Аннотация
Когда я открыла глаза, то не узнала место, в котором находилась. Оно было холодным и темным. Спустя несколько минут я поняла, что оказалась в палате интенсивной терапии. Я не помнила, как и почему находилась здесь. Я даже не знала, как меня зовут. Все мои воспоминания были стерты. И только его образ стоял перед глазами.
Глава первая
Я почувствовала, как болит и ноет все тело. Руки затекли, и ноги онемели. Внутри стоял ком, и было трудно дышать. Голова слегка кружилась, и я услышала шум из голосов и странного жужжания под ухом. Еле-еле открыв глаза, я увидела сидевшую рядом с моей кроватью маму, заметив, что я проснулась, она заплакала.
—Дорогая, ты очнулась! Какое чудо!
—Мама, — прошептала я, как на замедленной записи диктофона.
Мой голос был осипшим. Мама погладила меня по голове и смахнула со своего лица слезы.
—Милая, ты меня узнала,— обрадовалась мама.—Ты в больнице, но уже все хорошо, все хорошо.
В больнице? Как? Почему я здесь? И почему ноет все тело? Мысли путались в голове, я ничего не могла понять.
—Я думаю, не стоит ее сейчас беспокоить, пациентка только вышла из комы, — сказал, вошедший в мою палату доктор.
—Да, конечно, Антон Евгеньевич, вы правы, не стоит беспокоить мою девочку. Просто я так рада, что она пришла в себя, спустя столько времени.
Из комы? Я что была в коме? Но что произошло? Я так хотела все узнать, расспросить, но от лекарств и боли в голове, я не могла произнести ни слова.
Доктор в ослепительно белом халате подошел к моей кровати и посветил фонариком мне в глаза, пощупал пульс, потом достал стетоскоп и стал прослушивать мое сердце. Кожей я ощущала холод, исходивший от прижатого к моему сердцу металла. И от Антона Евгеньевича, который с видом профессионала безразличного ко всему осматривал меня своими длинными грубыми пальцами. На вид моему лечащему врачу было лет сорок, хотя он и пытался скрывать свой возраст, подкрашивая волосы, но, несмотря на богатый опыт, доверия этот врач не внушал. Я всегда поражалась хладнокровию таких докторов как этот, они не проявляли сочувствия к больным и их родственникам, делая все монотонно, молчаливо с напускным взглядом опытного специалиста. Я надеялась, что доктор хотя бы попробует задать мне пару вопросов о моем самочувствии и объяснить, как я угодила в больничную палату, но ничего подобного не происходило.
—Реакция на свет хорошая, сердцебиение отличное и пульс тоже в норме.
—Значит, она полностью оправиться?
Мама с надеждой взглянула на доктора.
—Посмотрим, пока еще рано делать какие-то прогнозы, пациентка пролежала в коме три месяца, сейчас ей необходим покой и отдых. Завтра я проведу некоторые анализы и тогда уже смогу сказать что-то определенное.
Врач поверг меня в ступор. Я только что вышла из комы через три месяца? Как это могло произойти? Я не верила, мне казалось, что это чья-то злая шутка, не может этого быть. Я перевела взгляд на маму, ожидая от нее объяснений, но она молчала. Мама была очень разговорчивым человеком, могла болтать часами, но сейчас она не проронила ни слова, что невероятно пугало меня.
—Отдыхай, детка и набирайся, сил. Завтра мы приедем вместе с папой. Я люблю тебя, дорогая.
Поцеловав меня в щеку и ничего не сказав, мама вышла из моей палаты вместе с моим лечащим, врачом. Внутри все перевернулось, я чувствовала себя хуже некуда: тело ныло, спина болела настолько сильно, словно мной играли в футбол, голова раскалывалась, видимо обезболивающие лекарства, которые мне должны были, прописать не помогали, к тому же я не понимала, что со мной произошло, а самое страшное, что я ничего не помнила. Наступил беспросветный туман, словно кусок моей жизни вырезали.
И вдруг мне стало страшно, поистине страшно, неизвестность пугала меня настолько, что даже вся боль моего тела не могла сравниться с парализующим страхом. Я стала перебирать имена знакомых и пыталась вспомнить свое имя. Да, верно, вспомнив собственное имя, я начну потихоньку распутывать клубок памяти. Но я не помнила.
В голове что-то вертелось, Марина, Маша, нет, это не мое имя. Буквы вставали перед глазами и в считанные секунды таяли. Так не бывает, я должна и вспомнить свое имя. Марина или Маша, там точно была буква М. Стараясь вспомнить, моя голова стала болеть еще сильнее, злость внутри от собственного беспамятства нарастала, меня обдало холодным потом, воздуха перестало хватать. Похоже, у меня началась паника, так и есть. Сердце стучало в висках, глаза моментально увлажнились, в горле образовался ком. Я обязана вспомнить, как меня зовут, нельзя оставаться просто пациенткой. Паника росла, сжимая меня в своих тисках. Имя никак не приходило ко мне в голову. Я зарылась в одеяло, и стала тяжело дышать. Я - пациентка, только что вышедшая из комы, и я не помню собственного имени. Безымянная пациентка. Слезы наворачивались на глаза, сердце неистово билось в груди. Реальность происходящего повергала в ужас. Усилием воли я попыталась совладать со своими эмоциями. Я начала глубоко дышать, несмотря на боль в груди, и, внезапно ко мне в голову пришла идея. Если я пациентка, значит мое имя записано в журнале пациентов клиники. Разум пришел мне на выручку, и я уже знала, что нужно делать. Чтобы узнать мое имя надо посмотреть журнал на посту медсестры, а для этого необходимо встать. Я начала шевелить слабыми руками и ватными ногами, стараясь вставать без резких движений, но тело отказывалось подчиняться, словно налитое свинцом, оно тянуло меня обратно в постель.
Увидев, как я корчусь, ко мне подбежала медсестра и начала успокаивать меня, но это было бесполезно. Я была решительно настроена. Руками я старалась опереться на край кровати, и спустить нижнюю часть тела, так хотя бы будет проще вставать с пола, если я упаду. Конечности стали не слушались меня. Спустив ноги на пол, я почти встала с кровати. Однако подбежавшая ко мне медсестра обхватила мои запястья и мягко оттолкнула на кровать.
—Пожалуйста, успокойтесь! Иначе я позову санитаров, — сказала медсестра.
—Я должна идти, должна знать,- внезапно, заговорила я хриплым голосом.
Низкая девушка с копной смольных волос, обхватив меня за талию и приложив весь свой вес, все-таки уложила все же мое тело на больничную койку.
—Вы никуда не пойдете. Вам нельзя пока вставать.
Медсестра укрыла меня теплым шерстяным одеялом, приказав лежать тихо.
—Но я хочу знать, — слабым голосом протестовала я.
—Завтра придет врач и все скажет вам. Мне нужно дать вам успокоительное.
С этими словами она выскользнула из моей палаты. Поначалу я обрадовалась, что у меня появился шанс снова встать, но медсестра вернулась молниеносно, держа в руках шприц.
Я замотала головой.
—Будет совсем не больно.
Не успела я возразить, как в мою руку вонзилась тонкая игла, проводящая жидкость из шприца в вену. Когда кареглазая брюнетка закончила ставить укол, я уже лежала полностью обездвиженная. Медсестра поправила мне одеяло и закрыла жалюзи на окнах.
— Сейчас подействует лекарство, и вы спокойно уснете, — протянула сладким голосом девушка. Вам нужно больше отдыхать.
— Как меня зовут? – неожиданно выпалила я.
Любопытство не покидало меня, глупо было надеяться, что заботливая девушка из медперсонала завяжет со мной беседу и расскажет, как я здесь очутилась.
Медсестра посмотрела на меня с жалостью. От чего мне становилось тоскливо на душе, не люблю, когда на меня смотрят с жалостью, будто я побитый щенок или брошенный котенок. Однако девушка продолжала смотреть, склонив голову на бок, но вскоре прервала молчание и произнесла:
— Мила. Тебя зовут Мила.
***
В безмолвной тишине слышалось лишь мое имя.
– Мила, — шептала я. Вот как меня зовут. Повторив собственное имя, как минимум раз пять, я прекратила шептать. Лежа на больничной кровати, я смотрела в абсолютно белый потолок, он был ровный, без изъянов, скучный, как и любые потолки в больнице, замыкавший коробку из белых стен, белого пола и белых окон.
Повезло же мне оказаться между жизнью и смертью, путешествуя во снах три месяца. Подумать только три месяца, удивительно, что я вообще пришла в себя. Через пару минут, я почувствовала легкую слабость в теле, и мне захотелось спать, и мои глаза закрылись.
— Доброе утро, милая!
Открыв глаза,первое, что я увидела, так это папу. Он держал меня за руку, словно не мог поверить, что я не иллюзия, а живой человек. На его лице прибавилось морщин, щеки впали он, словно постарел на десять лет с того, момента как я видела его в последний раз. Под глазами вырисовывались существенные синяки, которые не скрывала даже золотистая кожа.
— Доббррое, — выдавила из себя я еле-еле.
От вчерашней лошадиной дозы успокоительного, голова отказывалась соображать.
— Я так счастлив, что ты очнулась. Мы с мамой очень волновались за тебя, — сказал папа, улыбаясь.
На папином худом теле был его любимый синий свитер, связанный моей бабушкой, он всегда надевал его, когда настроение было отличным.
— Как ты себя чувствуешь?
— Для только что пришедшей в себя после комы неплохо.
Замедленный темп речи выдавал во мне слабую пациентку.
— Кто это у нас проснулся?
В дверях появилась мама в нежно-розовом платье и белых туфлях, выгодно подчеркивающими ее пухленькую фигуру. Наряд гармонично сочетался с белыми кудрявыми волосами. У меня же портилось настроение при виде ее белых туфлей на высоченных каблуках.
— Привет, мам, — поздоровалась я.
— Дорогая, какое счастье, что ты с нами разговариваешь, я так скучала по общению с тобой.
— И я тоже, — отозвалась я.
На самом деле наше с мамой общение сводилось исключительно к слушанию бесконечных маминых монологов, она могла говорить часами, если не днями. Я же пошла в папу, мы были оба молчунами, поддерживая разговор, лишь согласием или отрицанием.
— Может закрыть жалюзи? — поинтересовался папа.
За окном светило яркое солнце, согревающее каждого прохожего, проходящего мимо, такое сильное солнце было типичным для июля в Москве. Солнечный свет бил мне в глаза, и я захотела прогуляться под солнышком, почувствовать тепло его лучей, насладиться естественным дневным светом, читая на скамейке в парке книжку. Только это все фантазии, сейчас я нахожусь в угрюмой, давящей своими стенами больнице.
— Да, закрой их, если несложно.
Мне не хотелось видеть прекрасную погоду за окном, зная, что я еще долго буду взаперти. Когда папа задернул жалюзи, он сел рядом с мамой и продолжал держать меня за руку.
— Хочешь воды или кофе? — спросил папа.
Он знал, что я обожаю кофе, и вероятно, желала порадовать меня.
— Ей нельзя кофе, ты что? Она только пришла в себя, необходимо следить за ее здоровьем, — вмешалась мама.
— Хорошо, ты и вправду только очнулась, наверное, кофе будет лишним.
Я молча кивнула.
— Мы так боялись, что ты не придешь в себя, — сказала с тяжелым выдохом мама.
— Тот день был самым ужасным днем в нашей жизни, — подхватил папа.
— А что случилось в тот день? Как я здесь очутилась? — спросила я. Мне не нравилось, что все скрывают от меня обстоятельства, при которых я впала в кому на три месяца.
— Мила, что ты помнишь последним?
—Вчера я не могла вспомнить даже собственного имени. Я ничего не помню. Абсолютно.
— Бедная моя девочка, ты так натерпелась, не стоит тебе вспоминать, — голос мамы выдавал ее волнение за меня.
—Прекрати, Лидия! — вмешался папа. Он редко спорил с мамой, в основном соглашался, пока мама не затрагивала принципиально важные вещи для него, Мила, имеет право знать!
— Хорошо, — нехотя согласилась мама.
Папа сел у изголовья моей кровати и подпер руками подбородок, посмотрел в мои глаза и сказал:
— Понимаешь, ты попала в аварию.
— В аварию? — Я не верила своим ушам.
— Да, милая, — мягко отозвалась мама. — Подробностей мы с папой, к сожалению не знаем. Нам позвонил нашедший тебя полицейский, он сообщил, в какую больницу тебя забрали. Ты была в критическом состоянии и не приходила в сознание три месяца.
Сказать, что я ошарашена, ничего не сказать. Внутри все сжалось, на душе стало неуютно и тоскливо одновременно. Комната начала вращаться, и я закрыла ладонями глаза, надеясь, что это поможет мне избавиться от страха.
— Я попала в аварию, аварию, — твердила я снова и снова.
— Милая, — мама провела своей нежной рукой по моим волосам. — Но сейчас все позади, ты пришла в себя, врачи говорят, что ты идешь на поправку, мы надеемся, что вся эта история останется в прошлом.
История останется в прошлом. А какая история, из-за чего я попала в аварию? Вопросов стало еще больше, чем ответов.
—Спасибо, что заботитесь обо мне.
Я взяла маму и папу за руку. Почувствовав тепло маминой руки, слёзы стали наворачиваться на глаза.
—Ну что ты милая, мы любим тебя и всегда с папой будем поддерживать. Сейчас тебе необходимо отдохнуть, слишком много новостей за сегодня обрушилось на тебя.
Я вытерла тыльной стороной ладони слёзы, бегущие по лицу. Мама подошла ко мне и поцеловала в макушку, для неё это было редким проявлением нежных чувств.
— Мы навестим тебя завтра, — сказал папа, обняв меня за плечи. На прощанье я помахала слабой рукой, той, что не была утыкана иголками, присоединёнными к капельнице.
После того, как родители ушли, я все еще размышляла об аварии, о потере памяти, силилась вспомнить день, когда меня привезли врачи скорой помощи, но тщетно. Интересно как же я сейчас выгляжу, сильно ли меня изменила авария? Приложив небольшие усилия, я дотянулась до зеркала, которое лежало на тумбочке, взяв его, я очень заволновалась, что отражение меня не обрадует, но все же осмелилась заглянуть.
Из зеркала на меня смотрела немного уставшая девушка, со светло-русыми волосами и кожей цвета слоновой кости, шрамов и синяков не было, но в серо-зеленых глазах виднелись грусть и тоска. Руки и ноги без ушибов и ссадин, грудь, как и прежде второго размера, повреждений на бедрах, животе и спине я не заметила. Если исключить стонущее тело и больничные стены, можно подумать, будто никакой аварии и вовсе не было. Единственное, что беспокоило меня - это затекшая спина, хотя чего я ожидала, пролежав на ней три месяца. Она ныла так сильно, что мне безумно захотелось перевернуться на бок. Я облокотилась на локоть, который был острым как нож. Подключила левое выпирающее из-под больничной рубашки бедро, которое, казалось задействовать гораздо сложнее, чем я думала, но пятки спасли положение и спустя несколько минут, я уже лежала на левом боку. Организм еще не привык к нагрузкам такого рода, да и любым другим, поэтому мне вновь захотелось спать. Стоило мне поправить подушки, как глаза закрылись сами собой.
***
— Мила, ты такая красивая! Я не могу на тебя наглядеться. Ты делаешь мою жизнь прекрасной.
Незнакомец провел большим пальцем по моей верхней губе. Я ощутила всю мягкость и нежность, исходящую из его мускулистых рук.
— Правда? — спросила я. Легкий ветерок развивал мои выбившиеся из прически локоны, вечерняя прохлада придавала ощущение свежести в жаркий день.
— Я хочу быть только с тобой. Я люблю тебя. Высокий парень обнял мою талию, прижавшись всем телом, источаемый запах его парфюма пьянил меня сильнее любого вина.
— Я тоже люблю тебя, — ответила я и обвила его шею своими голыми руками.
— У меня для тебя подарок, малышка. Идем со мной.
Мускулистый брюнет взял меня за руку и повел за собой. Я сжала его крепкую руку своей слегка вспотевшей ладонью и последовала за ним. Каблуками я цокала по железной лестнице, голубоглазый незнакомец же поднимался уверенной походкой размашистыми шагами. Минуя три лестничных проема, мы оказались на самом верху здания.
— Мила, теперь это наше место. Тебе нравится?
Над моей головой простиралось ночное усыпанное звездами небо. Ногами я чувствовала твердую поверхность крыши, подойдя к самому ее краю, я увидела ночной город, с ожившими улочками и нескончаемым потоком машин. Свет, струящийся из выполненных в изысканном архитектурном стиле фонарей, озарял жителей города, которые вдоволь коротали время очаровательного вечера.
— Как здесь красиво.
—Я знал, что тебе понравится, теперь это место только для нас двоих.
Незнакомец положил руки на мои плечи, я вздрогнула от неожиданности и вложила свои ладони в его. Воздух был напоен романтикой и любовным волнением. По моим венам разливалась теплая кровь. Голова кружилась, и я вцепилась в ограждение крыши.
— Мы так высоко находимся, я боюсь упасть, — сказала я, наклонив голову вниз.
—Ты не упадешь, пока я рядом, но если все же так случится, я тебя поймаю, — сказал незнакомец, повернув мой подбородок большим пальцем.
Я посмотрела в его льдисто-голубые глаза и поняла, что с этим человеком мне нечего боятся.
— Мила, пора принимать таблетки, — звонкий голос медсестры пробудил меня ото сна.
Сегодня настроение у медсестры было приподнятым, она улыбалась, подавая мне горькую на вкус таблетку.
—Антон Евгеньевич, говорит, что ты очень быстро идешь на поправку, скоро можно будет выписывать.
—Очень рада, — ответила я запивая таблетку, — а сколько сейчас времени? — На медсестре были маленькие прямоугольные часы, обвивающие загорелую женскую руку.
—Почти полночь, — бархатным голосом ответила она.
—Я думала, что уже утро, — сказала я, перевернувшись на бок.
—Ты проспала весь полдень и вечер, неудивительно, что тебе кажется, будто наступил новый день.
Медсестра принялась менять раствор в капельнице, отчего я почувствовала запах лекарства, который включал в себя аромат полевых цветов. Закончив с капельницей, она произнесла:
—Мне необходимо раздать таблетки другим больным, а после у меня заканчивается дежурство, так что до завтра, выздоравливай.
—До завтра,— попрощалась я. И, поправив мягкую, как перина подушку, расположилась, полулежа на кровати.
Когда медсестра ушла, я стала прокручивать сон у себя в голове. Как же там все было волшебно, какой красивый и романтичный мужчина признавался мне в любви, и я тоже испытывала к нему чувства. А то место! Он назвал его нашим. С ним я была так счастлива, чувствовала себя защищенной, бесстрашной. Мне так хотелось обратно в собственный сон, жаль, что это не происходит наяву.
Обнимая взятую у изголовья подушку, я сама не заметила, как закрылись глаза. Я представляла, что обнимаю голубоглазого незнакомца очаровавшего меня. На минуту мне даже показалось, что он здесь и тоже обнимает меня, одна его рука скользит по моим волосам, а другая крепко-крепко прижимает к себе. Как это сводит меня с ума.
—Приснись же мне снова, пожалуйста, — шепчу я и с этими словами на устах, засыпаю.
Проснулась я от навязчивого света фонаря за окном. Нужно было попросить медсестру закрыть жалюзи. Посмотрев на настенные часы, я поняла, что провалялась в обнимку с подушкой довольно долго, часы на стене в виде бабочки с расписными крыльями, показывали два часа ночи. Красавец из сна так и не почтил меня своим присутствием, поэтому проснулась я в несколько грустном настроении.
Узнав, что я пробыла в состоянии беспамятства в течение трех месяцев, внутри меня росла пустота и только сон с неведомым избранником смог слегка остановить этот бесцветный к жизни рост. Наверно, глупо цепляться за воображаемого партнера и ждать его появления в моем сознании, но я часто совершала романтические глупости и мечтала о несбыточном. Прикрыв глаза, я снова обняла подушку и согнулась в позе эмбриона, напрягая воображение, я принялась думать о голубоглазом незнакомце, но усилия мои не оправдались: заснуть я не могла, а неизвестный принц из моих сновидений так и не появился.
Я принялась ворочаться и разглядывать пустую палату, где из всей мебели были лишь огромная кровать с ортопедическим жестким матрасом, на котором моя спина познала всю боль и неудобство этого мира, и крохотная тумбочка с игрушечными выдвижными ящичками. Полежав еще несколько минут без сна, меня стала одолевать скука, не зная как от нее избавиться, я решила немного пройтись, конечно, гулять по больнице в столь поздний час глупость несусветная, но мне так хотелось выбраться из душной пустынной коробки, которая давила на меня своими безликими стенами. Мне показалось это правильным решением, лежать на одном месте долгое время никак не способствует душевному выздоровлению, а может и физическому, ведь я не ходила три месяца, и если бы не ежедневный массаж, предупреждающий появление пролежней, я бы походила на какой-нибудь бесполезный фрукт.
Подняться с кровати было не так уж и легко, сначала я опустила правую ногу, затем левую, руки служили опорой, и страховкой на случай стремительного падения. Потом я очень осторожно села и попыталась выпрямить спину, которая была как макаронина. Теперь решение пройтись уже не было таким острым, но я все равно не хотела отступать. Просидев минуты три, я все же продолжила перекидывать вес собственного тела и спустя пару секунд уже стояла на слабеньких ногах. Руками я держалась за холодную и гладкую спинку кровати. Голова слегка закружилась, мне захотелось присесть, но я не позволила себе этого сделать, стоит только коснуться пены из пушистых теплых одеял, раскинувшихся на моей кровати, как я уже не найду сил подняться. И почувствовав непреодолимое желание двигаться дальше, я отпустила свои бледные руки, стараясь при этом удерживать равновесие. Я справилась, я действительно стояла! Радости не было предела. Дальше я пошла маленькими медленными шажками и с выпрямленными руками, на случай потери равновесия.
Ступив за порог своей палаты, первое что я увидела, был больничный коридор: длинный, практически неосвещенный, стены насквозь пропитаны какими-то лекарствами, а главное в нем было тихо. Все палаты были наглухо закрыты, значит, пациенты видели уже десятый сон, только в сестринской горел свет, что объясняло пустующий пост на этаже. Пройдя немного вперед по коридору, я поскользнулась и едва не упала на серо-пепельном полу, который еще не высох от недавнего мытья. Прижавшись к шершавой от облупившейся краски стене, я решила немного отдохнуть. Рискованно гулять по коридорам на третий день после комы, но я не могла больше оставаться в палате, мне катастрофически не хватало воздуха и свободы. Бело-серый цвет больницы удручал и навевал на меня тоску, я чувствовала себя, как в тюрьме, и мне хотелось сбежать отсюда. Конечно, сбежать мне не удастся, но это не значит, что я не могу пройтись в сад, ограждавший больницу. Более здоровым пациентам разрешается там гулять. Меня, очевидно полностью здоровой не назовешь, но как же я ей стану, если продолжу жизнь прикованной к постели больной? Спустившись на первый этаж, я посмотрела, есть ли преграда в виде охранника на моем пути, именно ее я больше всего опасалась. Преодолев серьезный спуск по лестнице, словно альпинист, спускающийся по крутому склону, я оказалась на последней ступеньке лестницы. Больше всего я боялась охранника, ведь если он заметит меня, то я прямиком отправлюсь в свою палату. Охранник дедушка лет шестидесяти, действительно крепко спал, на обтянутой кожей старой кушетке недалеко от своего поста. Переставляя хрупкие ноги, я тихонько прошмыгнула мимо него, и мне удалось остаться незамеченной.
Выйдя из здания больницы, я почувствовала вновь легкое головокружение, и села отдохнуть на скамейку у входа. Пальцами я принялась массировать виски, головокружение ослабевало с каждым нажимом, а потом и вовсе стихло. Когда я почувствовала новый прилив сил, то направилась в сад.
Небольшой сад очаровал меня своей красотой: высокие деревья с могучими корнями росли в шахматном порядке, между скамеек клумбы с алыми розами, очерчивали границы сада, идеально подстриженный газон был мокрым, только что прошедший июльский дождь, слегка примял и увлажнил траву. Погода также привела меня в восторг: воздух был свежим, чистым и прохладным, я жадно вдыхала его, будто моим легким установили предел. Небо над головой затянуло свинцовыми тучами, и только одна яркая звездочка смогла пробиться сквозь них, она мерцала изо всех сил, здороваясь со мной. Любуясь панорамой в саду, мой краешек глаза уловил еще один источник света, который находился за спиной, когда я обернулась, в глаза мне бросился яркий электрический свет фонаря. Назойливая пелена врезалась до самого основания глаза, так, что на миг я даже ослепла, но немного поморгав, все же привела зрение в норму. Внезапно у меня закружилась голова, перестало хватать воздуха, ноги стали ватными.
И вдруг перед глазами появилась странная картина: противный желтый свет бил мне в глаза, в лицо летели брызги дождя и грязи, а в ушах стоял чей-то крик.
Глава вторая
—Очнулась? — в голосе моего врача слышалось явное недовольство.
—Что? Где я?
Голова раскалывалась, во рту пересохло, и я не могла сообразить, что произошло.
—Ты по-прежнему в больнице, — ответил ледяным голосом Антон Евгеньевич. — И ты решила совершить ночную прогулку в сад, Кира -твоя медсестра, нашла тебя без сознания на земле.
Значит вот, чем закончилась моя маленькая идея подышать свежим воздухом. Теперь ясно, почему я снова чувствую себя так, словно по мне проехался каток. Пока Антон Евгеньевич слушал металлическим стетоскопом мое сердце, я придумывала, что сказать в свое оправдание.
—Я просто хотела немного пройтись и дать своему телу физическую нагрузку, — начала оправдываться я.
Доктор провел рукой по своим жестким кудрявым волосам и бросил на меня убийственный взгляд. Внизу живота накатила волна страха, мне хотелось спрятаться под одеяло.
— А тебе не приходило в голову, что все медсестры в больнице перепугались, не найдя свою пациентку в постели ночью?
Вопрос Антона Евгеньевича прозвучал так, словно я преступница и мне выносят смертный приговор в зале суда.
— Я же сказала, что просто хотела подышать свежим воздухом, — повторила бессмысленную отговорку я. — Думала, что быстренько вернусь, и никто ничего не заметит. Я не ожидала, что мне станет плохо и я упаду в обморок.
Доктор поправил и без того идеально повязанный галстук оливкового цвета, и минуту спустя сказал грубым хрипловатым голосом:
— Если никто не видит, это не значит, что можно убегать из своей палаты. Чтобы больше такого не было!
—Хорошо, — промямлила тоненьким голоском я.
—Расскажи мне про свой обморок. По моим показаниям ты для человека, пролежавшего в коме в течение длительного времени, быстро идешь на поправку, я даже собрался тебя выписывать через две недели.
Врач, измерив мне давление, принялся что-то записывать в свой блокнот. Я подождала, пока он закончит и сказала:
—Нет, мне, действительно, лучше, вы можете меня скоро выписывать. Просто я увидела вчера в саду страшный сон наяву, испугалась и, судя по всему, упала в обморок.
—Сон наяву, интересно, — Антон Евгеньевич приложил свой указательный палец к подбородку и начал разглядывать меня очень внимательно светло-карими глазами.
—А что было в этом сне? И почему он страшный? — его глаза заискрились научным интересом. Я понимала, что теперь его не волнует моя выходка, единственное, что занимает ум врача—это причина потери сознания, и что если я не расскажу все в мельчайших подробностях, то он не оставит меня в покое.
—Я помню, какую-то несуразицу, — начала я. – Наслаждаясь прогулкой в саду, я чувствовала себя довольно хорошо, но потом глаза стал раздражать свет фонаря, и тут будто вспышка.
—Вспышка? — переспросил озадаченный доктор.
—Да. Во всяком случае, что-то похожее на вспышку, и странная картинка перед глазами: свет фар, капли дождя, брызги грязи и какой-то крик. Ничего существенного в моем видении не происходило.
Антон Евгеньевич замолчал и принялся обдумывать полученную информацию. Он зажал свой массивный и гладковыбритый подбородок между большим и указательным пальцем, несколько минут он не произносил ни слова.
—Так-так, — внезапно заговори доктор. —Ты увидела какую-то обстановку, — он стал размышлять вслух. —Быть может это были… воспоминания? Такое раньше тебе снилось? — Антон Евгеньевич был заметно обеспокоен.
Тревога стала постепенно охватывать и меня. Сердце вновь принялось отстукивать сумасшедший ритм, я и не думала о том, что это могли быть воспоминания.
— Я видела что-то непонятное, я не могу описать словами, но когда я это увидела, внутри у меня забилось сердце, закружилась голова, и доступ кислорода был перекрыт. Но это был не сон, я видела это воочию, словно я была там. Такое со мной впервые.
Я закрыла глаза руками в надежде уйти, таким образом, от проблем суровой реальности. Сердце продолжало биться как ненормальное, казалось вот-вот и оно выпрыгнет из груди.
—Мила, у тебя была ретроградная амнезия, сейчас она регрессирует, и твои воспоминания понемногу возвращаются к тебе.
—Это хорошо? — Смысл его слов мне был не ясен.
— Клетки головного мозга начинают работать, и память возвращается, — объяснил Антон Евгеньевич.
—Значит, я все вспомню?
В глубине души загорелся лучик надежды, я вцепилась в зеленое одеяло двумя руками и уставилась на своего врача.
—Будем надеяться, — ответил доктор, посмотрев в окно, которое заволок утренний туман. — Гарантировать я пока ничего не могу. Я буду наблюдать тебя на протяжении двух недель, там уже можно что-то решить.
Антон Евгеньевич ушел, а я не получив никакой информации от него, повернулась лицом к окну и смотрела на клубы полупрозрачного тумана, пока слабость не склонила меня ко сну.
Следующие две недели казались вечностью. Антон Евгеньевич приходил дважды в день и задавал однотипные вопросы о моем самочувствии, интересуясь моими так называемыми снами наяву. Только видений больше не было, и в обморок я не падала. Это несколько расстраивало моего врача, он надеялся, что частые сновидения с последующей потерей сознания восстановят мои воспоминания. В день, когда меня привезли сюда, никто не знал, что произошло, и все возлагали надежды на мою память. Я и сама страстно хотела все вспомнить, но мозг отказывался внимать моим желаниям.
Родители также навещали меня каждый день, а маме иногда удавалось бывать и по два раза на дню. Она занималась домашним хозяйством, причем весьма неуспешно, поэтому у нее было масса свободного времени, а ее дар убеждения позволял находить ключ к любому сотруднику, строго соблюдавшему прием посетителей для больных.
Мама приносила мне фрукты, горы косметики и книги, и если яблоки и апельсины я ела через силу, а косметикой и вовсе не пользовалась, проводить часы перед зеркалом раскрашивая лицо просто было не по мне, то книги я проглатывала как пеликан рыбу. Мне всегда нравилось читать, особенно романы. Самый любимый «Над пропастью во ржи», написанный Дж. Сэлинджер, когда мне грустно или тоскливо я всегда обращалась к нему, он словно наполняет энергией, заставляет забыть обо всем плохом, в больничных стенах он стал моим спасителем. Любовь к литературе появилась у меня в возрасте двенадцати лет и до сих пор чтение является лучшим времяпровождением для меня. Из-за этого скучного, по словам моей мамы, увлечения я не поступила в институт. Закончив школу, каждый выпускник из моего класса знал, какая профессия ему подходит. Все, кроме меня. Я всегда была белой вороной, и в отличие от своих одноклассников хотела выбрать не просто профессию, я хотела найти свое призвание. Реакция родителей на мое нестандартное решение была неоднозначной: папа хотел, чтобы я посвятила свою жизнь серьезному делу, например, как и он выучилась на экономиста и занялась бизнесом, а мама мечтала, чтобы я пошла на юрфак, и нашла там солидного жениха. На самом деле сам институт ее мало волновал, если бы богатые женихи обосновались на Луне, она бы и туда меня отправила.
Однако я не хотела ни первого, ни второго, поэтому выбрала для себя третий вариант. Устроилась продавцом в небольшой книжный магазинчик. И нисколько не пожалела. Владимир Степанович- хозяин магазина полюбил меня, как родную дочь. Он всегда вовремя платил заработную плату и отпускал раньше, если мне нужно было куда-нибудь, но самое превосходное было то, что когда покупателей было немного, я могла с удовольствием читать книги, и более того всегда быть в курсе книжных новинок.
Я не знаю, что произойдет со мной со временем, найду ли я свое призвание, но на данный момент моя работа доставляет мне огромное удовольствие. В книжном магазинчике, я подружилась со всеми сотрудниками, особенно с Оксаной, чудесной женщиной, которая как и я обожает книги. Оксана не просто моя лучшая подруга, она для меня, можно сказать родственница, наверное, играет роль разница в возрасте: мне девятнадцать, а ей сорок. Оксана понимает меня лучше всех, даже лучше чем моя школьная подруга.
Самой лучшей моей подругой в школе стала взбалмошная тусовщица Кристина. Кристина очень яркая личность, причем и в переносном и в буквальном смысле этого слова, помимо харизматического характера, в ней гармонично соединяются искрометное чувство юмора, обворожительная внешность пышногрудой брюнетки с карими глазами и сумасшедшая тяга к приключениям.
Я совсем не похожа на Кристину, внешность у меня типичная, шутить и привлекать к себе внимание на публике я никогда не умела, одевалась всегда скромно, ничего вычурного, никаких облегающих платьев, коротких мини-юбок и блузок с глубоким декольте, к тому же все выше перечисленное находится в гардеробе Кристины. Мне по душе зауженные книзу синие джинсы, либо черные лосины с длинными туниками или майками. Я просто фанатка маек, у меня есть майки самых разнообразных цветов, с замысловатыми принтами и симпатичными надписями. Обувь я всегда выбираю исходя из удобства, нежели из-за моды. В отличие от Кристины и моей мамы я не мучаю свои ноги каблуками, несмотря на мой невысокий рост, предпочитаю облачиться в балетки либо кеды с идеально белыми шнурками. Белый цвет вообще мой любимый, просто обожаю белые обувь и сумки.
С Кристиной мы дружим со школьной скамьи и постоянно попадаем в какие-то ситуации. Вернее попадает она, а я ее выручаю. Мы с ней как сестры, всегда поддерживаем друг друга, помогаем в сложных ситуациях и вместе веселимся. Мама однажды, сказала, что если бы у нее была еще одна дочь, то она непременно была бы похожа на Кристину, иногда мне кажется, что мама хотела бы копию моей лучшей подруги видеть вместо своей первой дочери. С Кристиной никогда не бывало скучно. Она водила меня в бары, в клубы, на ярмарки, на какие-то незапланированные вечеринки, если бы не Кристина, я бы так и просиживала вечерами за чашечкой чая с книжкой в руках. И хотя мой досуг меня вполне устраивал, мама не желала видеть дома молодую девушку за чтением романа. Жаль, что сейчас подруги нет рядом, Кристина отдыхает со своим очередным мистером «Совершенство» на Мальдивах. Каждый понравившийся ей парень кажется ей идеальным, мистером «Совершенство» как она его называет, наверное, развлекаясь, она даже не догадывается, что я в больничной сорочке пытаюсь расположиться на жесткой кровати.
А мой мистер «Совершенство» может быть лишь во сне, конечно, в реальной жизни я нравлюсь парням, но к сожалению, не тем, которым хочется нравиться. Я никогда даже не влюблялась по-настоящему, если не считать голубоглазого незнакомца из моего сна. Кристина даже иногда шутит, что если я буду чересчур разборчивой, то в сорок лет стану жить одна, обзаведусь десятками кошек, буду варить себе суп и читать романы двадцатого века. Конечно, такой участи я не совсем желаю, но и встречаться с кем попало, не хочу. Мое сердце все же надеется встретить и полюбить мужчину, который сделает меня счастливой.
В последний день пребывания в больнице, я ликовала, спустя две скучнейших недели Антон Евгеньевич, скрепя зубами, оформил мне выписку.
— Выписывая Милу, я все же настаиваю на постельном режиме, хотя бы еще неделю, — громко объявил доктор.
Запах его терпкого шампуня для волос бил мне в нос, вызывая отвращение.
—Конечно, Антон Евгеньевич, ей будет предоставлены самые лучшие условия, я за этим прослежу, — мама просто сияла от новости о моей выписке.
Антон Евгеньевич поправил небесного цвета галстук на своей белой в тонкую полоску рубашке и сказал:
—Я надеюсь.
Мама приблизилась к доктору и, смахнув с его плеча невидимую пылинку, пролепетала:
—Поверьте, Антон Евгеньевич, я вас не разочарую.
Антон Евгеньевич в смущении отвел глаза, а через секунду посмотрел на мою маму и сказал, смягчившимся тоном:
—Такие женщины, как вы не могу разочаровывать.
Мама улыбнулась и принялась накручивать свои наращенные светлые пряди на указательный палец. Антон Евгеньевич в свою очередь смотрел на маму с нескрываемым восхищением, буквально пожирая ее глазами.
—Хорошо, мы все будем соблюдать, до свидания, — сказала я, мне безумно хотелось увести маму от этого врача..
—Дорогая, иди в машину к папе, я пока еще немного задержу Антона Евгеньевича, — не оборачиваясь, сказала мама.
— Пойдем вместе, я подожду, — мне не хотелось оставлять маму наедине с Антоном Евгеньевичем.
Мама плавно повернула свою тонкую как у модели шею в мою сторону, и, наклоняясь, прошептала:
—Дай мне пару минут, пожалуйста, не заставляй просить тебя дважды.
—Хорошо, —спорить с мамой было бесполезно, она всеми путями добивалась своего, поэтому пришлось отступить.
Уходя, я обернулась назад и увидела, как мама смеется над шуткой Антона Евгеньевича, а он теребит свой накрахмаленный халат.
Спускаясь по лестнице, ступнями, обернутыми в черные балетки, я ощущала каждую ступеньку, твердая бетонная и холодная, она приближала меня к долгожданной свободе. На посту охранник, проверил мою выписку, знал бы он, что я та самая сбежавшая девушка, из-за которой теперь ввели такого рода проверки, а он тот самый охранник, что позволил мне гулять ночью. Когда с бумагами о моем законном праве покинуть больницу, было покончено, охранник попрощался со мной и пожелал удачи. Я вежливо попрощалась в ответ, понеслась на всех парах к массивной тяжелой двери с табличкой « выход».
Уверенно захлопнув, двери больницы я оказалась на улице. Воздух был свежим и чистым, он наполнял мои легкие, как будто соскучился по мне так же сильно, как и я по нему. Погода тоже радовалась моему присутствию: в синем небе не было ни облачка, вдалеке чирикали воробьи, летая с ветки на ветку, а солнечный свет согревал своим теплом. И от этого всего моей радости не было предела. Свобода!!!! Мне хотелось кричать, что есть силы, но вокруг было слишком много людей, и я постеснялась выражать свои эмоции публично. Ощущение внутри было такое, будто я отмотала срок в тюрьме, а теперь выпущена из-под стражи. Интересно заключенные чувствуют такую же эйфорию, когда выходят на свободу?
—Мила, — меня окликнул папа. Он закрывал багажник нашего старенького «форда», жестом прося подойти к нему.
Оказавшись рядом с папой, я увидела предмет, который он с трудом помещал в багажник: огромная бежевая коробка с обильными слоями пыли на боках прятала от глаз, что-то, судя по звуку хрупкое и очень дорогое.
—Что в ней? —спросила я, придерживая дверь багажника.
—Если я тебе скажу, ты не за что не поверишь, — отозвался папа.
Таинственная коробка заняла большую часть нашей машины, она напоминала гигантский подарок малышу переростку на день рождения, ей не хватало только праздничной упаковки.
—Дай угадаю, — сказала я, когда папа, наконец, закрыл дверь багажника и стал протирать грязные от работы руки. — Очередное мамино увлечение?
—Бинго! — воскликнул папа. —Теперь она у нас изысканный коллекционер фигур из богемского хрусталя, ты же знаешь свою мать.
Мама действительно любила коллекционировать различные безделушки, наподобие брелоков для ключей, миниатюрных вазочек для цветов и именных ложечек из серебра или золота, так по ее словам она заполняла пустоту в своей душе. Пустота же образовывалась в связи с тем, что мама была домохозяйкой и даже не представляла, в каком деле она может себя реализовать, поэтому каждый месяц мы с папой становились свидетелями ее нового хобби. Мама посещала кулинарные курсы, занималась танцами, оттачивала актерское мастерство, даже брала уроки живописи у знаменитого художника, а однажды она обнаружила в себе задатки певицы и каждый вечер вся семья отправлялась в караоке. Я не комментировала мамины увлечения, чтобы не задеть ее чувства, искренне веря, что она найдет дело по душе, которое было ей, на мой взгляд, жизненно необходимо, ведь работать она не хотела, а дома сходила с ума от безделья. Папа же напротив, советовал ей сходить к психологу, чтобы точно выяснить в каких областях мама может себя применить. Он уставал каждый месяц впутываться в творческие мамины авантюры, но мама не верила, что какой-то психолог сможет открыть в ней таланты, о которых она сама пока не подозревает. И папа из-за безумной любви к маме, в конце каждого месяца готовился к очередному увлечению, на сей раз этим увлечением стал богемский хрусталь.
—Тебе не кажется, что мама зашла далеко со своей страстью к коллекционированию?
—Она говорит, что открыла в себе талант дизайнера интерьера, и фигуры из богемского хрусталя вдохновляют ее на поиск нестандартных дизайнерских решений. Кстати, где она?
—Разговаривает с моим врачом о дальнейшем лечении, — объяснила я.
Знал бы папа, с какой именно целью продолжается разговор с Антоном Евгеньевичем. Мама никогда не упускала случая пофлиртовать с представителем сильного пола, будь то владелец магазина одежды или даже простой мясник, меня тошнило от такого поведения, я не понимала, зачем все это нужно, если ты уже встретила свою вторую половинку и счастлива в браке. На что мама отвечала, что я живу в романтических мирах и строя воздушные замки, не вижу реальности. Реальность, по ее мнению, же заключалась в следующем: мужчины видя, как их женщина пользуется вниманием у противоположного пола, начинают ценить ее ничуть не меньше бриллианта на кольце британской королевы, а сами женщины от невинного флирта лишний раз убеждаются в своей привлекательности. В тот день я поняла, что с мамой мы очень разные.
—Я думал, что вы уже все выяснили, — поднял левую бровь папа.
—Да, но у мамы накопился список очередных вопросов к нему.
—Надеюсь, у твоего врача дела и он быстро отправит маму к нам.
Я засмеялась. У папы было хорошее чувство юмора, и он смог поднять мне настроение.
—Подождем ее в машине, —предложила я.
Дверь машины была наглухо закрыта и не поддавалась мне, провозившись несколько секунд, я начала нервничать.
—Папа, кажется, дверь заклинило.
—Может, ты просто слабо давишь на ручку?
Я вцепилась в ручку машины двумя руками и, напрягая все тело, стала изо всех сил тянуть ее на себя, но дверь не впускала меня внутрь.
—Не выходит! Эта машина стара, как мир когда ты отвезешь ее в ремонт?
Папа любил экономить на починке машины, точнее в этом и состоял весь папа. Он всегда думал, что его хотят наколоть, взяв втридорога за пятиминутную работу и поэтому, прежде, чем отдать свои деньги, сам анализировал состояние машины, в случае несущественной поломки обращался к знакомому механику, у которого качество работы оставляло желать лучшего, и только в экстренных ситуациях прибегал к услугам профессиональных мастеров. Он говорил, что это является правильным распределением бюджета.
—Мила, ты знаешь, что в этих мастерских дерут втридорога, а найти хорошего ремонтника машин за адекватную цену не так-то просто. Или ты хочешь, чтобы я отдал наши деньги какому-то проходимцу?
—Нет, папа, что ты отдавать деньги за ремонт машины проходимцу не стоит, —мой голос просто источал сарказм.
—Вот и правильно. Нужно правильно распределять бюджет!
—Да, ты прав, папа. Но словами эту дверь не откроешь
—Сейчас я помогу тебе, только обойду машину с другой стороны.
Внезапно за моей спиной раздался пронзительный рев мотора, который настойчиво спорил с дорогой. Мне захотелось посмотреть кто-же так давит на педаль акселератора, обернувшись, я увидела черный массивный ревущий мотоцикл, летевший на меня со огромной скоростью. За рулем сидел человек в кожаной куртке и в черном шлеме, глаз его не было видно, из-за козырька нельзя было разглядеть кто-то это мужчина или женщина. Черный скоростной убийца летел мне навстречу, размыкая объятия смерти. Внезапно меня заколотило, дрожь появилась в коленях и локтях, а весь мир словно слился в пьянящий кислый коктейль, я поняла, что началась паника, воздух исчезал по мере приближения мотоцикла, словно тот поглощал его адской силой. Белыми от страха руками я вцепилась в ручку дверцы, в надежде, что та сжалится и впустит меня, но груда железа была непреклонна. Сердце неистово стучало, а перед глазами за секунду пролетела очень странная сцена: голубоглазый незнакомец из моего сна ехал на мотоцикле, не справившись с управлением, он врезался в черный лексус, брюнет не смог удержать руль и его выбросило вперед, через секунду он лежал на земле весь в крови, рядом со мной.
—Мила, Мила очнись!!! — Открыв глаза, я увидела тревожное лицо мамы, ее руки трясли меня, как тряпичную куклу.
Я лежала на заднем сиденье автомобиля, а мама стояла надо мной. Чувствовала я себя так, словно по мне проехался каток: голова раскалывалась, будто ее сняли с моих плеч, поиграли в футбол, а затем решили вернуть на место, глаза были замылены, а тело обмякшим.
—Мама, что произошло?
—Мила, ты потеряла сознание! — кричала мама. —Тебя нельзя оставить ни на минуту.
Значит, я снова потеряла сознание на улице, в окружении незнакомых людей, если, конечно, не считать папу. Папа.
—Что с папой? —спохватилась я.
Я попыталась сесть, но слабость в теле не давала мне этого сделать, и я осталась давить спиной протертое сиденье папиной машины.
— Твой безответственный папаша сейчас разговаривает с этим ненормальным мотоциклистом, который еще бы чуть-чуть и сбил тебя, — мама махнула рукой в сторону папы и молодого парня никого роста, который активно жестикулировал в слабой попытке извиниться перед моим отцом. — Хорошо еще, что у этого сумасшедшего новые тормоза, иначе все бы кончилось плачевно. Я вообще хочу подать на него в суд.
Мама нервно теребила свои наращенные пряди, так что те цеплялись за искусственные ногти, она явно злилась, но меня это не сильно волновало, я не могла понять, почему мне приснился сон с этим неизвестным брюнетом. Он не снился мне уже как две недели, а может это не сон? Может это действительно воспоминания? Нужно спросить у родителей, знают ли они некого высокого голубоглазого брюнета.
Дорога домой была долгой, мы ехали молча, мама злилась на безответственность папы, папа был шокирован всем происходящем, я же просто смотрела по сторонам, прокручивая в голове свой сон снова и снова.
Меня смущал даже не сам сон, сколько причина его появления. Две недели как мне ничего не снилось, более того странные картины не происходили перед глазами наяву.
Антон Евгеньевич просил сообщить ему в случае появления этих видений вновь, но я не хотела ему говорить и вообще больше никому, пока я сама не пойму, что это за видения и главное кто тот незнакомец, я не стану посвящать окружающих в свои «реальные сны». Не хватало, чтобы меня вернули на восстановление в больницу или того хуже, признали сумасшедшей.
Пока мы ехали, я успела заметить, что память потихоньку возвращается ко мне. Маршрут, который вел к нашему дому в Подмосковье был мне знаком: могучие тополи с раскачивающимися ветками на ветру, тот же заросший газон Алевтины Юрьевны и плохо асфальтированная дорога, то и дело дающая о себе знать своими ямами.
Глядя на эту дорогу в памяти всплыл эпизод из детства: в десять лет мне на день рожденье подарили велосипед, я страстно желала этого подарка на протяжении года и, получив его, поспешила протестировать двухколесный агрегат лилового цвета. К десяти годам своей жизни, я уже научилась кататься на велосипеде, заимствуя его у подруг. И когда, наконец, у меня появилось собственное средство передвижения, я отправилась к своей подружке Гале, чтобы похвастаться подарком. Однако, не проехав и ста метров, колесо моего велосипеда застряло в продолговатой яме, которая намертво окольцевало его. Пытаясь вырулить, я стала с усилием давить ногами на педали, и двумя руками выравнивать руль, но велосипед стоял неподвижно, а яма сжимала в своих объятьях шины новенького заднего колеса. От безнадежности и нетерпения, я намеренно раскрутила педали и приложилась всем телом на раму велосипеда, резко дернув руль, колесо, наконец освободилось из оков ямы и велосипед, подпрыгнув, поехал на сей скорости к дому Гали. Однако следующая более глубокая дорожная выбоина остановила велосипед, преградив ему путь. И все бы ничего, только я не успела затормозить и врезалась в старый дуб. На велосипеде пролегли легкие царапины, а я от удара сломала руку. С тех самых пор я не катаюсь на велосипедах, а дорогу, практически не изменившуюся со времен моего детства ненавижу, по сей день.
—Ну вот, опять соседи поставили свою машину возле нашего гаража, —негодовал папа.
Рядом с маленькой железной коробкой стоял «лексус» Василия Александровича. Известный в своей области нейрохирург парковался у нашего гаража из-за отсутствия места на своем участке. Его жена забила гараж различными безделушками, купленными в магазине напротив, а свой «фольксваген» ставила у въезда в гараж, довольно неаккуратно, в связи, с чем Василий Александрович не мог беспрепятственно выезжать на работу. Лучшим местом врач выбрал въезд к нашему гаражу, так он мог спокойно парковаться со своим домом. Папу же такое положение вещей не устраивало, он считал, что это его место парковки и наглый доктор обязан убрать свою навороченную машину. Папа даже хотел судиться с ним по этому поводу, но поскольку Василий Александрович мог позволить себе более дорогого адвоката, папа решил повременить с судебным иском.
—Их оплошность не идет ни в какое сравнение с твоей, — сказала мама и, выйдя из машины, очень громко хлопнула дверью.
Повисла пауза, папа сидел, ни говоря, ни слова, с опущенной головой, держа руки на руле. Я понимала, что он чувствует себя виноватым из-за того, что я упала в обморок, и меня на его глазах чуть не сбил мотоциклист.
—Мы уже приехали? — я решила сменить тему.
—Да уже дома, а ты заснула?
—Нет-нет, я просто...э... —я не знала что ответить.
—Замечталась. Понятно, —улыбнулся папа.
Он как никто другой угадывал мои мысли.
Папа развернулся и посмотрел на меня своими грустными глазами.
—Как ты себя чувствуешь?
—Нормально, —пожала плечами я.
—Хорошо. Нам пора в дом, твоя мама не любит долго ждать.
—Мама продолжает злиться?
—Думаю, это продлится еще долго. И она права, Мила, я действительно оплошал.
—Перестань, какие глупости! — я дотронулась до папиного плеча.
—Это не глупости, Мила! С тобой могло произойти несчастье, этот мотоциклист мог убить тебя! — сказал решительно папа.
—Но он же не убил! Я вовремя потеряла сознание.
Удивительно насколько вовремя, подумала я.
—Если бы ты не потеряла сознание, и не стала падать на голый асфальт, тот юнец даже бы не затормозил. Я едва успел поймать тебя за плечи, иначе ты бы разбила голову.
Папа сжал руки в кулаки, он всегда так делал, когда нервничал.
—В любом случае ты успел схватить меня и уберечь от неприятных последствий.
—Моя обязанность — защищать тебя, Мила, и если мне это не удается, я имею права винить себя. У меня чуть сердце не остановилось, когда на тебя летел этот болван, и я стоял в паре шагов. Сказать, что я испугался, ничего не сказать, я всегда буду волноваться за тебя. Такая работа у родителей волноваться за своих детей.
—Да, папа, ты прав, но я все равно не виню тебя ни в чем, —я потрогала папу за плечо.
—Я рад, что все обошлось, пойдем в дом, — папин голос смягчился.
С моего приезда из больницы дом ни капельки не изменился. Меня встречали все такие же скользкие коричневые ступеньки, подниматься по которым было довольно опасно, массивная входная дверь по-прежнему нуждалась в покраске. Войдя внутрь, я увидела те же стены кремового цвета, хотя мама стремилась перекрасить их в ярко-оранжевый, они так и остались кремовыми, сделав еще пару шагов, я обнаружила, что пол по-прежнему скрепит. Дом действительно нуждался в ремонте, из мебели ничего нового не появилось, те же встроенные шкафы из сосны, в углу кресло-качалка покрытое маминым любимым лоскутным одеялом, возле него стоит белоснежный торшер, подаренный бабушкой на Новый год, напротив кресла раскинулся папин любимый старый оранжевый диван, из-за которого мама и планировала изменить цвет стен в гостиной. В воздухе витал цитрусовый аромат. В целом дом оставался таким же, как и раньше. Однако, подняв глаза чуть выше, я увидела растягивающуюся надпись с разноцветными акварельными буквами «С возвращением, Мила!»
—Кто это сделал? Как неожиданно! Какой приятный сюрприз! —ликовала я.
—Мы старались. Я рисовала буквы, а папа вешал, тебе правда нравится? — мама обняла меня за плечи и я заметила, что она стала потихоньку оттаивать.
— Конечно, просто превосходно!
Растяжка из красных, желтых и голубых букв вызвала во мне чувство детской радости и трепета, так что я даже захлопала в ладоши.
—Лидия, ты вроде хотела нас побаловать своим яблочным пирогом?
—Ты приготовила мой любимый пирог?
—Конечно, дорогая, мы тебя очень долго ждали! Идите, мойте руки, будем обедать.
За обедом мы болтали обо всяких мелочах: совместной поездке на рыбалку вместе с Федотовыми, покраске вмятин на автомобиле Петра Глебовича и новой неудачной прическе Виктории Сергеевны. Папа пытался шутить, и мы с мамой смеялись над его тщетными попытками, никто даже словом не обмолвился об аварии, будто ее и вовсе не было. Меня это радовало, однако мне хотелось узнать некоторые подробности, а именно я решила расспросить родителей о своей последней неделе до аварии, особенно меня интересовал голубоглазый незнакомец.
—Мама, все очень вкусно, ты как всегда на высоте! – сказала я, доедая кусочек пышного пирога, запеченные яблоки в котором мгновенно таяли у меня во рту. Мама очень любила готовить, и как ни странно у нее это получалось, особенно ей хорошо давалась выпечка.
—Спасибо, детка, мне очень приятно, — сказала мама, протирая уголки губ салфеткой из шелка.
—И впрямь, Лидия, твой яблочный пирог-просто чудо.
—Спасибо, Костя.
—Милая, ты чего-нибудь еще хочешь?
—Нет, мама спасибо, —сказала я, теребя в руках бумажную салфетку и скручивая ее в трубочку.
Нужно было как-то плавно перейти к теме незнакомца, но я нервничала, и не знала как, поэтому спросила прямо в лоб.
—Мама, а я ни с кем вас не знакомила до аварии?
На кухне повисло молчание, мама удивленно посмотрела на меня, потом глянула на папу, он в свою очередь тоже перевел на нее взгляд, у папы было серьезное выражение лица, но он ничего не говорил, мама тоже не спешила отвечать на мой вопрос. Тишина повисла над нами, как купол, и никто из родителей не собирался ее нарушать, молчание продолжалось минут десять, и только свист чайника нарушил его.
—Чайник буквально надрывается, пожалуй налью себе эрл грей, —не выдержала мама и удалилась к барной стойке.
Остались только мы с папой. Я думала, что молчание продлиться и дальше, но папа решил заговорить со мной.
-Мила, почему ты спрашиваешь? Неужели ты что-то вспомнила?
От его вопроса меня бросило в холодный пот, а ноги словно приклеились к полу. Он точно, что-то знает, я чувствовала это нутром. Папа смотрел на меня изучающим взглядом, так рассматривают личинок под микроскопом.
—Нет, конечно, нет, просто хотела узнать хоть что-то о днях до аварии, —солгала я.
—И почему же тебя интересуют вопросы именно о наличии неких новых знакомых? —подключилась мама, держа в руках фарфоровую чашку с дымящимся чаем. Она тоже не сводила с меня глаз.
—Просто я в основном общаюсь с Кристиной, а она улетела уже как полгода назад, вероятно до аварии я могла найти каких-нибудь новых друзей, сейчас бы они мне не помешали, —я уже поняла, что от родителей правды не услышишь, поэтому только что сочинила оправдание.
-Нет, милая, когда Кристина уехала, ты была все время с нами или сидела в своей комнате читала,—улыбнувшись, сказала мама тоном, которым обращаются к душевнобольным людям.
—Понимаю, —я опустила голову.
—Да, Мила мы с мамой ни на шаг от тебя не отходили.
Интересно, если они ни на шаг не отходили от меня, почему же я угодила в аварию, а родителям об этом сообщил полицейский? Родители явно что-то скрывают, и мне придется выяснить что.
—Уже поздно, и я устала, спокойной ночи мам, спокойной ночи папа, — мне хотелось побыть в одиночестве, избавив родителей от необходимости лгать.
—Сладких снов, милая.
Поднимаясь к себе в комнату по деревянной лестнице, на последней ступеньке я увидела монетку и остановилась, чтобы поднять. Внезапно я услышала на первом этаже мамин голос:
—Надеюсь, ты ничего не сказал лишнего?
—За идиота меня принимаешь? Конечно, нет.
—Ладно, я иду спать. Погаси свет, когда будешь уходить.