Аркадий и Ефрем, клеймо четвертое
«Да не будет сего гада во граде Вязьме и затридесять поприщь»…
и до днесь в граде Вязьме и в уезде его, за тридесять поприщь
ужевъ и змиевъ молитвами святого несть.
И.П. Виноградов. Из легенды о Преподобном Аркадии
Полагаю, если бы профессор Преображенский внимательно просмотрел весь материал по данной теме, то изумился гораздо больше, чем когда узнал, для чего Шариков драл московских котов. Историки во главе с Н.М. Карамзиным на поверку оказались гораздо более изощренными мастерами перекрашивать собак в еноты, нежели производили «беличьих» шуб. Из одних и тех же исходных имен, названий и событий они умудрились соорудить прямо противоположную по смыслу историческую картину. При этом Николай Михайлович так смело обращался с национальными святынями, что невольно припоминаются слова М.Ю. Лермонтова: «Не мог понять, в сей миг кровавый, На что он руку поднимал!». Впрочем, авторы данных «летописей», к счастью, были настолько нетворческими личностями, что вынужденно брали за основу истинные факты и имена, лишь выворачивая их наизнанку и снабжая нелепыми пояснениями. К примеру, как в рассказе о казни князя Глеба! Это чем же так разозлил своего повара юнец, что тот даже опередил наемных убийц, выхватил нож и занес над чадом, которому готовил блюда в походе от Мурома до Смоленска? Видимо, юный Глеб упорно не ел кашу, что тот впихивал ему во время завтрака. Этим капризом и подвигнул Торчина к смертоубийству сына, спешащего к умирающему отцу?
Кстати, в официальной истории все-таки есть туманное объяснение, почему Глеб оказался под Смоленском. Его пытался предупредить об опасности брат Ярослав, которому скорбную весть о смерти отца и гибели Бориса из Киева в Новгород принесла их сестра Предслава. Как это он умудрился сделать, глядя на карту, одному Богу известно, но оказывается и с официальным Святополком не все просто. Некоторые историки считают, что Глеба убил вовсе не он, а сам Ярослав!
«Существует также версия, согласно которой в смерти Бориса на самом деле виноват не Святополк Окаянный, а «хороший» брат Ярослав Мудрый, позже замаскировавший своё участие. В 1834 году профессор Санкт-Петербургского университета Осип Сенковский, переведя на русский язык «Сагу об Эймунде» («Эймундова прядь»)[6], обнаруживает там, что варяг Эймунд вместе с дружиной был нанят Ярославом Мудрым. В саге рассказывается, как конунг Ярислейф (Ярослав) сражается с конунгом Бурислейфом, причём в саге Бурислейфа лишают жизни варяги по распоряжению Ярислейфа. Одни исследователи предполагают под именем «Бурислейфа» Бориса, другие — польского короля Болеслава, которого сага путает с его союзником Святополком.
Затем некоторые исследователи[7] на основании саги про Эймунда поддержали гипотезу, что смерть Бориса «дело рук» варягов, присланных Ярославом Мудрым в 1017 году, учитывая то, что, по летописям, и Ярослав, и Брячислав, и Мстислав отказались признать Святополка законным князем в Киеве. Лишь два брата — Борис и Глеб — заявили о своей верности новому киевскому князю и обязались «чтить его как отца своего», и для Святополка весьма странным было бы убивать своих союзников. До настоящего времени эта гипотеза имеет как своих сторонников, так и противников.[8]
Также историографы и историки, начиная с С. М. Соловьёва предполагают, что повесть о смерти Бориса и Глеба явно вставлена в «Повесть временных лет» позже, иначе летописец не стал бы снова повторять о начале княжения Святополка в Киеве.[9]»
Мы не станем погружаться в неведомые глубины и следовать путем официальной истории, т.е. плодить прямо противоположные версии из ничем не подкрепленных домыслов. Является ли Бурислейф Борисом, приходили варяги от Ярислейфа? Было вообще подобное в 1017 году, или это случилось 2 мая 1018 года? Будем придерживаться Карамзина, и просто вглядываться в термины и к персонажам, присутствующих в его истории. И если с Глебом, Борисом, Смоленском, Святополком, кое-что прояснить удалось, то теперь на очереди следующая группа слов: Волга, Предслава и еще одно интересное имя – Георгий Угрин. Потянем за ниточку и обратимся к традиционной истории. – Официальная наука объясняет присутствие в сказании Георгия следующим образом:
«Георгий Угрин — святой, родом из Венгрии, по преданию, был "отроком" при святом князе Борисе, который любил его "паче меры" и в знак особого благоволения возложил на него "гривну злату". Вместе с Борисом Георгий в 1015 году возвращался из похода на печенегов, когда было получено известие о кончине великого князя Владимира, отца Бориса. В ночь на 24 июля 1015 года он находился при Борисе на реке Альте, когда в княжеский шатер ворвались подосланные Святополком убийцы. Георгий самоотверженно защищал своего князя, даже "вержеся на тело" Бориса, прикрывая собой князя, но убийцы искололи Георгия копьями и, "не могуще сняти" дорогой гривны с шеи его, отсекли ему голову. Брат Георгия, Ефрем, служивший при Борисе конюшим, приехав на Альту, мог найти только одну голову Георгия. Он хранил ее до конца своей жизни и приказал положить с собой в гроб. Ефрем впоследствии прославился как основатель Борисоглебского монастыря в гор. Торжке и был причислен к лику святых. В соборной церкви Новоторжского Борисоглебского монастыря в раке преп. Ефрема, в уровень с головой Преподобного "лежит глава брата его, св. мученика Георгия, покрытая черным бархатом, унизанным жемчугом, с изображением на финифти главы мученика и с надписью вокруг нее из мелкого жемчуга: "глава мученика Георгия, Новоторжского Чудотворца".
Колосов И., священник, "Новоторжский Борисо-Глебский Монастырь",
10—14, 38; Димитрий Архиеп., "Тверский Патерик", 261— 262.
Вначале определимся с гривной. Что это такое? В энциклопедии сказано, что шейная гривна – пруток серебра длинной около метра, с четырьмя насечками для отделения «рубля» в 20 см длинной и весом 200 грамм каждый (следует отметить, что сведения о размерах гривны в других справочниках могут указаываться и другие). Выходит, гривна весила около килограмма и была серебряной, т.к. при четырех насечках в гривне находилось 5 рублей. А здесь Борис повесил своему «отроку» на шею солидную ляльку, почему-то из золота, да еще так, что снять сразу нельзя? Такое возможно? Ведь гривна должна была сниматься, чтобы от нее отрубить «рубль»! И вообще, делали ли их из золота? Видимо, Н.М. Карамзин не знал ничего про старые деньги и решил, что лучше уж пусть спутника Бориса рисуют на клеймах новых икон безголовым, чем женщиной. Потому как Георгием Угрином называли изображаемую на клеймах старых икон Глебовну, убитую ударом в шею, почему, скорее всего, и приплели в рассказ шейную гривну – будто бы ей отсекают голову, а не просто бьют ножом, перепутав для своего объяснения вдобавок убийство слуги Бориса и Глеба в ладье. Возможно, поэтому в некоторых рассказах возникла и Предслава как попытка объяснить, если уж авторов прижмут основательно, присутствие неведомой женщины на старых иконах у шатра во время убийства Бориса. Впрочем, ее надежно путают с «отроком» искусствоведы и историки в ладье с ножом у шеи. Выходит Георгий – это двойник Глебовны.
Кроме того, оказывается, у ее брата – настоящего Святополка, тоже есть в истории двойник – Ефрем. Кто это такой, объясняется двояко. Это либо «конюший» Бориса, либо ростовский боярин, где по утверждению историков правил Борис. Таким образом, неизвестно откуда в повести о БГ появились два брата «угрина», т.е. выходцы из Венгрии, мадьяры, представители неведомого ученым народа «хинова». Один из них стал любимым слугой князя, а другой, - его конюшим или боярином, кстати, а мог ли на Руси «угрин» быть боярином? (Им же вроде должен быть потомственный и уважаемый славянин). Прочитаем, что в энциклопедии сказано про Ефрема.
«Угрин, Ефрем – не 2-й епископ переяславский, как думали до сих пор, а препод. новоторжский, основ. Борисоглебского мон., время жизни которого почти неизвестно, всего вернее, при Ярославе I. Он был конюшим св. кн. Бориса и Глеба, в память их в Торжке основал и монастырь свой…
Изначально боярин Ефрем якобы основал обитель на возвышенности у реки, а в 1038 году был построен храм, получивший название Борисоглебского в честь Бориса и Глеба и давший название всему монастырю. В исторических источниках первые сведения о Торжке появляются в середине XII века… Монастырь «не имеет клочка писанной истории вплоть до XVI века, и списки настоятелей открываются ставленниками Грозного». Из житийной литературы XVII века следует, что монастырь основал в 1038 году боярин Ефрем, бывший конюшим киевского князя Владимира I Святославича. Причиной, подвигшей боярина к основанию монастыря, было убийство Святополком Бориса и Глеба, после которого он решил удалиться от светской жизни и заложить монастырь на берегу реки Тверцы…
Во второй половине XVIII века началось возрождение монастыря. В 1785—1796 годах на месте старого Борисоглебского собора был возведён новый с тем же названием по проекту архитектора Николая Александровича Львова…».
Теперь кое-что проясняется с местоположением княжества Глеба. По-видимому, он был правителем современных тверских земель, названных в истории «новгородскими» до того, как был направлен в Тмуторокань. Отчетливо просматривается центр княжества – Торжок. В его же подчинении, по-видимому, находилась и Корчева (или Корчев), а вот города под названием «Тверь», скорее всего, еще не было в помине, или он был небольшим селением и начал расстраиваться, только после возникновения Санкт-Петербурга. Именно в Торжке был построен первый на Руси Борисоглебский монастырь, и это не могло быть случайно. Вот только дату его образования, вслед за смещением трагедии с Борисом и Глебом, следует так же переносить выше по шкале времени, т.к. он никак не мог быть построен в 1038 году, если Борис был убит в 1078-м. Абсурдом можно назвать и строительство центрального собора в камне «конюшим» Ефремом, который, кстати, простоял целых 700 лет и был разрушен во времена Екатерины II и заменен новоделом Н.А. Львова. Ефрем был самого высокого – княжеского происхождения и, скорее всего, это монашеское или крестное имя самого Святополка, сына Глеба. Понятно, почему в выдуманной повести оказалась «Волга» и даже можно указать место, где конь Глеба споткнулся на переправе через нее. Произошло это под Зубцовом, именно отсюда шла дорога на юг, через Вяземское княжество к Чернигову. На этом пути находилась сама Вязьма, с которой связано имя еще одного персонажа событий – Аркадия. Образ преподобного Аркадия кроме Вязьмы, связан неразрывно с Торжком. Он так и сохранился в религиозной истории, как Вяземский и Новоторжский чудотворец. Правда, в последнее время, поддерживая давнюю традицию уничтожения истинной истории, некоторые современные деятели, вроде гл. редактора журнала «Край Смоленский» - Ю.Н. Шорина, пытаются раздробить его на двоих или даже большее число Аркадиев. Энциклопедия сообщает:
«Аркадий Вяземский и Новоторжский (ок. + 1077), преподобный.
Память 11 июля в день обретения и перенесения мощей, 14 августа в день переложения мощей, 13 декабря, в Соборах Смоленских и Тверских святых
Происходил из города Вязьмы от простых благочестивых родителей, с детства научивших его молитве и послушанию. Кроткий, проницательный, добрый и целомудренный юноша избрал своим подвигом юродство Христа ради. Он питался подаянием, спал, где придется, - в лесу, на церковной паперти. Блаженная беззаботность и близость к природе придавали облику юного Аркадия особую одухотворенность и отрешенность от житейской суеты. В церкви, углубившись в молитву, святой Аркадий часто плакал слезами умиления и духовной радости. Его советы были точны, предсказания сбывались, обличения вразумляли. Опытный наставник, преподобный Ефрем Новоторжский, помогал юному подвижнику избегать духовных опасностей в прохождении трудного и редкого в то время подвига юродства. После того как вязьмичи стали свидетелями нескольких чудес, совершенных по молитвам блаженного Аркадия, он, избегая человеческой славы, удалился в верховья реки Тверцы. Здесь преподобный Аркадий разделил труды своего духовного наставника преподобного Ефрема Новоторжского, участвуя вместе с ним в основании храма и обители в честь святых благоверных князей-страстотерпцев Бориса и Глеба.
Поступив в новоустроенный монастырь, преподобный Аркадий принял монашество и взял на себя подвиг полного послушания духовному отцу - преподобному Ефрему. Преподобный Аркадий никогда не пропускал Литургии и являлся к заутрене первым, вместе со своим наставником. После преставления преподобного Ефрема (28 января 1053) преподобный Аркадий продолжал подвизаться по заветам своего старца, пребывая в молитве, посте и молчании. По прошествии нескольких лет (по некоторым данным, 13 декабря 1077) он также мирно отошел ко Господу…»
Попытаемся на основании этих противоречивых сведений сделать, хоть сколько-нибудь логически приемлемое заключение. Это непросто, потому как трудно конкретные факты совместить с постоянным употреблением: «нам ничего…, или почти ничего не известно», «возможно», «наверно», «как думали до сих пор». Ведь даже не известно у кого был конюшим Ефрем: у Бориса, или Владимира? Ясно одно: все персонажи имели какое-то отражение в настоящей истории, а затем их перетасовали как карточную колоду и снабдили всякими собственными объяснениями историки. Следует напомнить, что князья имели не одно, а минимум три имени: княжеское, гражданское, крестное и при желании количество персонажей можно было легко утроить. Если рядом с Борисом во время убийства изображалась его жена, то Георгий Угрин не мог свалиться с неба: он либо где-то упоминался в первоисточниках, либо Карамзин сотоварищи были сумасшедшими. Но сумасшедший написать 12 томов истории, которую до сих пор считают основой исторической науки, вряд ли бы мог. Таким образом, Глебовну подменили Георгием, у которого имелся брат Ефрем, а у Ефрема был ученик Аркадий из Вязьмы. И после гибели Бориса и Глебовны в Торжке учредили первый на Руси Борисоглебский монастырь, где погребены Глеб, Борис и Ольга, а позже сами основатели были объявлены святыми, чудотворцами и похоронены там же. Описание «подвигов» как Ефрема, так и Аркадия очень напоминает описание «святости» Бориса и Глеба. Молитвы, полное послушание, слезы умиления, пост, молчание, просьбы хоть чуть-чуть помолиться Богу перед смертью. Создается впечатление, что события описывал не реальный свидетель и летописец, а современный священник, который кроме религиозных проповедей и поучений ничего больше не произносил в жизни. Возможно, это следы участия в написании легенды о БГ Бантыш-Каменского, ученика двух семинарий, а Карамзин все это объединил в душераздирающее, слезливое чтиво. И еще. Следует распрощаться со всякими «поварами», «конюшими», «отроками», «дворниками», «юродивыми»…, да еще сомнительными личностями: Ляшко, Торчин, Талец, Горясер, Путьша. Все это выглядит нелепо в древнем повествовании, которое должно быть очень кратким, ясным, понятным потомкам и лишенным всяческих словесных выкрутасов, вроде «колоса, еще не созревшего, соком беззлобия налитого!» или «…лозу, еще не выросшую, но плод имеющую!».
Попробуем определить: кто мог быть назван Георгием Угрином, и для этого внимательно приглядимся к Смоленскому князю Вячеславу. Очень странный князь! Во-первых, у него имелся, согласно схемам С.М. Соловьева, единственный сын – Борис, который должен был заменить Глеба в Тмуторокане. Вячеслав умирает, а сын едет на Босфор? Это как? Оставить Смоленск, который согласно печати времен Ивана Грозного был столицей Белой Руси, и где больше нет других наследников? Этот огромный край можно было так запросто оставить без управления? И очень странно, что Вячеслав был князем, у кого род оборвался на сыне, который явился в историю всего-то на один – 1078 год! Что-то здесь не вяжется! У правителя обязательно должен быть и приемник в стольном граде, и другие сыновья, чтобы управлять уездными городами. А таких немало. Та же Вязьма, название которой, до сих пор связывают с неславянским племенем «весь». Считается, по одной из версий, что выражение «веси – ма-а» (место проживания веси или же просто вязкое место на данном наречии) послужило угро-финской основой для наименования города и реки. Напомним, что в княжестве Вяземском еще другая река имелась – Угра. Получается, правитель Вязьмы и всего княжества вполне мог именоваться «Угрином», т.е. правителем угро-финского города и района, и тогда логично посчитать, что это и есть Георгий, след которого сохранился в карамзинской легенде о БГ. Таким образом, это мог быть брат Бориса, который княжил в угро-смоленской Вязьме. Если это так, то он не мог не участвовать в походе на Олега вместе с Глебом и Святополком – Ефремом. После похорон Бориса и Глебовны и смерти самого Глеба, Георгий решил отойти от княжеских дел и вместе с Ефремом заниматься строительством монастыря, и даже решил стать послушником под именем Аркадий. Впрочем, это могло быть просто крестное или даже гражданское имя Георгия. И здесь нельзя не припомнить, что с ним связано какое-то «анти-змеиное» действо или заклятие.
Поэтому рискну высказать дерзкую и неожиданную версию. Вполне возможно, Георгий Победоносец, изображаемый на иконах, как всадник, повергающий змея возле его логова, с неведомой царевной на заднем плане, это религиозно поэтизированный облик Георгия Угрина – вяземского князя и данный символ вполне мог в древности быть гербом Вязьмы. Вязьма всегда была соперницей Смоленска и его древний герб – «Погоня» (скачущий всадник с поднятым мечом) вполне после битвы с войском Олега мог стать поводом для выбора подобного героического символа Вязьмы. Возможно, именно брат Бориса – Георгий поверг Олега в бою, и он же был напарником Святополка, перевозившего раненного Глеба, а образ царевны на некоторых иконах – напоминание об убиенной Ольге Глебовне – жене Бориса.
Нельзя, упоминая о крепкой связи Вязьмы и Торжка, не вспомнить еще одну любопытную легенду. Вот как она излагается вяземским историком XIX века И.П. Виноградовым.
«Во время этого похода в Торжке между Юрием князем Смоленским и Симеоном Мстиславичем Вяземским, который разделял с ним в этом городе бедствие изгнания, будучи другом и покорным его слугой, разыгралась кровавая драма, свидетельствующая о грубости тогдашних нравов с одной стороны, и свирепости характеров действовавших лиц, в особенности Юрия, с другой. Среди одного веселого пира Смоленский князь Юрий Святославич, прельщенный красотою добродетельной супруги Симеона Мстиславича, княгини Иулиании, и забыв заслуги верного князя Вяземского и свою семью, покусился расторгнуть союз добродетельных супругов. «Князь», отвечала княгиня Вяземская, «пред алтарем Господнем поклялась я супругу моему в любви и верности, он жив, я должна жить для него. Не отлучай меня от супруга, вспомни его заслуги, вспомни Бога, защитника и покровителя святости супружеств». Но напрасны были увещевания Иулиании. Юрий убил ея мужа в своем доме. Иулиания, возмущенная таким наглым поступком Юрия и желая отстоять свою непорочность, схватила нож и хотела им ударить Юрия в горло, но, ранив его в руку, побежала. Юрий, обнажив меч, погнался за Иулианией, догнал ее во дворе и изрубил на куски, велел бросить в реку. Таким образом, Иулиания, погубив себя, отстояла святость брачного союза. – Тело пострадавшей княгини Вяземской погребено в Торжке в соборной церкви Преображения. Православная церковь в последствие причла Иулианию к лику святых. Мощи ея нене почивают под спудом в Торжке, в соборной церкви. Юрий после этого ушел из Торжка в Орду, потом скитался в рязанском княжестве и кончил свою порочную жизнь в одной уединенной Рязанской путыни. У игумена Петра близ Венева, 14 сентября 1408 года, проболев несколько дней. Тело убитого им князя Вяземского Симеона Мстиславича погребено было с полном торжеством и подобающими почестями в Вяземской соборной церкви. ( Примечание: В полном собрании исторических сведений, однако, сказано, что супруг Иулиании погребен в Торжке в соборном храме причем, князь назван Симеоном Андреичем,… а Симеон Мстиславич, Вяземский князь отнесен к числу неканонизированных святых)».
И.П. Виноградов. История Вязьмы с древнейших времен. Москва. 1890
Данная легенда своими милыми нелепостями также напоминает сказание о БГ. Очень странно Юрий разделяет «бедствие изгнания» с «другом и покорным слугой» Симеоном – на «веселых пирах». Кстати, у Виноградова среди вяземских князей из списка Долгорукого, нет никакого Симеона Мстиславича. Откуда он взялся? И про похороны в «соборной церкви Вязьмы» никаких сведений нет. А тот Симеон, что похоронен рядом с Иули… - просто Ульяной, покоится другой Си… - Семен – Андреич. Так что это за князь и был ли он вяземским? И где зародилась эта легенда? Не в той ли самой компании Карамзина? Обратите внимание, что она почти полностью повторяет схему трагедии Бориса. Муж убит, а потом гибнет и жена, а убийца пускается в бега – уходит к иноземцам татарам, как и Олег к половцам. И шея опять упоминается, правда, теперь Ульяна пытается в нее поразить Юрия. А про скитавшегося, неведомо где, Юрия, как становится известно, что он умер «14 сентября 1408 года, проболев несколько дней»? И тот ли это самый Юрий, а не какой другой, подобно Семену? Кстати, Юрий и Георгий – по сути одно и то же имя. Очень все это похоже на фальшивку подобную многим повестям «древней» Руси. И не придумана ли она специально, чтобы скрыть факт захоронения Бориса и Глебовны в Торжке.
Как сообщает энциклопедия, ни мощей, ни могильных плит, ни древних храмов не сохранилось, но все акты вандализма вешают на большевиков. Однако это, скорее всего, не вполне справедливо. Даже в официальных описаниях отчетливо проглядывают несколько периодов, когда с захоронениями и храмами проводилась какая-то «восстановительная» работа. Первый – как раз во времена раскола при первых Романовых, второй – в XVIII веке. Царь Петр не только стриг бороды и обрезал рукава, но и, помнится, снимал колокола и исправлял церковные книги, а затем за это активно взялась и «матушка-царица» Екатерина II. При ней, как отмечалось ранее, зачем-то снесли древнюю, первую церковь в Трожке, простоявшую 7 веков. Кстати, по ее же приказу был разрушен храм в Новгороде-Северском, строительство которого связывали с героем «Слова» - Игорем. И на его месте возвели, подобно творению Львова, новодел Кваренги. В.А. Чивилихин, так прямо и назвал это «преступлением перед народом России». Еще при императрице происходили странные переименования и появление новых городов. Любой может в этом убедиться, когда заглянет в энциклопедию и обнаружит, что Вятка и Пермь появились на карте России в 1781 году из заштатного городишка Хлынова и деревни Егошихи! Где же находились настоящие Пермь и Вятка, что отмечены на государственной печати времен Ивана Грозного, если их поместили на Урал спустя две сотни лет? И не в те же ли самые времена, появилась и Тверь на верхней Волге?
А как объяснить для чего старинный герб Дорогобужа – Богородицу с младенцем на руках, заменили мотком веревки? И была ли пушка с птицей гербом Вязьмы в древности, впрочем, как и всех остальных смоленских городов за некоторыми деталями, если с Дорогобужем поступили таким образом? Официальная история все это как-то стыдливо не замечает. Мол, так получилось как бы само собой. Или ученые-историки говорят: «нам не известно» как все было, но тут же начинают описывать все, что при ближайшем рассмотрении объясняется ими в мельчайших деталях. Потом рассказ наполняется датами, взятыми с потолка, и нашему взору является творение, подобное дому без фундамента. Пошевели немного, и все начинает расползаться и проседать. А ученые с важным видом уже «изучают» новые материалы, и морочат головы юным и зрелым гражданам России очередным «научным» открытием. Посему, раз уж обо всем «почти ничего не известно», а почти все объяснения историков противоречат самим себе, рисуем собственную картину событий.
Князь Глеб был потомственным правителем земель верхней Волги. Его вотчинным городом был Торжок и из него он отправился на княжение в Тмуторокань. Правление началось в год 176 от провозглашения государства Троянь, чрезвычайно лютой зимой, и это было отображено на мраморном камне. Его деятельность была настолько успешной, что явилась причиной зарождения зависти у правителей Трояни и их желания как-то ограничить развитие Руси и уменьшить ее доходы от торговли. После 20 лет деятельности вдали от дома, князь решает вернуться на родину и передать бразды правления будущему зятю – Борису. И об этом, видимо, имелась договоренность с другими князьями Руси. Возможно, на этот пост претендовал и Олег Святославич, но русские князья предпочли Бориса. Олег, воспользовавшись задержкой Бориса из-за похорон его отца – Вячеслава, отправляется на Босфор, захватывает власть, провозглашает себя князем Тмутороканским и идет на сговор с местной правящей верхушкой. – Предчувствуя возникновение смуты и возможность извлечь политические и экономические дивиденды, византийская знать признает и поддерживает Олега, а тот подкупает местных головорезов для устранения Бориса. Во время следования молодой четы на Босфор в дельте Дуная – русском острове, Бориса убивают ночью в его шатре. Однако с ним в Тмуторокань следовала и его жена – Ольга Глебовна и это не предусмотрел Олег. Когда она привезла тело мужа для отпевания, а затем отправила его для похорон на родину, Олег понял, что нужно устранять и ее – случайного свидетеля событий. Убийцы получают новый заказ и исполняют его в челне, во время переправы Глебовны через Дунай. Кто-то из слуг также был убит, но кто-то добрался до Чернигова и рассказал князю Владимиру о преступлении Олега. Скорбная весть полетела на родину Глеба – в Торжок. Сборы были недолгими, и Глеб с сыном Святополком и их дружиной направились в Чернигов через Вязьму. По пути они прихватили местного князя Георгия – брата Бориса и все вместе прибыли в Чернигов. Там уже объединенным войском направились в сторону Тмутороканя, чтобы расправиться с коварным Олегом и восстановить справедливость. Но Олег с наемным войском их уже поджидал на «Русском Острове» – в районе Каялы – притоке Дуная. Сражение произошло в конце лета (1078 ? г.) и явилось началом серьезного междуусобного конфликта, который привел в итоге к разрыву отношений между Русью и Троянью. Перессорились и князья южных княжеств, лояльные Олегу, с их северными соседями. Это стало началом заката Киевской Руси. В сражении серьезное ранение получил князь Глеб и его, как сказано в «Слове», между двух коней сын Святополк отвез в Киев. В сражении был повержен или обращен в бегство сам Олег, скорее всего Георгием, и это стало поводом для возникновения иконописного сюжета, где Георгий повергает змия, мстя за убитую Глебовну. (Логово, откуда выползает змей на иконе с Георгием, очень напоминает дыру в земле, куда проваливается Олег Гориславич - Окаянный на клеймах старых икон с Борисом и Глебом).
Таким образом, князья разделились на Ольговичей и Владимировичей. Сам Владимир, покинул Чернигов и перебрался севернее – в вотчины Глеба или расположенные по соседству, и это стало причиной появления в истории термина «изгои», т.е. так стали называть тех, кто был вынужден оставить земли, где до этого правил. Если верить традиционной истории, то Олег стал правителем Чернигова и часто совершал поездки на север. По-видимому, он уговаривал всех жителей, как и прежде ни в чем не бывало, продолжать торговлю с Троянью через Киев. Но многие не могли простить злодеяния Олега и отвернулись от него. Возможно, и Вяземский Георгий решил отойти от мирских дел, потому как Вязьма, находилась на границе южных и северских земель, и отправился вслед за Ефремом в его удел, занявшись возведением Борисоглебского храма и строительством монастыря, где принял монашеское имя Аркадий (или же это было его крестное имя). Позже, это место стало святым для всей Руси, где были похоронены и почитаемы все герои событий. Видимо, открытие монастыря состоялось спустя примерно сто лет после самой трагедии, и это было отражено в летописной повести «Слово о князьях», появившейся будто бы в 1175(8?) году. Но, скорее всего, и данное «слово» не избежало судьбы других летописных творений – было основательно вычищено от нежелательных фактов и переписано командой Карамзина.
Борисоглебский монастырь оставался святым местом до прихода Романовых к власти, а потом его постигла судьба многих церковных и монастырских строений. Во времена раскола неожиданно были «обретены» мощи Аркадия. Как они могли быть утеряны, одному Богу известно, но, скорее всего, это было результатом разгрома настоящих захоронений и уничтожения надгробных плит, подобно тому, как это было сделано в соборах Кремля в Москве или в Лужецком монастыре Можайска. Имеется отчетливый след этого и в Вязьме. В это же время некого архиепископа чуть не прибили в городе его жители, когда тот пытался изъять икону с Аркадием из соборной церкви, присланную ранее из Торжка. Видимо, ее изображение чем-то не устраивало реформаторов. При Екатерине II был снесен первый храм, построенный Ефремом и Аркадием, а Карамзин, сотоварищи, потом тщательно все замазали своими поделками, состряпанными из реальных фактов и имен, густо наполнив «летописные повести» пустословием и церковной демагогией. В результате остались легенды, домыслы, старые и новые имена, о которых «почти ничего неизвестно», но о чем исписаны тома пустопорожних «научных» работ. Впрочем, еще не до конца понятна фигура Окаянного Олега Гориславича. Каким образом он смог так запросто разрушить процветающее государство? Хотя, последний президент СССР и первый – России, нам наглядно показали, что это вполне реальная и легко достижимая задача. Посему внимательнее приглядимся к князю Олегу.
С БОГОМ!