Клады. поиски. находки и утраты окончание

            

      В журнале "Наука и жизнь" мы с интересом прочли очерк о подмосковном имении Вороново, принадлежавшем когда-то графу Ростопчину. Тому самому, который в начале Х1Х века был генерал-губернатором Москвы и при занятии ее армией Наполеона отдал приказ поджигать дома (помните песню "Шумел-горел пожар московский"?). Граф собрал обширные коллекции картин, скульптур,старинной посуды и прочих ценностей, которые и хранились в Воронове. Перед тем, как бежать от французов, уже покинув свой дом на Лубянке, сохранившийся и до сих пор, он еще успел заехать в свое подмосковное имение и распорядился поджечь все постройки (ну прямо пироман какой-то!). Особенно следил за тем, как горит конюшня, и когда она наконец рухнула, сказал: – Ну вот, теперь я спокоен.

     Автор очерка писал, что свои сокровища граф вывезти не успел, у него на это просто не было времени. А это значит, что они остались спрятанными где-то в потайных местах его имения, где и покоятся, надо полагать, до сих пор. Неспроста же на его надгробной плите в фамильном склепе на Пятницком кладбище выбита странная надпись: «Среди своих детей скрываюсь от людей».

     Прочитав все это мы, тогда еще совсем юные ребята, загорелись желанием самим добраться до графских сокровищ. Тем более, что один из наших старших коллег капитан Огородников прекрасно знал эти места, так как у него поблизости была дача. Он-то и возглавил нашу «поисковую группу» из четырех человек.

     За дело взялись серьезно. Где-то узнали об изобретателе, сконструировавшем прибор, обнаруживающий неоднородности в почве (в имении, судя по описаниям, были многочисленные подземные ходы). Более того, какими–то правдами и неправдами раздобыли схему этого прибора и рьяно взялись доставать комплектующие элементы. И в результате немало в этом преуспели, хотя это было и непросто. Но тут нашего капитана перевели в другую часть и ему стало не до нас, а стало быть и не до клада. А сами мы без его руководства мало что могли, так ростопчинские сокровища и остались погребенными в недрах имения Вороново. Если они, конечно, там были.

     Несколько лет спустя я в числе других коллег был послан в подшефный колхоз на уборочные работы, тогда это была обычная практика. Одним из полученных нами заданий было подготовить место для будущего зернового тока, для чего нужно, в частности, разобрать фундамент некогда стоявшей там избы. Самой избы давно уже не было и в помине, и даже местные старики не могли ее вспомнить.

     Возились мы с этим долго, до того крепок был фундамент. Но мало-помалу дело двигалось, и однажды кто-то после очередного удара кайлом обнаружил явно замурованную небольшую камеру. А в ней вконец истлевший холщовый мешок. Конечно, все сбежались посмотреть на эту находку. Мешок со всеми предосторожностями извлекли, и в нем оказались … медные пятаки екатерининских времен, причем в изрядном количестве. К моменту обнаружения они уже не представляли собой никакой ценности ни для историков, ни даже для нумизматов, ибо выяснилось, что это не такая уж редкость. Но для того, кто их сюда надежно упрятал от посторонних глаз, они явно были целым состоянием: наверняка копил не один год для каких-то своих целей. Но пустить в дело почему-то не успел.

    Пролежавшие в этом схроне двести лет монеты позеленели от времени, а некоторые к тому же накрепко спаялись друг с другом, да так, что руками их разделить было невозможно. Мы просто поделили их между собой, каждый взял себе по несколько штук, а остальные раздали местным ребятишкам. Где-то у меня до сих пор хранятся три пятака, я их даже разделять не стал.

     А еще позже наш трест, в котором тогда работал, занимавший один этаж в доме на Сретенке, получил в свое владение отдельный двухэтажный особняк почти напротив нынешнего театра кукол имени Образцова с его знаменитыми часами на фронтоне. Дом был весьма добротный, хотя и без вычурностей. Где-то в архивах достали его план и узнали, что это «владение дворянки Марии Сергеевны Малич». Нас удивило, что на плане была всего одна подпись: инженер (имярек). И ВСЁ! Сейчас бы наверняка было с десяток подписей всяких должностных лиц, начиная с ГЛАВНОГО инженера. Далее, видимо, шел бы еще старший инженер и инженер по технике безопасности. А здесь – просто инженер. Вот как ценилось тогда это звание!

     Из этого плана следовало, что у владелицы на каждом этаже была ванна, а между этажами зачем-то существовало свободное пространство, по которому человек при желании мог проползти на коленях. В чем мы сами убедились, ибо каждый из нас, инженеров, старших инженеров и даже инженер по технике безопасности (кроме главного инженера, разумеется) должны были во время реконструкции и ремонта отработать определенное количество часов на вспомогательных работах. При советской власти дом, понятное дело, был превращен в воронью слободку и разгорожен на клетушки. Вот и ломались перегородки, перепланировались лестницы и коридоры. А весь мусор выпало выносить нам, сотрудникам.
 
     Для начала кто-то обнаружил на чердаке первый клад. Это был … обрез, тщательно смазанный и завернутый в газеты, датированные летними месяцами 1953-го года. Фильм «Холодное лето пятьдесят третьего года» на экраны в то время еще не вышел, но о бериевской амнистии мы и сами кое-что знали. Очевидно, один из таких амнистированных обзавелся обрезом для новых ратных дел. Только вот воспользоваться не успел: наверняка сел снова. Если вообще остался жив.

     А еще через несколько дней при вскрытии половиц в том месте, где была коммунальная кухня (у самой Малич, судя по плану, она была там же) обнаружилась жестяная коробка из-под монпансье, того самого, абрикосовского. Когда же мы с большим трудом ее открыли, то увидели сложенные одна к одной и перетянутые резиночкой … керенки, выглядевшие так, будто они только что сошли с печатного станка.  В ходу, как известно, керенки были очень недолго, но кто-то из слуг ведь их копил и даже прятал под половицами в кухне. Очевидно, новые власти «попросили» дворянку М.С.Малич со всей ее челядью выметаться вон из собственного дома в двадцать четыре часа, вот купюры и остались невостребованными. Обрез забрал прибывший на место участковый, а куда делись керенки, не помню.

     А закончу тем же, чем заканчиваются многие сказки: « И я там был, мед-пиво пил. По усам текло, да в рот не попало». Это я к тому, что ничего из найденного ничего и не стоило. А жаль!