Глава 5
Иногда он закрывал глаза - так становилось хоть немного, но лучше, - и тогда буквально видел, как поезд едет не по рельсам, а сквозь густые джунгли, неистово подпрыгивая на каждом ухабе. Он открывал глаза, красные и запавшие, и в очередной раз убеждался, что он в городе, поезд едет по гладким рельсам, а единственное что подпрыгивает – его взбунтовавшийся желудок. Надо держаться, говорил себе Антон, закрывая глаза при каждой маленькой встряске, надо не допустить… но он проигрывал эту битву, как и множество до нее, в его организм проникло нечто и объявило ему войну. Войну, которую он, похоже, не сумеет выиграть.
В данный момент эти мысли не принесли ничего, кроме усталости, а может он просто привык и смирился, лишь иногда предпринимая слабые попытки к сопротивлению. Его дух был сломлен, он потерял последнюю надежду, а без нее в океане жизни тонули люди и посильнее. Его оборона рухнула в ту самую секунду, когда он услышал фразу, обычно радующую людей. Но это в обычной жизни, а его жизнь в последние недели никак нельзя было назвать обычной.
- Кажется, вы здоровы, - растеряно сказал «британский доктор», на 5й день его пребывания в лучшей больнице округа, - результаты обследований говорят именно об этом.
Он не выпучил глаза от удивления, даже не стал ничего переспрашивать, он просто молчал и ждал продолжения. Потому что в глубине души он знал, что услышит именно это, как знал, что все его беды от этой проклятой монеты. Иногда, в особо важные моменты жизни, люди просто знают, знают и все.
- Я понимаю, звучит это странно, - продолжил врач, Антон сидел в кресле, закутанный в пушистый халат, выданный больницей, новый и пахнущий кондиционером для белья, сразу было видно, что это не бюджетное учреждение. «Британский доктор» сидел на кровати, сжимая в руках толстую пачку анализов и заключений. Сегодня ничего не пикало, и в палате воцарилась плотная тишина.
- Я вижу, что вы совсем не здоровы, но это, - доктор потряс бумагами, зажатыми в руке, - это говорит об обратном. Все органы и системы в норме, у вас нет серьезных хронических болезней, нет аллергии, гипертонии… Да ничего у вас нет, по итогам всех этих тестов, вы совершенно здоровы. И это вообще-то хорошая новость.
Антон уже было раскрыл рот, чтобы сказать что-нибудь подобающее, но доктор его перебил.
- Ах да, и у вас совершенно точно нет рака, - и он одарил Антона взглядом, полным триумфа, как будто сам лично отвел от него эту беду. - Это ли повод для радости?
- Да, это уже большое облегчение, правда, - выдохнул Антон, ощущая при этом двоякое чувство, именно это страшное слово из 3 букв чаще всего приходило ему на ум во время долгих бессонных часов в постели, когда на улице было темно и в душе – тоже. Но услышав, что рак ему не грозит, он не ощутил той радости, какую должен был бы ощутить любой человек. На ум тут же пришла поговорка: из огня да в полымя. Нет, радости он не ощущал. Потому что возможно, его ждало нечто такое же страшное. Или пострашнее.
«Британский доктор» внимательно наблюдал за Антоном, сидя на его кровати, и, не увидев бурной радости, кивнул, показывая, что понимает, и продолжил.
- Честно говоря, мы не заем, что с вами, - вздохнул он, - анализы в норме, ну есть небольшие погрешности, вполне характерные для вашего возраста, но люди прекрасно живут и с гораздо более серьезными отклонениями. Да, вы теряете вес, но почему? Мы не знаем. Кратковременные потери сознания или «провалы», как вы их называете, а может это просто микро сны? Мы не знаем, приборы не показали никакой сосудистой патологии и никаких отклонений в мозговой активности. Чем был вызван сердечный приступ? Возможно резкой потерей веса и, как я уже говорил, недостаточным питанием сердца, но оно тоже в полном порядке. И больше ничего подобного с вами не было. Ваше состояние как человек-невидимка, только наоборот - приборы его не видят, а люди – да.
Антон молчал и слушал. Другой на его месте точно бы прыгал до потолка, но ему было совсем не радостно. Да и сил на это просто не было.
- Мы даже предположили психическое заболевание, - доктор смутился и немного кашлянул, но продолжил, - а вы, наверное, гадали, зачем к вам однажды утром заявился милый мужчина со странным взглядом и козлиной бородкой?
Антон улыбнулся, единственный раз. Нет, он не удивился, но его это задело. И тогда, возможно, он и потерял надежду, просто она ушла тихо и неофициально. То, что происходило с ним, не вписывалось в рациональный мир, построенный на логике, науке и общественном мнении. Что бы это ни было, ему не поверят, ему придется бороться или умереть, но в одиночестве, самому.
- Так вот Григорий Семенович, побеседовав с вами и просмотрев все анализы и обследования, тоже развел руками. – «Британский доктор» не удержался и хохотнул, - так что мои поздравления: вы официально не псих.
- Это уже хорошо, - устало улыбнулся Антон, - я здоровый, психический нормальный больной. Я – феномен.
- В некотором роде – да, - совершенно серьезно сказал врач, - на современном этапе наука и медицина могут объяснить далеко не все, до многого, что считается чудом, мы просто еще не дошли. Как древние люди до природы молний и затмений…
Затмений. Этой слово эхом отдалось в голове Антона. Затмение. Вот что случилось с его жизнью, его солнце вдруг накрыла необъяснимая тень, и мир погрузился во мрак. Точнее не скажешь.
- …возможно, это какая-то новая болезнь, - продолжал врач, глядя на Антона блестящими от возможных перспектив и открытий глазами, - поэтому я настоятельно рекомендую вам поехать в Москву и обратиться в НИИ, я дам все необходимые рекомендации и даже сделаю парочку звонков, чтобы вас там точно ждали как родного. Хотя, я думаю, от такого интересного случая они там не откажутся, они жадные до открытий.
Интересный случай. Вот кем я стал, подумал Антон, за неделю я прошел стадию от «случайно пойманной рыбки», заплатившей за все обследования, до «интересного случая». Но я все еще живой человек, страдающий человек, мог бы сказать он, и я вовсе не хочу стать прорывом в карьере какого-нибудь столичного профессора, я хочу, чтобы кто-нибудь помог мне. Но теперь он знал совершенно точно, что никакие больницы, пилюли и доктора ему не помогут. Он открыл эту дверь, он никуда не вела.
А время уходит, подумал Антон, с отчаянием и грустью, а вместе с ним уходит и моя жизнь, ее все меньше, я таю, как снеговик под весенним солнцем. И провести последние дни в больнице, даже если она называется НИИ? Нет уж. Заканчивать жизнь подопытной крысой ему совсем не хотелось.
Но если душа – это бабочка, то мозг – компьютер, машина, созданная для контроля и хранения. Его душа знала, что это конец, но мозг был консерватором, непреклонным до самого конца, для него было важно сохранить привычный порядок, и именно он погнал Антона на работу. Его сознание, выдрессированное годами построения логических цепей и решением понятных задач, упорно не желало принимать и даже обсуждать идею о смерти, о последних днях и о том, как провести их. А как, в самом деле? Прыгнуть с парашютом? Или поехать в круиз? Или что там обычно делают умирающие в фильмах? Чушь, полный бред, кино и жизнь – как куклы и люди, чем-то похожи, но не более. Он понимал, что умирает, понимал душой, но не разумом, и эта внутренняя борьба тоже отнимала немало сил. А что ему хотелось? Не умирать. А вовсе не поехать в круиз или сделать татуировку. Все поблекло, все потеряло смысл, он чувствовал себя кроликом, застывшим в свете фар, он просто сидел и ждал своей участи. Возможно, сердце бедного кролика отчаянно билось в груди, а страх затуманивал рассудок, но он сидел спокойно и неподвижно, скованный ярким лучом приближающейся смерти. Примерно так же чувствовал себя и Антон.
И именно поэтому в понедельник, когда истек срок больничного, он пошел на работу. Мозг погнал его по привычному маршруту, не желая признавать поражение, не желая менять священный порядок. И где-то в глубине уши, Антон был с ним согласен, потому что уволиться с работы означало признать, что все кончено, признать, что ему осталось только лечь и ждать, когда грузовик под названием Смерть переедет его. А сколько ждать? Ведь по заказу это не бывает, и если он бросит работу, он может оказаться под мостом, да еще и в таком состоянии, этого он хочет? Уж лучше болеть в своем доме и своей кровати, чем под забором. Вот что говорил разум, и говорил правильно. А к тому же, чем ему занять свои дни? Мрачными мыслями? Нет, пока он может поддерживать привычный распорядок жизни, он будет это делать, может, и отвлечется хоть немного.
Так он думал, собираясь на работу солнечным утром. Он даже смог убедить себя, что чувствует себя немного лучше, хотя знал, что иногда такие «просветы» бывают и это, как правило, ничего не значит. Но утро было таким прекрасным, а ему так нужна была надежда. И потом, говорил он себе, я прошел полное обследование, официальная медицина, наука, не терпящая неточностей, признала меня здоровым. Они не нашли ничего, значит, у меня нет причин болеть, значит, все пройдет, это просто… ну просто такой период. И снова он возвращался к тому, что он живет в мире атомов, молекул и закона гравитации, здесь не летают ковры-самолеты, и джины не вылезают из бутылок, нет тут ничего волшебного, только пыль и асфальт. Он здоров, наука этого мира признала его таковым – про дополнительные обследования в столичном НИИ он и думать не хотел – значит, ему ничего не грозит.
Но в данный момент факты как раз утверждали обратное, и Антон понял, что если не примет меры, в самое ближайшее время ему грозит вывернуться наизнанку на глазах у нескольких десятков человек. Хотите увидеть мой бизнес-ланч? Сейчас, всё будет. От этой мысли ему стало еще хуже, тошнота накатывала темными волнами, желудок сжимался и разжимался, в висках стучало. Я не выдержу, подумал Антон, еще так долго ехать. Он закрыл глаза и снова попытался подавить приступ, представляя себе лимон, кислый и ледяной, представляя вершины гор, укрытые снегами, чистыми, белоснежными, и такими благословенно ледяными. Поезд мчался по пригороду, уже не в центре, но еще далеко от спальных районов, где выходило большинство пассажиров, люди окружали Антона, люди толкали его, прислонялись к нему, от них шло тепло, запахи духов, одеколонов, пота и еды. Мир вокруг стал адским коктейлем из сотен провоцирующих ингредиентов, и никакие горные вершины или лимоны справится с этим не могли. Поезд слегка качнуло, но Антону показалось, что они провалились в воздушную яму, и это была последняя капля, он понял, что снова проиграл. И эту битву тоже.
Он протискивался сквозь толпу пассажиров, задевая сумки и портфели, наступая на ноги, и совершенно не обращая внимания на возмущенные возгласы и ответные тычки, он даже не извинялся, просто потому, что боялся открыть рот. В голове билась только одна мысль: когда же остановка. Он добрался до двери, чувствуя, как тяжелый горячий ком подкатывает к горлу, набирает разгон, прежде чем покинуть желудок. Поезд снова тряхнуло, Антон закрыл глаза, изо всех сил борясь с собственным организмом, он уже почти смирился с тем, что придется делать это здесь, что его ждет позор, ужасный, но, кажется, неизбежный…
- Станция…кшшшш… при выходе не забывайте свои вещи, - раздался над головой электронный голос, и это, кажется, было самым лучшим, что Антон когда-либо слышал, - будьте ос…кшшшш… двери открываются автоматически.
Открывай уже, хотелось заорать Аниону, но он просто стоял, делая глубокие вдохи и стараясь выторговать себе еще пару минут. Он вылетел на перрон, почти пустой в это время, плохо соображая, где находится и что это за станция, единственное, что его волновало – найти туалет или хотя бы кусты погуще. Вместе с ним вышли еще три человека: тучная дама с каменным лицом и двое мужчин, явно работяги, Антон едва не налетел на одного из них, снова не извинился и поспешил дальше.
- Смотри, куда прешь, козел! – выругался мужчина, но не сбавил шаг и даже не оглянулся.
- Белый воротничок, кажись, перебрал, - с ухмылкой заявил его товарищ, - тте повезло, что не обрыгал.
И он залился противным скрипучим смехом.
- Я бы ему башку проломил, - прорычал первый работяга, и оба пошли дальше по пустому перрону, дама с каменным лицом спустилась еще раньше и уже исчезла в густых зарослях, окружающих маленькую станцию.
Антон огляделся, как затравленный зверь, перрон был огорожен, а перелезать через заграждение, а потом еще и прыгать он сейчас не мог. Он повернул голову в сторону уходящих мужчин, они уже растворялись в предзакатном свете, нет, за ними идти точно не стоит, решил он и повернул в противоположном направлении, туда, куда ушла тучная дама. На бегу он пытался поискать глазами туалет или здание станции, на случай, если он внутри, увидел небольшой белый домик, утопающий в зелени. Может, получится, мелькнула мысль, может, дотяну…
Но его желудок решил иначе, он буквально слетел по спуску, увидел тропинку, по которой, видимо, ушла дама, а потом что-то горькое и горячее подкатило к горлу, больше не слушая никаких уговоров, приказов и просьб. Антон метнулся в кусты, забрался насколько мог поглубже и в очередной раз принял свое поражение.
От вида собственной блевотины его снова чуть не вывернуло наизнанку, поэтому, как только желудок опустел, Антон поспешил отползти подальше. Его прошиб пот, сердце выскакивало из груди, а дышал он так, словно пробежал километр. А вот с точки зрения медицины, подумал он, доставая платок из кармана брюк, я совершенно здоров, это норма, все люди выскакивают из поезда и блюют в кустах, это показатель отлично работающего организма.
Он уселся прямо на землю, приминая молодые веточки, мог испачкать рабочие брюки, но ему было плевать, сейчас он даже не думал об этом. Антон согнул колени, положил на них руги и опустил голову, ему хотелось прополоскать рот, чтобы избавиться от этого омерзительного привкуса, он намеревался заглянуть в тот маленький домик, это наверняка был туалет. Но это потом, сейчас ему просто хотелось немного перевести дух, усталость опять навалилась на него, как огромный мешок с камнями, ему захотелось свернуться клубочком и уснуть прямо здесь, в этих густых зеленых джунглях, здесь так тихо, здесь его никто не увидит и не потревожит. Может, было бы лучше вообще больше не просыпаться, подумал он, потом меня найдут и я стану «человеком, умершим от блевотины». Конечно, это вряд ли соответствует истине, но офисные остряки, выходя на перекур, буду шутить: «Он увидел свое нутро, не пережил и умер» или «он так нарыгал там, что аж сам умер от ужаса».
Это были глупые, пустые мысли, но они помогали отвлечься, и, как ни странно, успокоиться. Он понимал, что не умрет, по крайней мере, сейчас, ему просто плохо. Ему в последнее время всегда плохо, он напоминал сам себе разряженную батарейку, она уже не тянет, но если немного подождать, соберется немного энергии и лампочка если и не загорится, то точно моргнет.
Он не знал, сколько времени просидел так, иногда погружаясь в сон, он видел сновидения, да, он видел своих соседок и их вечно исписанную гадостями дверь, видел больницу, в которой потерял напрасно целую неделю своей жизни. Это нельзя было назвать полноценным сном, картинки мелькали в его сознании, без сюжета и без всякой связи, он как будто смотрел в калейдоскоп, при этом слыша, как усыпляющее гудят машины на шоссе где-то за станцией, слыша крики птиц и шум ветра в зарослях. Он так же понимал, что дремлет и ему пора проснуться, пора встать, привести себя в порядок и отправляться домой, но эта дрема была такой уютной и такой затягивающей. Еще минуту, говорил он сам себе, совсем как тогда, когда мама будила его в школу или институт. Разница только в том, думал он, а картинки из его жизни проплывали перед закрытыми глазами, что сейчас мне некуда спешить, я не опаздываю, и меня никто не ждет.
Возможно, он бы просидел так до ночи, а может до утра, но плавная смена мест и персонажей в его странном полусне привела его на вокзал, на ту самую центральную станцию, на которой он выходил каждое утро. Антон все понял. Нет, решил он, на этот раз я ее не возьму, забью в глотку этому старому козлу, если потребуется, но не возьму. Но это был не просто сон и не возврат во времени, он как будто просматривал пленку, и прошлое, зафиксированное на ней, было неизменно. Он увидел себя, задержавшегося возле колонны, и как будто режиссер, снимающий сцену, увидел, нищего, как по команде появившегося в кадре и двигающегося прямо к молодому человеку, и без того проживающему нелегкую жизнь. Скоро она станет совсем невыносимой, подумал Антон, глядя на себя самого 3-х недельной давности, скоро это уже и жизнью не назовешь. Он пытался как-то повлиять на своего двойника, но тот его не слышал, тогда он попытался проснуться, но это странное состояние держало его, как муху на липкой ленте. Все двигалось, как слаженный адский механизм, толпа расступалась, старик приближался, Антон точно по расписанию отошел от своей колонны.
- Возьми ее, - снова этот хриплый голос, от него Антону хотелось кричать, но тогда он не кричал, поэтому все было тихо, - возьми, теперь она твоя.
И снова волна неприятного запаха, только теперь он был каким-то другим. Антон снова раскрыл ладонь, блеснуло золото… и он, наконец, вырвался. Вскинул голову, тяжело дыша и оглядываясь по сторонам, как будто на самом деле думал, что вернулся во времени. Конечно нет, он был на какой-то промежуточной станции, в кустах, нищего не было, а вот запах, он знал, откуда он…
Пора убираться отсюда, решил Антон, он чувствовал, что за время этого странного сна – или чем бы оно там ни было – скопил немного сил. Он поднял голову, небо приобрело золотистый оттенок, скоро солнце сядет, а он неизвестно где, вечером тут явно опасно. Он поискал глазами свой портфель, одновременно боясь и надеясь, что потерял его или оставил в поезде. Боялся он потому, что там были ключи и рабочие документы, а вот надеялся потому, что среди бумаг, разбросанных леденцов и оберток лежала эта проклятая монета. Ее блеск из сна до сих пор стоял перед глазами.
И внезапно он понял, что надо делать. Как же он раньше не решился? Он начал вертеть головой, в поисках портфеля, здесь его не было, и радость начала медленно подниматься в душе. Она сама ушла, не дожидаясь, пока он от нее избавится, от нее и от всего ее проклятого приданного в виде необъяснимой болезни и непрекращающегося кошмара. Она ушла сама, возможно выпив из него всю энергию, которую могла. Антон встал, ощущая прилив бодрости и надежды, а может одно происходило от другого. Здесь портфеля не было, но может он оставил его там, где его вывернуло наизнанку. Антон поспешил туда, зажимая нос рукой, даже если портфель там, теперь он знает, как поступить, он просто достанет эту проклятую штуку и бросит здесь, может даже прямо в эту блевотину. Там ей самое место.
Как хорошо, что он носил ее с собой. А почему он это делал? Он и сам не знал, может, ждал, что судьба подарит ему еще один шанс, он увидит нищего и вернет ему его подарок. Но судьба оказалась даже более щедрой. Все гениальное просто, не надо ждать, не надо искать, надо просто выбросить ее, избавиться, и нет тут ничего сложного или сверхъестественного.
Ощущая себя героем фильма или единственным выжившим после жуткого шторма, Антон поднял портфель, раскрыл, в глубине души ожидая увидеть одни лишь документы и мелкий мусор, но она была там, никуда она не делась, ждала его, не хотела покидать. «Теперь она твоя», так сказал нищий, и он достаточно натерпелся, будучи ее хозяином. Теперь хватит, пора положить этому конец. Антон достал монету, она как будто стала еще тяжелее, как будто наливалась силой, высосанной их него. Теперь придется посидеть на голодном пайке, со злорадством подумал Антон, в зарослях уже сгущались тени, но монета как будто светилась, неприятным желтым светом. А может это закатный свет играл на древнем металле, этот блеск завораживал, притягивал, не отпускал.
Ты хочешь выбросить слиток золота? Антон почти слышал в голове этот рассудительный и сладкий голос, неужели ты так глуп, что просто выкинешь целое состояние в кусты? И это в твоем-то положении? Нет, ты, и правда, дурак, а дураки не заслуживают подарков от судьбы.
Он начал колебаться, даже решил не спешить и убрать монету обратно в портфель, но именно последнее слово отрезвило его. Подарок?! Да нет, целый ворох чертовых подарков! Он не может спать, есть, он потерял почти половину веса, он угасает как свеча, карьера повисла на волоске, потому что у него нет больше сил справляться со своими обязанностями. Да он получил просто целую кучу гребаных подарков!
Пелена ярости накрыла Антона, такое случалось крайне редко, можно сказать, почти никогда, но с ним никогда такого и не было. Он занес руку с твердым намерением бросить адскую штуковину прямо в лужу собственной блевотины… И тут заговорил другой голос.
Мне ее дали, и что она мне принесла? Это – зло, она разрушает, она убивает. И я хочу оставить ее здесь, где ее может найти кто-то другой? Этот голос не увещевал, он просто доносил информацию, бесстрастно и равнодушно. Да, на этой станции, а еще в кустах, кто может ее подобрать? Но кем бы он ни был, это человек, живой человек. Пока еще живой. И я ничем не лучше того нищего и этой монеты, если оставлю для кого-то этот подарок. И кем бы ни был нашедший ее, не мне его судить, не мне решать, чего он достоит и чего заслуживает.
- А ведь это может быть и ребенок, - в ужасе прошептал Антон, медленно опуская руку. Эта мысль сверкнула как молния. Он и взрослого не мог и не хотел убивать при помощи этой проклятой монеты, а ребенка? А ведь именно дети лазают там, где им лазать точно не следует. – Ребенок…
Антон опустил руку, чувствуя себя последним идиотом. Он чуть не совершил самую ужасную ошибку, чуть не стал убийцей. Всего лишь выбросив монету. А смог бы я спать, смог бы проживать возможно вернувшуюся ко мне жизнь, подумал он, зная, что сейчас кто-то, большой или маленький, теряет силы, теряет вес, падает в обмороки и медленно угасает? Ответ был очевиден, для него не требовались раздумья. Нет, не смог бы. И не сможет. Но и себя убивать он не хотел, он хотел жить, и надежда на спасение еще не угасла. Жизнь, как неведомая волшебная искорка внутри набора химических элементов, подумал Антон, медленно выбираясь из зарослей, что она такое и почему она такая упорная и такая хрупкая одновременно?
Он устал, он умирал, разваливался на части, но продолжал цепляться за жизнь. И самое страшное и, как ни странно, обнадеживающее, что эта искорка жизни могла еще долго тлеть, это было бы мучение, а не жизнь… но и не смерть, а пока есть жизнь – есть надежда.
Он выбрался из кустов на пустую тропинку, станция была так же пустынна, и в золотистом вечернем свете Антону казалось, что он попал в какой-то потусторонний мир, где люди вымерли, а по бескрайним полям и руинам цивилизации бродят существа, которые не поддаются описанию. Внезапно ему стало холодно, дрожь прошла по всему телу, как будто у него поднималась температура, лицо грело, а вот руки стали ледяными. Еще одна атака, устало подумал Антон, в руке он по-прежнему держал подарок нищего. От нее надо избавиться, твердо решил он, не бросить просто так на улице, а спрятать. Закопать или бросить в сток канализации, всё что угодно, лишь бы убрать ее подальше от себя.
Он огляделся, небольшое здание станции, окружено лесополосой и кустарником. Он мог бы закопать ее здесь, но чем копать? А просто зарыть ее под слой листвы он не мог, такое «сокровище» надо было прятать понадежнее.
Волна озноба снова прошла по телу, как будто кожа покрылась корочкой льда, в то время как внутри разгорался пожар. Нет, не сегодня, подумал Антон, у меня просто нет сил. Главное, я теперь решился, я знаю, что надо делать и сделаю, как бы она ни старалась меня задержать. А она могла, он в этом не сомневался, вряд ли эта адская монета хотела остаться на голодном пайке, она была паразитом, сверхъестественным, магическим, но, все же, паразитом, а паразитам нужен хозяин.
Медленно и обреченно Антон положил монету обратно в портфель и поплелся к зданию станции, ему хотелось поскорее попасть домой. Посмотрю расписание, решил он, если время позволят, зайду в туалет и приведу себя в порядок. А если до следующего поезда времени еще много, он мог бы пойти к трассе и попытаться уехать на автобусе. Он прикинул этот вариант и сразу отмел, во-первых, до трассы еще надо было дойти, и это не так уж близко, во-вторых, на автобусе ехать дольше, а потом еще долго идти. Нет, он лучше посидит на лавочке или просто на ступеньках, при его нынешнем уровне энергии, это был оптимальный вариант. Рано или поздно поезд придет, думал Антон, еще не ночь, даже не поздний вечер, так что, надо просто подождать. То, что он был здесь совершенно один его не пугало, ну разве что немного настораживало, но в целом, он был рад оказаться в тишине и покое без посторонних глаз.
Старое одноэтажно здание станции было закрыто, как и все окошечки-кассы, расписания Антон нигде не видел. Точно, раздраженно подумал он, я в параллельном мире, последний поезд прошел тут тысячу лет назад, и больше они никому не нужны, все ведь вымерли. Он обошел все здание по кругу, никакого расписания, лишь запертая дверь и заколоченные окошки. Чудесно, подумал он, и как мне быть, просто сидеть и ждать? Это было бы неплохо, но мерзкий привкус во рту сводил его с ума, как и горящее лицо, он буквально чувствовал, какое наслаждение принесет ледяная вода, попав на кожу, попав в рот. А может до следующего поезда полчаса или всего 10 минут? Антон попытался вспомнить примерный интервал движения и понял, что не может. Он никогда не обращал внимания, просто шел к своему времени и садился на поезд, всегда погруженный в свои мысли. Да и потом, по вечерам они, наверное, ходили реже. Разумнее было бы остаться, но сколько ему тут сидеть? И все это время ужасный привкус рвоты будет с ним, как и эта дрожь и жар на лице.
Жар я еще смогу выдержать, подумал Антон, застыв на перепутье между станцией и маленьким домиком, в котором, по его мнению, был туалет. Но не этот омерзительный привкус во рту, это он осознал со всей ясностью, если он не избавиться от него, то очень рискует встретить поезд не на перроне, а снова в кустах. Решено, подумал он, будь что будет, в конце концов, я могу пойти на автобус или поймать маршрутное такси. Как крайний вариант.
Опустив голову, он двинулся к белому домику, соединенному со станцией узкой дорожкой, проложенной через заросли. Портфель как будто прибавил в весе, после того, как он вернул монету на место. Ничего, говорил себе Антон, отмеряя шаги по растрескавшемуся асфальту, я все равно избавлюсь от нее, не сейчас, так завтра. А может, просто кину ее в мусорный контейнер, когда доберусь до дома, даже заносить в квартиру больше не буду.
Он опасался, что туалет, если когда-то он там и был, будет тоже закрыт или развален, но, подойдя к аккуратному домику из мелкого кирпича, выкрашенному в белый когда-то цвет, Антон обнаружил две положенные двери и даже один указатель с буквой Ж. Обе двери были приоткрыты, и до него донесся еле слышный звук капающей воды. Хорошо, когда всё в твоем распоряжении, подумал Антон, направляясь к левой двери без указателя. Он не был уверен, работает ли что-нибудь в этом заброшенном месте, поэтому порадовался, что имеет запасной вариант, и вряд ли какая-то дама завизжит и прогонит его. Он толкнул дверь носком туфли, она медленно и неохотно поддалась. Чувствуя себя все больше пришельцем из другого мира, Антон зашел внутрь, недоверчиво принюхиваясь. Он делал осторожные короткие вдохи, чтобы не испытать шок, но здесь не воняло. Он прошел дальше, белый кафель на стенах, белый на полу, маленькие окна под потолком были разбиты, это и обеспечивало отличную вентиляцию, а кроме того, видно было, что здесь давно не было посетителей. Где нет людей, нет грязи, подумал Антон, направляясь к раковинам прямо перед собой по левой стене, всего их было две, одна разбитая, как будто какой-то монстр просто откусил от нее кусок, вторая целая. Краны заменяли обычные вентили на торчащих прямо из стен трубах, из одного прямо в разбитую раковину, а потом на пол капала вода. Жутковатый звук только подчеркивал заброшенность и унылое очарование этого места.
Не удивлюсь, если в кабинке сидит монстр, подумал Антон, но весело ему не стало, наоборот, какой-то детский иррациональный страх нежно погладил по сердцу. Эта станция с ее заброшенным туалетом вполне могли служить отличной декорацией к фильму ужасов. И эта капающая вода… Если он хочет умыться, ему придется повернуться спиной к трем кабинкам по правой стороне. Чувствуя себя полным идиотом – еще и сумасшедшим идиотом – Антон, тем не менее, решил сначала проверить их. Удивительно, но все три двери были на месте, ни одна не сорвана с петель и не повреждена, замков, конечно, давно не было, но двери плотно закрывались. Чувствуя, как сердце ускоряет темп, Антон сначала наклонился и заглянул под каждую дверцу, а потом, обзывая себя дураком и психом, все же толкнул сначала первую, а потом и остальные.
Конечно, монстра там не было, там не было ничего, кроме кафеля, дырок в полу и древних сливных бачков с болтающимися на рычагах нитками. Издав нервный смешок, Антон отвернулся и подошел к раковине, все же, не переставая ощущать спиной чье-то невидимое присутствие. Может, эта неведомая болезнь добралась уже и до моей психики, предположил он, осторожно поворачивая вентиль над целой раковиной, может, скоро я начну видеть умерших или слышать голоса. Тогда, подумал он, меня упрячут в психушку, накачают успокоительным и я, наконец, забудусь.
Вентиль никак не хотел поддаваться, Антон даже решил было собирать капли, капающие из соседнего крана, но вода вдруг полилась, ледяная и даже не ржавая. Забыв обо всем, он подставил руки и некоторое время просто держал их под струей, наслаждаясь прохладой и покоем, потом набрал воду в ладони и начал полоскать рот. Ему очень хотелось пить, но он не рискнул пробовать местную воду, но хотя бы избавился от омерзительного привкуса во рту. Потом подставил лицо, совершенно наплевав на поезд, на время и на все остальное - это было блаженство в чистом виде. Как человек, прошедший пустыню, он наслаждался водой, каждой каплей, она как будто впитывалась в кожу, она уносила с собой нездоровый жар, слабость и тревоги, она оживляла. Под этой ледяной струей он снова чувствовал себя прежним, здоровым и живым. В глубине сознания он понимал, что иллюзия закончится, когда он закрутит вентиль и покинет этот заброшенный туалет, но в данную секунду это не имело никакого значения. Он не собирался закручивать его сейчас, он хотел растянуть удовольствие.
Остановился он только тогда, когда руки начало ломить от холода, а лицо немного онемело. Теперь ему стало холодно, но это был другой холод, не тот болезненный озноб, с которым он пришел сюда, поэтому он тоже был приятным. Выключив воду, Антон прислушался, вокруг царила все та же тишина, только какие-то вечерние насекомые застрекотали в зарослях. Поезда он не услышал, как и людских голосов. На закате тут, должно быть, совсем жутко, подумал он, поднимая голову к разбитым окошкам, свет снаружи стал золотым. Ему повезло, он успел умыться до прибытия поезда, но у него было еще одно дело. Он вдруг осознал это с необыкновенной ясностью: он не вернется домой с этой проклятой штукой. Он хотел вернуть себе жизнь, хотел удержать это состояние бодрости и энергичности. И он знал, что надо делать.
А если я услышу поезд, задал себе вопрос Антон, оглядываясь в поисках подходящего места, эта монета – зло, а зло просто так не сдается, оно хитрое и подлое. Плевать, решил он, после секундного раздумья, да, соблазн велик, но я лучше задержусь, поеду на автобусе и потрачу лишнее время, но избавлюсь от тебя. Это будет ничтожная цена за другое время, время моей жизни.
Он еще раз внимательно осмотрел помещение, ничего подходящего здесь не было, он бы с большим удовольствием бросил монету прямо в одну из дырок в полу, там ей самое место, но ведь там бы она и осталась, до того, как кто-нибудь забредет сюда и возьмет себе этот дьявольский подарок. А зная силу этого зла, Антон не сомневался, что по стечению обстоятельств, кто-нибудь обязательно окажется в этом заброшенном туалете и именно в той самой кабинке.
Тогда я спрячу тебя там, где тебя трудно будет увидеть, решил он, поднимая портфель, зажатый между ног на время его плескания, ставить его на грязный пол он не решился. Он вышел из туалета в вечерний свет, в нем станция еще больше казалась пришельцем из другой реальности. Другая реальность, подумал Антон, лучшее место для такого дерьма, как это монета. Далеко уходить он не решился, да и где там прятать такое «сокровище», за зарослями и полями начинался поселок, ставший одним из множества пригородов, не мог же он закопать ее прямо в поле. Да и зачем так мудрить, подумал он, кода вокруг полно густого кустарника, можно поискать подходящее место там. Почему бы не начать прямо отсюда, подумал Антон, оглядывая высокие, выше домика кусты. Он не знал, что это за растение, это определенно были не деревья, но некоторые разрослись так, что практически поглотили маленький белый домик, служивший туалетом.
Зажав портфель подмышкой, Антон решительно развернулся и начал продираться к задней стене, он осторожно отодвигал ветки, так и ожидая, когда какая-нибудь сорвется и ткнет его в глаз, это было очень в духе монеты. Здесь, в зарослях, уже почти наступили сумерки, это придавало таинственности и напряжения его миссии. Почему бы просто не бросить ее от себя, как камень, думал он, сам прекрасно зная ответ, нет, теперь я еще должен залезть в эти дебри и найти подходящее место. Ну, это все же ничтожная плата за освобождение, напомнил он себе, так что иди вперед и не жалуйся.
Когда он обогнул домик, заряд его истощенных батарей кончился. Эмоциональный подъем остался, но, как бы он ни подхлестывал тело, в нем больше не было сил. Очень предсказуемо, подумал Антон, тяжело дыша, благо вечерний воздух был прохладным и чистым, но это меня не остановит. Домик-туалет с трех сторон был окружен зарослями, нетронутыми никем и ничем, так что Антон ощущал себя в джунглях, никаких признаков цивилизации, кроме грязно-белой стены и далекого шума машин. И ничего подходящего, чтобы спрятать монету. В какой-то момент он остановился у боковой стены. Зачем ему продираться дальше, когда можно все быстро закончить и вернуться на перрон. Я могу просто закопать ее неглубоко прямо здесь, подумал он, но, постояв несколько секунд, пошел дальше. Почему? Он и сам не знал, это был древний голос интуиции, шептавший ему тогда, что все его беды от этой проклятой монеты, и шепнувший сейчас, что это - не то место. И Антон послушал, потому что этот странный неведомый советник в его голове еще ни разу не ошибся.
Около задней стены был настоящий лес, под густыми ветками высокого кустарника сумерки уже отвоевали себе территорию, готовясь захватить и остальной мир. Надо торопиться, понял Антон, поезд вот-вот придет, а идти в вечернее время на трассу через поля и поселок – не лучшая идея, особенно в этом городе. Тело снова налилось тяжестью, веки слипались, больше всего ему хотелось свернуться клубочком в этих густых зарослях, в этих сумерках и спать, спать… Это скоро закончится, твердо сказал себе Антон, и теперь это зависит только от меня. Поэтому он собрался и стал оглядываться, интуиция привела его сюда, и теперь он ждал от нее подсказку. Пока она молчала. Он скользил взглядом по траве под ногами, гадая, трудно ли будет выкопать неглубокую ямку прямо здесь, может именно там, где он и стоит, копать он решил смой монетой, пусть поработает, адское творение.
Интуиция молчала. Он уже полез в портфель за своим «сокровищем», когда взгляд его скользнул сначала по стене туалета, а потом опустился ниже и – вот оно! На земле возле стены была решетка, таких полно было на городских улицах, в них стекала ливневая вода или проходили трубы. Зачем копать, когда можно просто кинуть ее туда, это же отличная идея! Бросить проклятую вещь и вернуться на перрон, вернуться домой и забыть эти недели как страшный сон. А ее, наверное, унесет при первом же ливне, а если и нет, какая разница? Никто не забредет сюда, никто не сможет достать ее, просто протянув руку. Конечно, он помнил про чары этой адской штуки, но это уже не его проблемы, он сделает все, что может, а от всего на свете не спасешься и не спасешь.
Испытав новый прилив радости и легкого неверия, Антон двинулся к решетке. Это была часть дренажной системы железной дороги, бетонное русло уходило под землю до и после этого небольшого отрезка, сквозь решетку за долгие годы нападало немало листьев и веток, часть из них сгнила, часть уносили потоки воды от дождей. Антон попробовал просунуть руку между горизонтальными прутьями, не получилось, расстояние было слишком маленьким. Идеально. Его невидимый советник снова не ошибся. Антон присел возле решетки, и начал быстро расстегивать портфель, время поджимало, а он хотел успеть уехать на поезд, сделав главное дело, возможно, главное в жизни. Он просто бросит ее туда, может даже сломает палочку и закопает монету в слой гниющих листьев, там ей самое место. Замок на портфеле никак не хотел расстегиваться, Антон не удивился.
- Ты все равно останешься здесь, - прошептал он, - даже если мне придется рвать этот чертов портфель зубами. Больше ты не будешь портить мне жизнь, хватит.
Он сделал глубокий вдох, закрыл глаза, открыл, снова попробовал. На это раз застежка легко поддалась. Он порылся в недрах своего рабочего спутника, на долю секунды уверенный, что монеты уже там нет, она просто стала невидимой и неосязаемой, но потом пальцы наткнулись на знакомый узор на металле. И она даже не укусила его и не стала раскаленной, как могло быть в фильме. Антон достал ее, это была странная древняя монета, она не изменила форму, не изменила цвет и не спалила его адским огнем своего гнева. Ухмыльнувшись, он вытянул руку, монета зависла над решеткой, это оказалось таким простым, таким моментальным.
- Прощай, исчадие, ада, - прошептал Антон, чувствуя, как радость распирает его изнутри, ему хотелось петь, кричать и танцевать. И все это он еще успеет, потом, когда его будут отделять километры и дни от этой проклятой монеты. – Здравствуй, жизнь!
Она прицелился точно между металлических прутьев, улыбка стала шире, он уже представлял, как эта тяжелая штуковина плюхнется на ковер из гнилых листьев, она будет там, за решеткой, где ей самое место, в изоляции. Потому что зло надо изолировать.
Стой. Это был не голос с небес и не голос из-под земли, это была даже не голос монеты. Но в его голове как будто ударил колокол. Антон застыл, пальцы крепко сжали монету. Что за бред, начал злиться Антон, я так и знал, что так просто она не сдастся, но и я тоже, на этот раз я – тоже.
Не делай этого. Не так. Не надо. Антон закрыл глаза, все еще не убирая руку с монетой, теперь она, как приговоренный к казни и ждущий помилования в последний момент, зависла над коллектором. Я все равно избавлюсь от нее, попытался ответить он внутреннему голосу, или ты не знаешь, что было все эти недели? Хватит, с меня хватит. Голос молчал. Тогда Антон снова открыл глаза и попытался бросить монету в канаву. И снова этот оглушающий вопль: нет! Не делай этого.
Зло защищается, подумал он, всеми доступными средствами, значит, и я имею право защищаться от зла, не взирая ни на что. Он посмотрел на монету, ничего в ней не изменилось, она никогда еще не выглядела так заурядно и так безобидно, простой кусок металла, может и не драгоценного вовсе. Брось меня, если хочешь, как будто говорила она, я всего лишь монета, и нет за мной никаких сверхъестественных сил.
- И я брошу, - прошептал Антон, пытаясь разжать пальцы… И тут до него дошло.
Возбужденный и ослепленный надеждой, он не узнал голос того самого невидимого советчика, голос интуиции, древний предохранитель, спасающий человечество, когда разум, не имея привычной опоры из логики и фактов, пасует. «Молитва – это твой разговор с Богом, а интуиция – разговор Бога с тобой». Так говорила мать Тереза, Антон прочитал это в интернете. И если так, то сейчас Бог кричал в его голове на полной громкости.
Поникнув, Антон убрал руку, чувствуя, как упрямство и злость начинают подниматься где-то в глубине его души. Значит, кто-то или что-то позволило дать мне эту монету, подумал он, позволило мне страдать все эти кошмарные недели, а теперь, когда я наконец нашел выход, это мне не позволено?! Что же это за хранитель, если он толкает меня к пропасти, а не от нее?!
Ответа не было, голос внутри молчал.
Я все равно избавлюсь от нее, сказал себе – и больше тому, невидимому голосу интуиции – Антон, никто не спасет меня, не в этом мире, а я тонуть не хочу. Он еще раз посмотрел на канаву под решеткой, почему-то она уже не казалась ему таким идеальным местом для монеты. Он по-прежнему был полон решимости избавиться от нее, но канава потеряла свою привлекательность. И он вдруг понял, почему. Если я брошу ее туда, подумал он, то уже не смогу достать ее, как бы по-идиотски это ни звучало. Голос молчал, и Антон понял, что он вовсе не против того, чтобы он выбрасывал монету, почему-то его интуиция лишь хотела, чтобы это место было доступно. Он не знал, для чего и почему, но вдруг ощутил твердую уверенность, что нельзя бросать ее ни в канаву, ни просто в поле. Ее надо спрятать, да, но спрятать так, чтобы он мог в любой момент достать ее.
О том, что это не конец, и он может вернуться и еще раз взять в руки этот круглый кусочек абсолютного зла, он даже думать не хотел. Нет, он намеревался поставить точку. «Уходя – уходи», - так всегда говорила его мама, и сейчас он как никогда посчитал этот совет актуальным. Но, может, она должна попасть к кому-то, подумал он, не для того, чтобы причинить вред, может кто-то знает, как ее уничтожить. Ну если и есть человек, наделенный такой силой, возразил сам себе Антон, неужели его остановит несчастная решетка на этой канаве? Ответа не было, но внутренняя уверенность крепла. Он должен оставить доступ к монете, а остальное – на его усмотрение. Может, это ее чары, в какую-то секунду подумал Антон, разглядывая обстановку вокруг себя в поисках подходящего места. Но даже если так, у него уже не осталось сил думать об этом или сопротивляться, он устал, во всех смыслах этого слова, и единственное, чего он сейчас хотел – оставить этот проклятый подарок позади и уехать домой.
Время поджимало, он буквально чувствовал, как оно утекает, как песок в часах, вот-вот приедет поезд, и он должен на него успеть. Его глаза скользили по зарослям, по нетронутой траве, снова по канаве, но ничего не подходило. Давай же, повторял он про себя, обращаясь неизвестно к кому, мне нужно спешить, давай, здесь точно есть подходящее место.
Свет дня меркнул, из красного он стал насыщенно-золотым, а теперь напоминал светлое золото. Антон поднял глаза к небу, чтобы прикинуть, сколько времени до темноты – он догадывался, что с ее наступлением на этой станции можно встретить зло, причем убивающее быстрее, чем монета – и… вот же оно! Он нашел идеальное место, тайник, обеспечивающий свободный доступ, при условии, что кому-то захочется брать эту адскую штуку. Из стены домика-туалета торчала труба, из нее ничего не капало, и он понятия не имел, для чего она там, почти под самой крышей, но она там была, и он бы никак ее не заметил, если бы не решил посмотреть на небо. А ведь она была идеальным местом для этой гадины, и диаметр подходящий, почти точно по размеру самой монеты, и достаточно высоко, то есть случайно ее никто не обнаружит.
Антон встал, в глазах тут же потемнело, он терпеливо дождался, пока пелена спадет, дыша глубоко и медленно, голова не кружилась, и это уже было хорошо. Ничего, повторял себе Антон, пока темный туман рассеивался в его глазах, сейчас я от этого избавлюсь, я положу этому конец. Когда мир перед глазами снова стал ясным, он подошел к стене вытянул руку, до трубы она не доставала всего пару сантиметров. Отлично, подумал Антон, ощущая нарастающее ликование, сейчас я отправлю этот адский осколок в надежное место, а потом… Совершенно неожиданно он поймал себя на мысли, что это не конец. Да, он собирался оставить эту монету здесь, он собирался спасать свою жизнь, но оставить ее навсегда, просто так? Нет. Эта мысль как темный камень придавила его душу. Что за новости, он ведь так отчаянно боролся, чтобы навсегда забыть этот кошмар и эту монету?
Но воевать с собой – самое проигрышное и гиблое дело, особенно, если внутри живет еще один человек, закованный в кандалы совести из чистого золота, усыпанные драгоценными камнями принципов и понятий. Этот человек – богач, а толку? Еще одно мое сокровище, подумал Антон, обреченно вздыхая, только его не продашь, в этом вся ирония. Однако, он хотел жить, и не собирался сдаваться, пусть он был в кандалах и на цепи, но не в гробу ведь, а лишь оттуда нет выхода, так его учили родители. Он знал, что надо делать, он мог найти компромисс, всю жизнь этим и занимался, так что решение пришло быстро и не заставляло вытуренного пленника натягивать свои цепи до удушья. Я оставляя ее здесь, где ее никто не найдет и она не сможет никому навредить, решил Антон, а когда немного приду в себя, смогу подумать, что делать дальше.
При всей плачевности своего положения, он все же не мог допустить, чтобы монета досталась кому-то, такому же простому обывателю, возможно бродяге, которого жизнь итак всего лишила. Нет, умирать он точно не собирался, но и не мог просто оставить эту смертоносную вещь, хотя очень этого хотел. Эта монета была как ядерная бомба в карманном формате, а такие вещи нельзя бросать на улице просто так. Он чувствовал свою ответственность, пусть и злился сам на себя за это, но, когда идеальное место для монеты наконец нашлось, он вдруг понял, что не может просто выбросить ее из своей жизни и навсегда стереть из памяти случившееся. Потому что она опасна, и сейчас она у него.
Я хотел бы стереть не память, подумал Антон, а тот чертов день, и этого проклятого старика, что дал мне монету, уж его-то явно не мучило чувство ответственности. А еще он хотел бы оставить здесь, вместе с монетой это давящее чувство вины и собственную совесть, эти сияющие кандалы, но этого периодически хотят все, кто обладает этим «сокровищем», иногда его очень хочется закопать.
Ладно, сказал сам себе Антон, не заглядывай дальше края земля, для начала нужно избавиться от этой штуковины, окрепнуть и отдохнуть, а там и решение придет. Возможно, я пойму, что ничего никому не должен, возможно, даже не вспомню, что со мной такое случилось, просто проснусь утром и подумаю: а куда делись все эти недели и почему я такой худой? А возможно, эта проклятая монета просто растворится в воздухе или сама найдет себе нового хозяина. И все эти предположения могли показаться безумными или глупыми только тому, кто не прожил 3 недели в аду, который несла с собой эта монета, так что сейчас Антон мог поверить во что угодно. И хотел поверить.
Стоя под трубой, Антон начал лихорадочно рыться в портфеле. Время уходило, оно вдруг превратилось в живое скользкое существо и так и норовило вырваться из его рук. Поезд не будет ждать, и пусть лишние час-полтора здесь представлялись ему вполне разумной платой за избавление от кошмара, он, как и все люди, хотел получить джекпот. И могу его получить, думал Антон, передвигая папки и пластиковые файлы с документами, сейчас все зависит от меня.
Но когда и что зависело от людей? Эта мысль невольно пришла, когда он перерыл, казалось, уже весь портфель, но монеты не было. Она как будто почуяла опасность и просто исчезла, спряталась, стала невидимой, или наслала на него очередные чары, и теперь он просто не видел и не осязал ее. Да, что и когда зависело от людей? Что зависело от отца в тот конкретный день, когда он узнал, что у него рак? Что зависело от матери, когда предательский сосуд в ее голове лопнул, погрузив ее в вечный полумрак сумеречной зоны. А что, в конце концов, зависело от самого Антона, когда из всей толпы на вокзале нищий выбрал именно его и вручил это проклятую монету?
Может просто людям стыдно и страшно признать, что они всего лишь игрушки в руках неведомых сил, играющих ими, как дети своими куклами. Людское тщеславие не позволит считать себя безвольной куклой, нет, мы ведь не грошовые игрушки, мы ведь привыкли думать о себе как о венце творения, бесценных экземплярах, как о подобие Бога. Ничтожества с манией величия, нашедшее самый легкий и возможно единственный выход: если ничего не можешь изменить, тогда соври. Прежде всего - себе, а когда ты сам поверишь в свою выдуманную реальность, в нее поверят и окружающие. Закутайся в это теплое, уютное покрывало, сотканное из лжи и иллюзий, оно скроет тебя от мира, а мир – от тебя. И тогда будет не так страшно, не так стыдно. Люди привыкли врать, особенно себе, и когда эти неведомые силы вдруг решают сорвать с человека это волшебное покрывало, больнее всего бьет именно правда о себе.
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Антона, пока он искал монету, сначала нервно перебирая содержимое портфеля, потом - нарочито медленно и спокойно. Если не найду ее, выброшу портфель целиком, решил он, но не сдамся, не позволю этой гадине и дальше высасывать из меня жизнь. И в ту же секунду нашел ее. Вот и подтверждение моих мыслей, подумал Антон, когда пальцы сомкнулись на круглом металлическом предмете. Он мог поклясться, что секунду назад ее там не было, он ведь не раз и не два уже заглядывал в эти папки и за них.
- Играешь со мной? – спросил Антон, доставая монету, в вечернем свете она ничуть не потускнела, как будто излучала собственный свет. И, учитывая, сколько сил она уже высосала из него, Антон не исключал такую возможность. – Недолго тебе осталось.
Он поставил портфель на землю, зажал его ногами и потянулся к трубе. Говорить прощальную речь он не собирался, в его планы входило просто избавиться от этого адского подарка как можно быстрее. Надеюсь, ты там сохнешь от голода, подумал он, когда его пальцы нащупали край трубы, начнешь чахнуть, может, даже покроешься ржавчиной. Он знал, что золото не ржавеет, но и монеты не жрут людей.
И снова его рука замерла. Нет, ели уж он решил спрятать ее как в сейфе, то должен сделать еще кое-что. И хотя ему не хотелось и забота тут была явно ни при чем, Антон потратил еще пару минут на то, чтобы вытряхнуть из одного файла бумаги и завернул монету в него. Это был тот же голос интуиции, а времени и сил спорить с ним, у Антона уже не было. Завернув монету – теперь она выглядела как подарок, не хватало только ленточки – он сунул ее в трубу, даже не глядя. Никаких прощальных речей или взглядов, только не с тем, что отравляло тебе жизнь. Пластик противно зашуршал, касаясь проржавевших стенок трубы, у Антона даже мурашки побежали по коже, но он не остановился, затолкал монету как мог глубоко и, не веря, что это правда произошло, отпрянул от трубы, как будто там жили тролли. Нет, тут же подумал он, там теперь живет кое-что пострашнее.
Радость захлестнула его, как океанский прилив, ему хотелось петь, танцевать, бежать по рельсам до самого дома… но все это мог сделать потом, когда немного восстановит силы, наберет вес. Теперь он мог все, все, что пожелает. А желал он теперь многого, то, что раньше казалось пустым и неинтересным, вроде обычной прогулки по городу или парку, теперь стало самым увлекательным занятием на свете. Черт, да просто просыпаться утром, сладко проспав всю ночь, а потом бежать на поезд, вдыхая свежий воздух полной грудью, а не тащиться, как зомби, и часто дышать, потому что легкие отказываются наполняться кислородом.
- Свободен, - прошептал он, - я свободен!
Он откинул голову и улыбнулся вечернему небу, понимал, что теряет время, но в эту секунд не было ничего важнее. Теперь он понял киногероев, почему они в самые критические моменты вместо того, чтобы бежать или прятаться, начинали целоваться. Иногда ты стоишь на грани, подумал Антон, на лезвие ножа, и тогда время замирает, давая тебе эти пару секунд, но лишь на поцелуй или улыбку. Может потому, что на самом краю нет символов сильнее.
Без монеты портфель стал как будто в десятки раз легче, или просто силы возвращались к нему. Он думал, что и то и другое. Монета была тяжким грузом, это правда, и ее магия давила, тянула вниз, а теперь он оставил ее позади, стряхнул с себя эту тяжесть. Из кустов он выбрался чуть ли не напевая, пел бы в полный голос, все равно на станции он был один, но усталость начала возвращаться. Пока едва заметно гладила его истощенные мышцы, как будто напоминала, что она рядом, просто не хочет мешать. Антон не паниковал и не расстраивался, он многое пережил, а истощение не может чудесным образом исчезнуть вместе с монетой, нет, тут придется поработать. И эта будет самая приятная работа за всю его жизнь. Улыбнувшись, он вышел на тропинку и поднялся на перрон. Он внимательно прислушивался к себе, но ничего особенного не чувствовал, никакой вибрации в мышцах или головокружения или необычного ощущения в душе, даже никакого страха, как будто ничего и не произошло. Я переоценивал эту штуковину, подумал он, да, она магическая, да, злая, но она не всемогущая, и только такой мнительный слюнтяй как я, мог так долго позволять ей издеваться над собой. В тот момент ему показалось, что это и есть истина, пришедшая к нему благодаря тому, что проклятие монеты перестало действовать. И правоту этой мысли подкреплял фантастический закат, никаких молний или землетрясений, он выбросил монету из своей жизни, и она ничего не могла с этим поделать.
Антон поднялся на перрон, чувствуя себя победителем, по крайней мере, в мыслях, его душа слишком устала, чтобы ликовать так долго. Солнце садилось в густую пелену облаков на горизонте, выстреливая лучами в засыпающий мир, вдали в небо устремлялись высотки делового города, горящие жидким закатным огнем. Там уже зажигали фонари, потому что в лабиринты улиц, как воровка, уже прокралась ночь, а прямо перед Антоном день медленно отступал на запад, и тени, пришедшие откуда-то из-за гор, лесов и сотен городов, постепенно отвоевывали сантиметр за сантиметром. Вечерняя тишина окутала станцию, ни дуновения ветерка, ни крика птицы, только еле слышный монотонный гул, доносящийся с трассы и прямо напротив перрона огромный раскаленный шар, ныряющий в свою постель из облаков. Одинокая фигурка мужчины тонула в этом волшебном свете, он как будто просвечивал ее насквозь. Человек на перроне, бледный и изможденный, тем не менее, улыбался, подставив лицо последним лучам уходящего солнца. Его голову обрамляла огненная корона – солнце как будто цеплялось за его ярко-рыжие волосы. Усталость навалилась вновь, дышать стало тяжело, но это не стерло улыбку с его лица.
Момент был так хорош, что Антон не возражал подождать поезд еще немного, в этих волшебных прощальных лучах он чувствовал себя так спокойно, так умиротворенно. Он тоже прощался, и это прощание было прекрасным, потому что он знал, что сделал все правильно и теперь мог позволить себе расслабиться и рискнуть посмотреть в будущее без страха. И это было самое замечательное ощущение в мире.