Глава 15
1.
Раньше, навещая мать, Валентин часто бывал в родном городе. Почти каждое лето, а то и дважды на год он обегал знакомых и родственников, «наносил визиты», – как выражалась мама, интеллигентка старой закалки, которую не лишили юмора и достоинства пережитые здесь погромы, репрессии, голодовки, оккупация и все прочие довоенные и послевоенные «прэлести» жизни. После ее смерти и приезды его, и визиты значительно сократились. Оставалась еще, правда, Валерия, но он свыкся с разлуками, тем паче, что надежды на брак до недавнего времени подружка не давала ему никакой. Теперь же, оказавшись на старом городском кладбище наедине со своими мыслями, он вдруг почувствовал приступ такой невыразимой любви ко всему, связанному с мамой и утраченному навсегда, что у него заныло в груди.
«Старею я, мамочка», – слукавил Валентин Иванович, поправляя букет мелких терпко-пахучих хризантем. Приступ ностальгии по прошлому, облагороженному флером юношеских дерзаний, быстро угас.
Он чувствовал себя как никогда бодро в последнее время. Новая нахальная, расхристанная жизнь напирала со всех сторон, и, несмотря на пережитую недавно драму гибели жены, обстоятельства задавали такой ритм, что расслабляться было не с руки. В дипломате у него лежала сумма, которая гарантировала ему и его семье безбедное существование до конца дней, при одном единственном условии – ею нужно было разумно распорядиться. И это взбадривало нервы получше адреналина.
Лера еще не знала о том, что случилось в Якутске. Она, к счастью, даже не задала при встрече обычных вежливых вопросов, вроде того «как дети, как жена…», а он не спешил огорошить ее своим известием.
Правда, когда улеглись утренние страсти и бурное примирение, она заметила метаморфозы друзяки: его элегантный костюм, кожаный плащ и дорогую обувь. Но вместо пояснений, он торопливо распаковал вещи, набросил ей на плечи легчайшую шубку из голубого заполярного песца и... обомлел. Никогда в жизни он не видел такой красавицы. Перед ним стояла живая полуголая женщина в небрежно наброшенных на мраморные плечи роскошных мехах, с радостным, удивленным по-детски лицом. «Это мне?» – говорили ее распахнутые лучистые очи. И в них светилось столько милой растерянности, что у Валентина подкатил комок к горлу. Он сглотнул и сказал шутливо:
- Вот и кончилось наше голодное детство…
- Зачем это? – как-то трепетно отвечала Валерия, прижимая к себе меха точеными бледными руками с породистыми длинными пальцами. – Какое чудо! – она погладила полыхнувшей румянцем щекой пушистый воротник. – Но разве можно ходить по городу в такой шубе? Ты с ума сошел! Ты забыл, какая у нас зима…
Она, наконец, опомнилась и бросилась к нему на шею. Да, за такой миг стоило бы умереть!
Приятные видения еще стояли перед глазами, когда он у вокзала вышел из трамвая тринадцатого маршрута и обнаружил у себя порезанным накладной карман. Разрез был сделан виртуозно, сбоку, щипач по-одесски галантно оставил потерпевшему возможность реставрировать свою пижонскую шмотку. Бумажник, впрочем, остался при хозяине – он лежал во внутреннем, нагрудном кармане. Однако исчезла записная книжка, а эта утрата была посерьезней бумажника.
Валентин Иванович запоздало выругался вслух забористым матом, но никто на остановке и бровью не повел в его сторону. Более того, он столкнулся глазами с откровенно насмешливыми и злорадными взглядами: дескать, так тебе и надо, Буратино богатенький, знай наших. Пораженный равнодушием возможных свидетелей воровства больше, чем случившимся, Родин спустился в подземный переход и смешался с другими прохожими.
Только сейчас он заметил, что одет лучше многих, и поймал себя на тлевшем где-то глубоко внутри чувстве брезгливости. Не то чтобы он презирал своих земляков, завистливых и очерствевших, переменившихся таким непостижимым образом за последнее время, но ощущение исключительности, защищенности на случай чего-то, что надвигалось неотвратимо и грозно, сделало его уже невосприимчивым ко многим вещам. Его, например, больше не удивляли мальчишки, мывшие автомобили, грязные молодые люди, рывшиеся в контейнере с мусором, вонючие старики в коростах, здоровенные мужики, торговавшие железяками и каким-то другим хламом вокруг Привоза, уроды с багровыми мордами и воровитыми лапами, наглые проститутки…
Воинствующим хамством несло отовсюду. Несмотря ни на что, он сносно держался на плаву и почти достиг, как ему казалось, другого берега. Здесь же «ботва» шумела вовсю под ветром перестройки и стелилась под ноги новых хозяев.
Валентин Родин, еще не ощущавший себя хозяином в полной мере, но уже возвысившийся мысленно над «ботвой» в длинном подземном переходе, тем не менее, был также далек от заветного берега, как всякий смертный, народившийся в этой горемычной стране, а может быть, еще дальше. Потому что гордыня – не единственная его слабость из семи смертных грехов – опьяняла ненадолго. А после короткого кайфа неизбежно наступало мучительное похмелье.
В записной книжке не было прямых раскладок, хотя, конечно же, некоторые имена, адреса и телефоны записывались совсем не для «любопытной Варвары». К счастью, телефон Валерии он помнил наизусть, а других одесских «наводок» там не было вообще.
Посчитав инцидент исчерпанным, Родин по старой памяти свернул за угол, в ближайшую мастерскую, чтобы заклеить прореху в кармане. С первой попытки расчеты не оправдались. Никакой мастерской за углом больше не было. Пришлось сделать вторую и потащиться в «Дом быта», затем терпеливо выслушать лекцию про уникальную технологию деликатного ремонта и уйти снова ни с чем – нужного клея у мастера не оказалось.
- Родик! – поймал он спиной в дверях радостный чей-то оклик и обернулся.
От окошка часовщика аршинными шагами торопился к нему длинный лохматый мужик,
размахивая костлявыми руками.
- Аристарх, ты?! – шагнул навстречу бывшему сокурснику с радостной улыбкой Родин.
- Узнал, значит?! Ай да герой, ай да сукин сын! Ну покажись, покажись во всей красе, не жмись, как новенькая… Ты где? Нет, стой, ты пьешь пиво? Ну как же, конечно же пьешь, или ты не одессит! – тарахтел Арик. – Мы чешем к Кеше. Кеша! Ты должен помнить, лобастый, одни пары таскал по научному коммунизму… Как мы комунякам задали, а?! Слушай, ну ты крутой, прикид у тебя на всю катушку…
Через полчаса они сидели в баре «У Кеши» за свиными шашлыками с полуметровых шампуров и обсуждали проблемы шеф-редактора. Плешивый хозяин с выпуклым лбом подливал гостям неплохой одесский коньяк, кивал, поддакивал, но участия в разговоре не принимал.
Речь шла об исчезнувшем с прилавков сахаре. Казалось бы, сладкие бураки, испокон веков взращиваемые в этих краях, уродили как всегда. Никаких стихийных бедствий, кроме трещавшей по швам державы, на урожайность повлиять не могло. Заводы работали на полную мощность, притом с Кубы сухогрузы перетаскивали еще и тростниковый полуфабрикат по планам грохнувшей пятилетки, но все переработанное «стратегическое сырье» бесследно исчезало под строгой чекистской формулировкой «государственный заказ».
Воровали, конечно, как обычно и как везде, но чтобы в наглую загрузить десять вагонов –
на такое никто, по прогнозам Арика, не потянет, кому охота под статью подставляться?
- При чем здесь воровство? – недоумевал Родин. – У меня все по-белому, с лицензией, плюс наличка.
- Фью! – присвистнул сахарный консультант. – Ну, ты меня удивляешь! Кто ж тебе даст скупить
пятьсот тонн и пустить в свой оборот? Тут, братец, ниша забита, все схвачено.
Большая игра на кону. Или ты не слыхал еще, что под сахарные талоны лупят нам штампы в паспорта?
- Какие еще штампы?
- Жирные такие штампищи черной тушью: Украина – мать наша теперь гражданская.
- А сахар при чем? – как последний олух, вопрошал Родин.
- Ну, даешь! – взвился факелом Арик. – И тут не допер? Для подслащения гражданского самосознания.
Напился сладкого чаю и гордость по пузу разливается: я – хохол! А вам, москали клятые, хрен в чашку, а не сало.
- Что, и сало тоже исчезло? – поперхнулся коньяком редактор.
- И сало, и мед, и в зад вас, и вперед! – паясничал независимый гражданин,
вовсю пользуясь обретенной свободой слова.
- Хана мне! – сокрушался Валентин Иванович, не реагируя на грубо хохмившего собутыльника. – Без сахара бумаги здесь не видать. Ваши камыши только для туалетных рулонов годятся, да и то с риском в жопу занозу загнать.
Аристарх посерьезнел, собрался с мыслями и торжественно провозгласил:
- Благодари Бога за нашу встречу. Есть люди, которые скупили свеклу на полях еще до посева.
На кооператорах, в котомку вашу душу, держится мир!
Редактор весьма поверхностно разбирался в сельскохозяйственной коммерции, а нагрузившись дарами золотой лозы, и вовсе заслушался смекалистого Арика. Глаза новоявленного финансиста вспыхивали отражением блестящих перспектив скоропалительного альянса, щеки раскраснелись.
- В общем так, – подвел он итог беседы, – ты оформляешь меня в свое издательство коммерческим директором, и мы засахарим, к чертовой матери, все твои айсберги на цукаты. За успех, Валя! За новую жизнь, за нас – новых русских! – он поднялся бокал и осушил до дна.
- Ты ж хохол, Арик! – хмыкнул, не сдержавшись, плешивый Кеша.
- А, холера с ним, – махнул рукой будущий титан сладкого бизнеса. – Назови хоть горшком –
жратвы от этого не добавится.
Родин промолчал, он нафилософствовался на эту тему. Ему, редактору «толстого» журнала, надоело встревать в словотреп, пустой и бессмысленный, как и многие другие умствования «паршивых интеллигентов». Даже сквозь радужные пары золотой лозы, он понимал: грош цена всем этим дешевым ужимкам. Подковерная партия была сделана. «Кремлевских старцев» волна перестройки выбросила на отмель, как отработанный шлак.
Главный же прораб перестройки, заваривший несъедобную кашу, навернулся сам в котел. И теперь булькал там, погружаясь на дно, а вокруг, пиная и отталкивая друг друга, тянулись с большими ложками новые державные зодчие и считали бульки по убывающей, как секунды на пульте пусковой ракетной установки.
Но! Несмотря ни на что, жизнь все-таки была прекрасна. Они подрулили в обнимку с Ариком в Лунный парк и под каштанами долго горланили песни Женьки Кричмара, любимца и классика бульварных бардов: «Небо тучами обложилося, по земле хлещет дождь проливной. Ты мне в верности побожилася, но словам я не верю давно…»
2.
В эйфории от подаренной шубы Валерия пребывала недолго. Нужно было поторопить Попика с лицензией и напомнить Фаине про «надежного человека». То, что ей предстояло сделать сейчас, то есть набить сахаром десять вагонов, а потом отгрузить их в Архангельск, было еще только половиной дела. Другая же половина зависела Бог знает от чего.
Беспредел, набиравший силу, доводил любую идею до абсурда и увеличивал риск во много раз. Становилось ясно, что без подмоги толкового профессионала выстроить бартерную цепочку не реально.
С такими мыслями она отправилась к Фаине Марковне и разыскала ее на флагмане семейного бизнеса – в пошивочной мастерской «Богатырь», переименованной на «Ателье для роскошных дам». Фая восседала в своем кабинете, служившем одновременно и залом для просмотра моделей, и складом готовой продукции, и совещательной комнатой, а также приемной для гостей, прессы и усмирения неудовлетворенных клиентов.
- Курочка моя, ты очень вовремя. Мы репетируем выдвижение в кандидаты. Посмотри сюда:
это список моих доверенных лиц. Тебя я тоже вписала.
- Но Фая, побойся Бога!
- Почему я должна его бояться? Я что – вогнала в гроб этого Плюшкина? Раз ты был городским головой –
надо было себя блюсти, поостеречься, не хапать, что ни попадя. И холопов в узде держать,
особенно таких распоясанных, как Попик… Что они там не поделили – пароходы или самолеты,
ты не знаешь? Все идет как по нотам.
- А тебе не страшно?
- Страшно, – вздохнула Фаина Марковна, – страшно интересно, чем эта пулеметная какофония
кончится, я хочу дослушать ее до конца.
- Мне все-таки кажется, что ты зря гонишь картину. И потом, тебе тоже не помешает вагон бумаги.
Лучше дай мне, для начала, своего человека, которого ты обещала, – наседала на подругу Лера.
- Макс! Вот кто тебе поможет.
Она заклацала клавишами, вспомнила, что внутренняя связь не работает, выглянула в коридор и громко позвала:
- Максим Эммануилович, зайди ко мне!
Несколькими минутами позже в комнату вошел весьма представительный мужчина средних лет, с волнистой, благородно зачесанной назад седовласой гривой, что придавало чертам крупного умного лица налет игривого аристократизма. Он старомодно раскланялся с Валерией и сказал:
- Ну-с, милый дамы, чем могу?
- Очень даже можешь, Макс. Это по твоей части. Ты помнишь, как мы начинали на семечках?
Возили на маслобойку…
- Потом жом – на халвичный… А с лузги прессовали отделочные панели. Ах, золотые времена!
Мадам желает делать бизнес на макухе?
- Нет. Мадам желает иметь бартер на бумагу, – ответила Фаина Марковна за подругу.
- Интересно, интересно… И что же просят под такой бартер?
- Сахар… – почему-то упавшим голосом сообщила Лера.
Повисла долгая пауза.
Слышно было, как Максим Эммануилович барабанит по столу холеными пальцами, сужавшимися к пушечкам,
как у пухленьких барышень.
- М-да, – наконец произнес прожженный авантюрист. – Сахар – это даже не семечки. Ну, ладно, ладно, – спохватился он, перехватив растерянный взгляд Валерии. – Пойдемте ко мне, дорогая, и вы все расскажете по порядку.
- Иди, милочка, можешь теперь быть спокойна. В городе есть только два человека,
которые умеют честно делать серьезный бизнес.
С присущей скромностью Фаина Марковна не стала подчеркивать, что первым человеком,
конечно же, считала себя.
Макс Замберг был вторым и единственным, кому в свое время, доверили портфель начальника финотдела просуществовавшего относительно недолго регионального управления по делам… ну, скажем, всяким и разным. Этого, впрочем, за глаза хватило, чтобы втихаря консультировать и до сегодняшнего дня субъектов, проявляющих интерес к оптовым закупкам продовольствия на территории бывшего Новороссийского края, или нынешних трех областей. Макс продавал ценную информацию, и кое-какие концы у него всегда имелись в резерве.
Фаина Марковна, надо заметить, праздного любопытства к его оригинальному бизнесу не проявляла, а всего лишь временно предоставила в распоряжение старинного приятеля неприметную комнатенку рядом с подсобкой, но с двумя телефонами и факсом. Со своей стороны, по обоюдному соглашению, Замберг оказывал кое-какие услуги самой Фаине, когда дело касалось прогноза рыночных цен и закупок некоторых товаров. Проницательный финансист почти никогда не ошибался. В этом была его сильная сторона.
3.
Щипач из тринадцатого маршрута с записной книжкой Родина лоханулся случайно. Это была небольшая плоская книжица в кожаном переплете, почти новая, с несколькими исчерканными беглым почерком страничками и вделанным изнутри микрокалькулятором. Изящная такая штуковинка, на ощупь плохо отличимая от бумажника.
Сначала он хотел выбросить книжку в урну, но механически пролистнул веером. Между страничек вложена была фотография хорошенькой шмары в трикотажной маечке, красиво облегающей женские выпуклости. Что-то знакомое угадывалось в округлом абрисе. Он повертел фото и вдруг вспомнил: эту бабенку он видел на Соборке дважды. Один раз она, на известной всему городу черной тачке Мишки Попика, подкатила к угловому дому и потом долго крутилась внутри нехилой конторы в бель-этаже с фасада, но без вывески. От нечего делать он торчал у окна и наблюдал за ней около часа. А в другой – привезла туда мебель, он даже помогал ей закрепить створки дверей, чтобы грузчики могли нормально снести все вовнутрь.
Баба была ничего себе, лет тридцати с небольшим или больше – черт их, богатеньких, теперь разберет. Он и сам не выглядел на свой сороковник, хотя отмотал на зоне пятерочку. А щипачил в одиночку давно, так было надежнее, к тому же считался на маршрутах своим, доморощенным, и в купальный сезон регулярно сдавал транзитных гастролеров ментам, помогая тем самым наращивать процент раскрываемости в целом по городу. Кроме этого, как человек самостоятельный и полезный, имел личный доступ к самому Челентано.
Он повертел фотографию, сунул за переплет и перелистал, теперь уже просматривая внимательно, несколько страниц. Какая-то странная цифирь пестрила перед глазами, что-то слишком уж много нолей и точек. В телефонном разделе выделялись коды Москвы, Якутска и других городов, целая абонентская география, можно сказать, но чаще всего попадались те, первые два. Одесские же номера почему-то вовсе отсутствовали. Он сообразил, что владелец книжки либо знал их наизусть, либо вообще не имел никаких контактов на юге, однако отдать предпочтение какому-либо выводу затруднился – записная книжка была новой, не заполненной как следует, и в ней просто могла отсутствовать обкатанная информация.
На жалость, это был не его профиль. Однако Челентано такой клиент мог сгодиться. Можно было попробовать сдать северного Гуся с потрохами: наверняка он засветится вместе со своей шмарой там, на Соборке, вот пусть их и пощупают серьезные люди, а в расчет выторговать пару свежих маршрутов.
Нет, он вовсе не собирался наводить на них отпетых рецидивистов, да и баба была симпатичной. В этом городе не канали жлобские чистки. Здесь по традиции работали интеллигентно.
Он поехал к Челентано и изложил свое предложение. Тот повертел книжку в руках и сказал:
- Будем думать. Даму, говоришь, вычислил?
- Сходу, – подтвердил щипач.
- Ну что ж, если Гусь жирный, считай, что мы тебе на зимний сезон постоянный выпишем
на все маршруты. Дичь, Сеня, вкусная штука. Иди, работай пока, как раньше.
Сначала нужно было расшифровать арифметику. Для этого понадобилось два дня. Цифирь в книжке располагала к размышлениям: то ли ее хозяин был очень крутым жуком и ворочал своим хоботом большой бизнес, то ли полным идиотом, распустившим трехмиллионный кредит по «кустам», и таскавшим за собой крупную наличку, по плохому примеру господина Корейко.
В первом случае можно было бы попробовать сыграть с ним местную партию на паях, а во втором – самым примитивным образом спустить жир. Начать же следовало, конечно, с бабы. Что за офис она арендовала на Соборке – в личном резерве Попика! – и почему об этом не знал Челентано, которому каждую неделю поступали сводки из мэрии по регистрации частных предпринимателей, фирм и организаций в центральных районах, нужно было еще проверить. Здесь могла случиться просечка, а пересекаться с Попиком ему было не с руки.
Попик считался перспективной фигурой и вполне устраивал всех на своем месте. Более того, его готовили заранее в опустевшее недавно кресло. Сам Челентано вложил серьезные деньги в этого бугая, следовательно, пасьянс был разложен. Если баба из команды Попика, а Гусь прилетел к ней – значит, первый вариант становился намного привлекательней второго. Второй же, притом, вовсе не исключался по ходу дела.
Так что же? «Ищите женщину!»
И это был окончательный, не подлежащий больше обсуждению, вердикт Челентано.
*******************
Продолжение следует