Тебе простят только твои ошибки. Простят, если ты раскаешься. Мол, хотел как лучше. Только не надоедай.
Остальное тебе не простят, особенно твою праведность. И когда ты лезешь со своим добром к тем, для кого добро – как ладан. Ты надоедаешь сразу!
Прежде всех других, твои близкие упрекнут тебя в том, что ты не любишь их. Они уверены, что твоя добродетельность должна распространяться только на них.
Каждый, кто чувствует себя меньшим, будет использовать всю свою низость на возвышение. Хорошо, если не на мщение тем, кто мешает возвыситься. А больше всего ненавидят того, кто летает, те, кто ползает. И у тех, кто ходит, тоже шея устаёт – смотреть вверх.
Но чем выше ты поднимаешься, тем меньшим ты кажешься в глазах зависти. А в глазах безразличия – пропадаешь совсем.
Если бы любить нам ближнего своего, как себя! Но наша любовь к ближнему есть любовь к самому себе. Мы бежим к ближнему от самих себя и хотим из этого воздвигнуть себе награду добродетель, памятник самому себе при жизни.
Мы не выносим самих себя и знаем, что не за что себя любить – и вот хотим соблазнить ближнего на любовь и накормить себя его заблуждением.
А когда хочется хвалить себя, или когда требуется укрепить своё пошатнувшееся самомнение, мы непременно приглашаем свидетеля. И с усердием склоняем его хорошо думать о нас, а сами начинаем хорошо думать о себе.
Один идёт к ближнему, потому что ищет себя, а другой – потому что хотел бы потерять себя. Дурная любовь к самим себе делает из одиночества тюрьму, а из любого сообщества – бедлам.
А найти себя можно только тогда, когда ты себе надоешь до «самого не хочу» и отставишь себя в сторону от своих глаз, которые за тобой тебя не видят. И никого, кому ты тоже порядочно надоел, тоже не видят.
И так все не видят ни себя, ни других. А что видят? А только то, что им показывают. Вот так, в показухе, и живём. Понравится – радуемся, не понравится – страдаем. А показуха как была показухой, так и остаётся.