не мог тогда подумать, что через два года его уже не станет. Разглядывая фото, я вижу признаки подступающей болезни. А тогда, веселые и счастливые, мы не замечали ничего. Он угасал с каждым днем и когда родился мой второй ребенок, к нам приехал уже не тот суровый папа, которого побаивались многие мужчины, а маленький, усохший старик. Я со слезами смотрела и благодарила Бога, что он успел посмотреть на своего второго внука. В то время чувство отчаяния и беспомощности так снедало меня, что у меня начались приступы спазма желудка на нервной почве. Перед новым годом у нас заболел младшенький –«обструктивный бронхит». Чтобы не ложиться на новый год в больницу я колола ему уколы и поила лекарствами дома. Мама позвонила и сказала, что забрала папу из больницы, и спросила, не приеду ли я на новый год к ним? Я ответила, что мы не можем, потому что у нас уколы и надо идти на прием. Мы решили идти отмечать новый год к друзьям, и уколы взять с собой. Перед выходом мне позвонит мама – Наташа, папа хочет тебя поздравить. И я услышала задыхающийся, срывающийся голос отца – Наташа, я поздравляю вас с Наступающим Новым Годом! Желаю вам счастья, здоровья, вам и детям, и чтобы в жизни у вас было всё хорошо! Я слушала, а слёзы, как и сейчас сами текли по моим щекам. Я не знала, что он с нами прощался…
Четвертое января станет моим черным днем. Вечером позвонит мама и скажет, что папа только что умер. Я молча выслушаю и пойду домой, и только дома, схватив подушку, я выплесну своё огромное горе, затыкая себе рот, чтобы не испугать детей своим душераздирающим криком. Потом всё как во сне, быстрые сборы, последний укол ребенку, которого пришлось брать с собой, потому что ему было всего 8 месяцев и он сосал грудь. Долгая дорога домой. Завьюженные поля, гололёд, мороз и огромные сугробы, наметенные тогда небывалыми метелями. Сквозь слёзы, которые сами собой непрерывно лились, я не видела ничего…
Когда отец болел, он снился мне каждый день. Я видела его, разговаривала с ним. После смерти он перестанет мне сниться. Помню, как ждала, что вот-вот он приснится и мне станет легче, я очень скучала. Но прошло 2 недели и ничего. Однажды сев на кровати перед сном я попросила отца –Приснись мне сегодня! Пожалуйста! И он приснится. Он будет стоять рядом со мной, я буду его спрашивать о чем-то, а он только улыбнется мне и зашагает прочь. А я так и останусь стоять. Но после этого сна я успокоюсь и отпущу его…
На похоронах я много плакала. Мне было так плохо, что хотелось выть. Но я сдерживала себя, и лишь слёзы не могла удержать, они жили своей собственной жизнью и лились как бесконечный осенний дождь. После похорон мой муж никогда не видел, что я плачу, вспоминая об отце. Быть может, он думает, что прошло много времени, и боль улеглась. Но нет, я часто вспоминаю о папе и слёзы так же, как и тогда, сами льются из глаз. Я не хочу, чтобы мою боль видели, она моя. Я поплачу, вытру слёзы и снова улыбаюсь, чтобы и тени не промелькнуло. Я просто скучаю за папой….