Неразумные головы Змея Горыныча

Иван Борисов-Алтайский
Отрубив ненавистному Змею Горынычу три его головы, Иван-богатырь пошёл на берег реки, сел и глубоко задумался. Долго думу думал и обратился сам к себе с такими словами:

– Негуманно ты поступил, свет ясный. Исправляй-ка варварский поступок. Горыныч, нечай, тоже божье творение. Ему тоже жить хотелось. Тебе бы, беспутному, обратить его зло во благо людям.

Задумано – сказано. А сказано – сделано. Три зимы и три лета бродил по лесам-долам деревенский богатырь. Отыскал мёртвую и живую воду. Принёс в бутылочках в деревню. Нашёл в траве на речном берегу останки Змея, спрыснул мёртвой водой, срослись они, спрыснул живой – медленно стал оживать Горыныч. А Иван тем временем лекцию ему вкатил:

– Слушай меня, вражья сила, и повинуйся. Подарил я тебе вторую жизнь. Но не для того, чтобы ты обратно девок наших крал, а чтобы с сего дня службу нашему населению верную нёс. Будешь охранять границы деревенские, врага-неприятеля не пущать. За то обеспечим тебя провиантом, голодать не будешь. А затеешь недоброе — вмиг головушки буйные опять слетят и будут закопаны в сыру землю. Согласен аль нет?

Подумал Змей и дал согласие. С тех пор жители покой обрели. Никто на их земли не посягает: ни янычар, ни хазарин, ни басурманин. Девки Змея даже полюбили, в хороводы на праздники для экзотики приглашают. Ребятня по выходным катается на зелёной шершавой спине как на карусели.

Верную Горыныч службу несёт. Всё у него чётко получается. Вокруг деревни бродит Змей, одна голова кругом глядит-сторожит, две другие в это время спят-отдыхают. И однажды набрёл Змей на путника. Лежит тот в траве, оборванный, с виду голодный, несчастный-разнесчастный.

Пожалел его Змей, взвалил на спину и привёз на заставу. Отскрёб, отмыл грязь, причесал, накормил. И предстал перед ним мужичонка – на вид плюгавенький, в костях жиденький, но себе на уме. Как только присмотрелся, пропагандистские речи завёл. Каждой голове, которая бодрствовала, внушает:

– Вот ты, самая умная, самая толковая, долг свой честно исполняешь, а подружки твои – беспутные. На службе спят, еду себе самую лучшую отбирают, тебе объедки оставляют. Как ты можешь терпеть такое?

И так изо дня в день зудит-подзуживает. Встревожились головы, искоса друг на друга поглядывают: «А может, верно плюгавенький говорит?» Друг другу доверять перестали. В открытую, правда, ещё не стали претензии высказывать, но дело к тому шло.

А плюгавенький в усы глумливо ухмыляется, глазки свои хитрые щурит и дальше подзуживает каждую:

– Вот если ты, разлюбезная моя головушка, одна бы на теле осталась, а своих подружек огнём спалила, вот бы для тебя житьё настало!

И вот однажды уснули две головы, как заведено было, а третья тут же растолкала их и с претензиями: так, мол, и так… Провокационными словами плюгавенького так и сыплет.

Перебранка перешла в потасовку. Зубами защёлкали головы, языки пламени пускать друг в друга стали. Не на шутку бой разгорелся. А плюгавенький в сторонке стоит, ухмыляется, радуется. Шум-гам до деревни докатился. Встрепенулся Иван и скорей на заставу. Волосы дыбом встали от жаркого змеева поединка с самим собой. Как гаркнет Иван во всю мощь:

– Ша, Змей Горыныч!

Остановили головы драку, смотрят на Ивана, в себя пришли:

– А рассуди нас, горемык.

И стали наперебой жаловаться Ивану друг на друга.

Удивился Иван:

– Да кто ж вам таких небылиц наплёл?

Те показывают в сторону плюгавого, а того и след простыл.

Иван улыбнулся широко:

– А, проделки известного интригана! Знаю! Прослышал я о нём. Из одной деревни его выгнали за смуту – хотел подчинить жителей, порядки свои навязать и командовать, корысть себе извлекать. Не вышло. И впредь не выйдет, пусть не надеется, а для вас, неразумных, придётся разъяснение провести, мозги ваши прочистить от всякой непотребщины. Да где это видано, чтобы самого себя уничтожать! Не слышали разве никогда про веник? Когда он верёвочкой связан, его богатырь не переломит, а по прутику с ним самый немощный справится. Вот так-то, головушки зелёные!