глава 1,2,3,4,5,6,7,8,9,10,11,
12,13,14,15,16,17
Глава восемнадцатая
Всех фельдшеров распределили по вакансиям, одна Мария Николенко взяла открепление,
чтобы уехать к мужу и с ним работать.
Сложила она вещи, Паулина Лукьяновна напекла вкусненького в дорогу,
и… прощай, Житомир!..
Итак, родительский дом покинут навсегда. Очень тяжело было осознать это, оставить постаревших родных, но ничего не поделаешь, надо спешить к мужу и работать. В дороге время пролетело незаметно. Удачно добрались Маня до самого Покалева, и прикатила как раз в тот момент, когда Лука Васильевич собирался выезжать навстречу, в Овруч.
Тут же отпраздновали окончание фельдшерского и даже танцевали под «оркестрик» – гитару с балалайкой. А на следующий день Маня приступила к работе вместе с мужем на фельдшерском пункте. Людей приходилось лечить со всей округи, в соседних деревнях фельдшерские пункты закрыли, даже повивальная бабка осталась всего одна, да и та жила где-то на выселках.
Маня замечала, что Лука Васильевич во время прогулок по лесу по-прежнему встречался с разными людьми, и помогала ему, как могла, стараясь придавать таким прогулкам вид беззаботных молодежных пикников. Часто он смотрел на жену, держа крепко за руки, и шептал: «Я не ошибся… Я очень полюбил тебя, Манечка, и нашел ту, о которой мечтал – жену-друга, жизнь моя!..»
Чувствовала и она всей душой, что Бог создал их друг для друга…
Велика сила любви, но даже она пасует перед страстной борьбой во имя идеи.
И такая борьба – борьба за справедливое будущее – была в самом разгаре,
хотя здесь, на Волыни, внешних признаков до поры не выказывала, но набирала
мощь изнутри. Раскаленное горнило, в котором ковалось это прекрасное будущее,
называлось в те времена рабоче-крестьянской революцией.
В начале лета 18-го года Лука Васильевич по заданию подпольного ревкома готовил вооруженное восстание местных крестьян в поддержку освободительного наступления Красной Армии.
Кайзеровские оккупанты опрокинули власть Советов в Овруче, спустя месяц после ее провозглашения. До Покалева ветер перемен так и не докатился; здесь, как и раньше, собирались сходки со всей округи. Фельдшер неустанно проводил разъяснительную и агитационную работу. Со своими соратниками он мог, если понадобится, в считанные часы поставить под ружье мобильные и боеспособные отряды крестьянских партизан.
Ему, сельскому лекарю, как никому другому были известны настроения простых людей и возвратившихся с фронта вчерашних солдат. В непредсказуемых, окровавленных разбойных буднях, практически без власти, без нормальных денег (черт-те чем тогда рассчитывались друг с другом), среди оккупантов и повстанческих банд ответ на вопрос «с кем пойдешь?» обретал сакраментальное, вещее значение и определял способ выживания для многих.
Тем временем в Киевском ревкоме на повестку дня была поставлена другая задача: разрываемые междоусобными страстями русские «северные» эмигранты и оставшееся не у дел офицерство заваривало новую кашу. Украинская идея самостийности, хоть и поддерживалась немцами, была чистой фикцией и никем не воспринималась всерьез: организованной силы, способной охранять край от большевиков, гетманское правительство не имело.
Поэтому форсированными темпами формировались Южная и Добровольческая армии. И вся эта масса озлобленных, одержимых ненавистью русских людей катилась на юг, к Черному морю. Требовалось как можно быстрее установить связь с большевистским подпольем в Одессе, чтобы в нужный час выступить с ним единым фронтом. Для этой цели на юг направлялись опытные и проверенные подпольщики. В их числе оказался уездный фельдшер, к тому же сыскался идеальный предлог.
И вот однажды Лука говорит:
– Поедем, Манечка, к моим родным, а то кто знает, как оно дальше будет?
Ведь мы так были заняты друг другом, что я даже не рассказал тебе толком о них.
Действительно, они почти не говорили ни о его, ни о Маниных близких. Но у родственников жены, по крайней мере, Лука побывал в гостях вскоре после свадьбы. А вот о семье мужа Мане известно было только то, что живут они близ Очакова. Конечно же она согласилась, и молодые быстро собрались в дорогу.
Настроение было прекрасное, и казалось им, что никто не был страшен, даже немцы, которые, как крысы, шныряли вокруг. На станциях пересадки Мане приходилось ходить за билетами, потому что оккупанты опасались уже одного только вида здоровых молодых мужчин и фельдшера могли арестовать без всякого повода, несмотря на добротные документы и свидетельства о благонадежности, которыми супруги запаслись на случай тотальной проверки.
Никакой другой власти, кроме кайзеровской, на вокзалах вообще не было. Хотя по Киеву разгуливали казаки в живописных жупанах с нагайками, обритыми головами и «оселедцами» на макушках. Вид у них был какой-то нелепый, театральный, будто спустились со сцены и гуляют себе по Крещатику…
В поезде Маня очень волновалась за мужа. Многие солдаты дезертировали из армии, бежали, занимались грабежами, примыкали ко всяким бандам, а он бесстрашно затевал с ними разговоры и убеждал, что это не выход. Рассказывал о положении дел в России, ведь все вокруг по-прежнему оставались российскими гражданами, несмотря ни на какие националистические бредни…
За подобные внушения можно было поплатиться жизнью, потому что среди путешествующих «мешочников» было много крестьян-собственников, которые пуще огня боялись сравняться с деревенской беднотой и люто проклинали большевиков. Но Лука Васильевич умел быть настолько убедительным, что попутчики соглашались с ним и некоторые из них даже охраняли его с молодой женой всю дорогу.
*******************
Продолжение следует