Новогодний пушистый снежок, озорно кружась, каждым своим кристалликом преломлял свет разноцветных праздничных гирлянд, уличных фонарей, отражался в витринах Елисеевского гастронома. А старуха лежала на спине в дорожной грязи между повернутым до отказа вправо передним колесом и дверцей водителя. Под машиной оказалась только ее правая нога в старомодном коричневом чулке. Аркадий съежился от ужаса, как только выскочил из машины. Он всего-навсего, нарушая правила, тихонечко сдавал назад, чтобы из Козицкого попасть на улицу Горького. Всего несколько секунд назад старуха стояла слева в шаге от машины, и пока он вертелся, вдруг исчезла из поля зрения. Ощущая вину за причиненную боль, он под руки взял старушку и осторожно потащил на себя, хотел поднять ее на ноги, но она села на мокрый асфальт, заплакала, показывая на порванный чулок с черным следом от шины. Стоптанные промокшие «лодочки» наполовину поглотила маслянистая дорожная грязь.
- Что? Больно? Вызвать скорую, врача? – причитал Аркадий и поднял глаза в надежде на помощь мордастого гаишника, который минуту назад наблюдал за его злополучным маневром.
Но тот демонстративно отвернулся. Бабуля протянула руки Аркадию, показывая, что хочет встать.
- Давайте я вас домой отвезу! Где вы живете? Или в больницу? – Аркадий пытался подтащить пострадавшую к дверце автомобиля, подставлял плечо.
- Там… - скрежетал ее слабый голосок, а рука показывала на другую сторону широкой улицы Горького.
Он мельком посмотрел ей в лицо и вздрогнул – она напомнила ему родную тетку. Поддерживая правой рукой худое тело, он медленно перевел ее через улицу, еще раз участливо спросил:
- Голова не болит? Нога в порядке? – он готов был взять на себя все ее страдания.
Аркадий посмотрел на рваный чулок, вытащил из кармана и вложил в кулачек старушке десять рублей.
- Дай Бог тебе счастья, - едва слышно сказала старушка и побрела, держась левой рукой за холодную стену большого каменного дома.
Грязные мокрые пятна на сером драпе модного югославского пальто, потеки на брючине синего польского костюма и промокшие в дорожной жиже туфли привели в ярость его подругу Людочку, сидящую на пассажирском сидении Жигулей второй модели:
- Тебе что, делать нечего? Она сама под колесо полезла! Извазюкался весь, - Люда кипела, злобно ругала старуху, - до Нового года четыре часа осталось. Тебя еще отчищать, отглаживать придется. Я бы этой бабке по щекам надавала, а ты на нее полчаса потратил.
Аркадий, поворачивая голову, ловил на себе хищный взгляд ее серых узко поставленных глаз. Переживать было некогда. Он правил к дому, чтобы переодеться. Из головы не выходили лицо старухи, ее чулок, разодранный колесом машины. А главное крутились воспоминания, события, трех месяцев знакомства с Людой.
***
В конце сентября, вечером его одиночество нарушила родная тетка, приехавшая из древнего города Рыльска.
- Тетя Нюра!, - обрадовано засуетился Аркадий, увидев родню с чемоданами, - Проходите. Сейчас чайку организую.
- Чай-то индийский со слоном? Ну, давай. Я к тебе ненадолго. У Зойки жить буду. В твоем доме и поесть-то нечего.
Тетя Нюра, Анна Григорьевна, отцовская сестра приезжала всегда неожиданно и жила в Москве месяца по три, работала с утра до поздней ночи. Мать Аркадия ее иногда ведьмой называла, не любила, а обновкам, сшитым ей, радовалась. Но разве может она быть ведьмой, если по ее настоянию малюсенького Аркашу тайком от партийного отца крестили в церкви. А он тётю Нюру крестной называл, любил. Лет шесть ему было, когда они вместе вынимали из волшебного сундука засаленные, изношенные до дыр, пахнущие отцовским потом кители, форменные галифе и брюки. Вместе пороли швы безопасными лезвиями, стирали, гладили, вырезали негодные кусочки, а целые кипятили в тазу с красителем. Как в сказке все это старое тряпье превращалось в красивые вещи: теплую юбочку для сестренки, бостоновый костюм для мамы, курточку на молнии для него. Он тоже научился обметывать швы, крутить ручку швейной машины, стирать, гладить.
- Зачем с женой разводился? – упрекала Анна Григорьевна, отхлебывая чай из блюдечка, - а чего ты хотел, теперь живи в одиночестве, занимайся своими науками.
- Мне, как всем, счастья хочется. Оно ж не только в науке.
- И сколько тебе счастья надо? Хочешь, чтобы Иванушка-дурачок принес. Два мешка хватит? – вызывающе захохотала крестная.
- Все шутишь, - Аркадий по-детски надул губы, - сама, вон, от мужа к дочери, ко мне на часок, потом к сыну заедешь.
- Да! Для того чтобы счастливым быть, надо, как я и работать без устали, и ездить туда-сюда, волка ноги кормят, - тетя Нюра встала из-за стола, - спеши, до високосного года сто дней осталось. Успеешь? Только смотри, ровню себе выбирай, а то намучаешься.
С этими словами Анна Григорьевна, уходя, подхватила чемоданы, а Аркадий, провожая ее взглядом у открытой двери, прикидывал: «Ей уже восемьдесят. А бегает, как козочка. Заказов набрала, шить-кроить у дочери в доме будет».
***
Следующим утром на своем рабочем столе в НИИ Аркадий нашел записку: « Мат. часть списанная у меня в машине. Распорядись, по складу за тобой числится», подписано: Посланников И.Я.
Во дворе предприятия Аркадий нашел синий служебный автобус, в котором несколько лет ездил работать с бригадой на загородный объект.
- Иван! Что за мат. часть? Я уже больше года с вами не работаю.
- Не знаю. Начальник велел все тебе передать. Видишь, написано: «…пришла в негодность, подлежит уничтожению путем сжигания…». Только кто ж капроновые парашюты сжигает? Стропами к колышкам фруктовые деревья и помидоры подвязывают, а купола в умелых руках… Время у меня есть, за полчаса обернемся. Давай к тебе домой эти два мешка отвезем. А ты уж распоряжайся.
Вечером вспомнил Аркадий, как трудился в детстве с тетей Нюрой над отцовскими обносками и развязал появившиеся вдруг в его доме мешки. В одном оказались белые тормозные парашюты из толстой ткани, в другом - парашюты из тонкого капрона. О таком чуде любой турист мог только мечтать, а тут – богатство прямо на дом бесплатно приехало. Давно Аркадий в походах не был, может, этот случай подталкивает опять в дальний путь собираться, вот только из капрона сшить рюкзак, палатку, спальный мешок, анорак. Это ж не брезентовое снаряжение – раз в сто прочнее, раз в пять легче. Надо в журнальчиках покопаться, фасоны, конструкции подобрать.
***
- Парни, приходите ко мне на день рождения! – коренастый Володька встал с каменной банной лавки, на которой длинный худой Сашка делал ему массаж, - Жена приготовит, посидим, расслабимся!
- Когда же ты успел, - Аркадий стелил простыню, укладывался на живот, а Сашка, он был выше друзей почти на голову, молча, готовил мыльный раствор в шайке, - месяц назад здесь же в бане парились, о женитьбе ничего не говорил.
- Ты же сам меня турбулентным называл. Вот подсуетился, по объявлению с Таней познакомились. Уже две недели вместе живем, - он вылил на себя полную шайку воды, забулькал, - у нее подруга есть, тоже замуж хочет.
Когда Сашка приступил к массажу, Аркадий чуть было не замурлыкал. « Какой он молодец, спокойный, - про себя даже ухмыльнулся, - как ламинарное течение, пальчики, как струйки по мышцам скользят, наверно так же к пациентам в больнице относится».
Володьке Аркадий завидовал, сидя за уставленным дефицитными продуктами столом. Утром он готовил себе кашу по-походному, после обедов в столовой мучился изжогой, от которой избавлялся обильным вечерним чаепитием. Пять наборов с венгерскими замороженными курами разыгрывали на двадцать научных сотрудников. Только начальники от жребия освобождались – им в кабинеты дефицит приносили. Но до начальника еще далеко – в аспирантуру только что поступил, тема диссертации пока весьма туманна, а после еще конкурс выиграть. Сейчас он воображал себя женатым на светловолосой Людочке, сидящей слева от него. Сашка сидел еще левее. Таня ласково улыбалась, подавая горячее на стол. Но глаза ее хищно прищуривались, когда, обращаясь к Люде, говорила о своих коллегах, работницах торговли, в какой из магазинов завезли дефицит, когда можно подъехать и что взять. Таня и Володя несколько раз выходили из квартиры курить, Аркадий, тоже курящий, составлял им компанию. Не дожидаясь чая, длинный Сашка, одарив каждого из присутствующих пристальным взглядом, сослался на занятость и удалился.
После застолья Аркадий и Людочка отправилась вместе через Измайловский парк. Он рассказывал, как посмотрел в Большом театре все балеты только потому, что после каждого танца балерины, назначенной распределителем контрамарок, мог громче всех кричать «Браво» и вызывать овации. Людочка делала вид, что слушает, а когда подходили к дому Аркадия, отвечая на незаданные вопросы, серьезно сказала:
- Живу в Мячково. Мне двадцать семь. Если не возражаешь, сегодня домой не поеду, останусь у тебя.
«Мячково, - вспоминал Аркадий весенний день в этом отделении совхоза имени Тельмана, - конечно, мы же там лет пятнадцать назад на испачканные в навозе трактора опытное электрооборудование устанавливали».
Естественность и простота начавшихся без предисловий интимных отношений Аркадия очаровали, даже обрадовали. Однако ее женские прелести и активное поведение в постели не доводили его до ожидаемого наслаждения – все просто начиналось и кончалось несколько раз за ночь. Вполне удовлетворенная Люда расчесывала утром жирные волосы и критиковала Таню, Володькину жену:
- Не нравятся мне женщины без жопки. Это не красиво.
- А как это? – Аркадий едва заметно поморщился, услышав вульгарное слово.
- Ну вот, видишь, - Людочка, нагловато улыбаясь, провела его рукой по своей нижней части спины, - должно быть вот так, оттопырено.
За время одинокой жизни Аркадий пользовался популярностью у замужних сослуживиц. Он привык к правильной речи, содержательным разговорам. Деревенское воспитание, сфера интересов едва знакомой молодой и красивой женщины насторожили Аркадия. «Материя первична, - соображал он, - над воспитанием Люды надо потрудиться, потратить некоторое время». Слова тети Нюры о скором наступлении високосного года, он воспринял как бред и шел наперекор ее напутствию искать себе ровню.
Но инициативу первой взяла Люда. Через неделю она, хохоча, корила Аркадия:
- Посмотри, во что ты одет! Где ты взял эту курточку? Сам, что ли сшил? В твоих башмаках только по горам лазить. А свитер, сколько лет не стирал?
После двух посещений магазинов, торгующих импортной одеждой, у Аркадия появились обновки: югославские пальто и туфли из «Белграда», костюмчик из «Польской моды», шапка ондатровая пирожком. Все по блату – для Людочки, продавщицы одного из московских универмагов любой дефицит без очереди, из-под прилавка.
По понедельникам и четвергам, на совместные ужины Люда приносила недоступные Аркадию продукты: говяжью вырезку, немного воронежского окорока, красной рыбки, зернистой икры. По вторникам и пятницам после совместного завтрака он получал из ее заботливых рук чистую, отглаженную рубашку, модный правильно завязанный галстук. Тактичный Аркадий даже лучшим друзьям не рассказывал о своих с ней отношениях. Странная регулярность встреч настораживала Аркадия – почему бы не пожить вместе? Еще волновало и тяготило его возможное привыкание к такой благодати, ее назойливая опека. Ему совершенно не хотелось, поддавшись и привыкнув, вскоре превратиться в красиво одетого ленивого толстяка – таких истуканов было несколько в его научном отделе. Из-за созревшего протеста он решился на необычный поступок: затащить Люду в романтическое путешествие, где мог бы показать себя настоящим мужчиной. Например, взять отгулы к «октябрьским праздникам» и махнуть, куда подальше с палаткой и рюкзаком.
***
Просматривая журналы «Ветер странствий», он напевал про себя известную песенку: «… так ищите же, ищите Апполона! И идите с ним фате из дедерона, - и добавлял от себя, - а, может, из капрона?» Нашел Аркаша подходящий маршрут для новичков в статье «Крым в ноябре», выкройки для походного анорака. Понравилась ему конструкция односкатной палатки. Вместо входной двери - круглое отверстие, которое закрывал пришитый к его краю тонкий капроновый тубус. Как хорошо, похоже на скворечник для двоих! Залез через тубус внутрь, за шнурок потянул - вход плотно зашторился. Жадный до научной работы теперь, вечерами занятый кройкой и шитьем, Аркадий шутил, успокаивал себя: «Моя диссертация будет великим достижением науки и техники. Ничего страшного не случится, если ее защита отсрочится на месяц?» Он творчески превозмогал трудности кройки непокорного, выпоротого из парашютов материала: аккуратно укладывал его на давно ненужную чертежную доску, прижимал к ткани гантелями изготовленные картонные лекала, кроил раскаленным на газу ножом, чтобы оплавлялись и не осыпались края. К подольской швейной машинке приспособил электрический моторчик – на педаль ногой нажимать это не ручку крутить! Работа продвигалась успешно: через две недели в полной тайне от Людочки он любовался аккуратно сшитыми белыми анораками, рюкзаками, палаткой и двуспальным мешком. Невольно приходили в голову слова тети Нюры: «… чтобы счастливым быть, надо, как я работать без устали…»
Однажды во время очередного свидания Аркадий предложил:
- Давай в Крым поедем дней на пять- шесть?
Людочка сразу оживилась:
- А что, сменщица за меня отработает два дня, седьмое и восьмое, еще две пары выходных! – она вдруг погрустнела, - а теплое море, солнышко? Может в ноябре там холодно?
- Что ты, Крым в ноябре – рай! – успокоил ее Аркадий, оставив истинный замысел втайне до дня отъезда.
Перед отправкой на аэродром, он объявил ей о своем намерении пройти к морю через Демерджи.
- Но зачем? – возмущалась Людочка, - троллейбус из Симферополя до Ялты ходит. Там снимем комнату у моря.
- А мы выйдем на перевале, - он в первый раз позволил себе говорить уверенно и жестко, - через два дня в Алушту пешком придем.
Обычная улыбка слетела с ее лица, оно стало холодным и сердитым. Но пришлось покориться – Люда сменила одежду и демонстративно запихнула в рюкзак курортные принадлежности.
Надевая туристские ботинки, купленные Аркадием без примерки, она даже похвалила его:
- Как размер-то угадал – впору!
Продолжение http://www.proza.ru/2016/10/27/569