Глава 14
1.
Выздоровление Альки, по выражению доктора, обрело «положительную динамику», но от этого радости в ее дымчатых, подернутых сизым пеплом глазах не появилось. Она послушно пила лекарства и съедала то, что готовила для нее добрая Анна Павловна, по вечерам с охотой выслушивала морские байки Василия, ни о чем больше не просила, но… но дальше так продолжаться не могло.
Василий не выдержал, взял аванс, выбил на работе пару отгулов и смотался в Одессу. Разумеется, никого при этом не посвятив в свой план. Дома он наврал, что едет к товарищу, с тем и отбыл.
План же его был совершенно прост: разыскать того «рыцаря», который бросил девчонку в хорошеньком положении, начистить нюрло и привезти к Альке.
Ехал он в общем вагоне для экономии, да и ездой-то одну ночь можно не считать, словом, прибыл на залитый солнцем вокзал утром, между прочим отметив, что здесь и впрямь какой-то оазис: ни один лист не пожелтел, не опал с деревьев, нарядные газоны на площади цвели поздними желтыми хризантемами, и терпкий запах их бархатной зелени смешивался с солоноватым привкусом моря, таким узнаваемым и родным, что у Василия засаднило в груди.
Без проблем ему выдали в справочном адрес Греминых, и довольно быстро он отыскал старый дом с затейливым фасадом неподалеку от Пушкинской, на узкой улочке с булыжной мостовой, мощеной если не во времена бессмертного поэта, то не многим позже. Его почему-то раздражало, что вот в таком шикарном доме с высоченными окнами, эркерами и лепными всякими финтифлюшками беззаботно живет этот студент и сюда, возможно, заберет его Альку.
Василий неуклюже затоптался возле подъезда и затрусил, вдруг, по улочке дальше, в сторону видневшегося неподалеку сквера. «Что же это я делаю? – сообразил он не то с досадой, не то со злостью. – Свою девчонку сдам сейчас этому балбесу… А на кой она ему? Телефон молчит. Может, специально отключил…»
День разыгрался вовсю: было тепло по-летнему, даже жарко. Василий сел за столик возле пустой кафушки, спросил банку пива. Его обслужили довольно шустро, и теперь он мог спокойно обо всем поразмыслить. «Похоже, она его любит, – думал он. – Ну и что из того? А со мной ей все равно будет лучше! Да, да, я ему так и скажу. И ребенка своим признаю…»
Мысль о ребенке не только не могла поколебать принятого решения, а наоборот, цементировала еще больше. Он уже всей душой любил это крошечное, не родившееся еще дитя, которое так бережно оберегала Алька. Это ему, а не студенту, она рассказала, что пережила там, в московской больнице и как чудом оттуда сбежала. Что он знает про ее страхи? Она ж храбрится из последних силенок… А захотел бы узнать – по сто раз на день сам бы звонил ей на дачу. Ну как же она этого не понимает!
«Тогда зачем же я ехал сюда? – спрашивал себя Василий, с тоской обводя взглядом облущенные фасады неказистых двухэтажек, окружавших со всех сторон пятачок тенистого сквера. – Ладно, пусть будет по-честному. Разберусь с ним, раз уж приехал». Он кивнул бармену, рассчитался и зашагал в обратную сторону. «А нюрло ему все равно начищу…» – подумал он вскользь, не зацикливаясь на этой мысли.
Но хотя со второго захода он миновал подъезд без промедления, поднялся на второй этаж и долго, нахально трезвонил в звонок, успеха его настойчивость не имела. Дверь оставалась запертой – в квартире никого не было. Тогда Василий позвонил к соседям напротив.
- Кто там? – допросил скрипучий старческий голос из-за двери.
- Это знакомый ваших соседей, – отвечал Вася. – Вы не скажете, когда они домой придут?
- Молодой человек, а вы разве не знаете? – дверь приоткрылась, в щель сперва выглянул лукавый прищуренный глазик, затем розовый кончик носа аккуратной старушки, а потом и она вся просунулась, почему-то боком, на лестничную площадку, цепко держась распухшими в суставах пальцами за медную, начищенную до блеска скобу. – Они же все лето в разъездах. А кто вам, собственно, нужен? – старушка подозрительно зыркнула на парня.
- Мне? – слегка смешался и даже порозовел Василий. – Мне нужен Игорь. Игорь Гремин.
- Теперь понятно, вы его приятель? Так вы лучше меня должны знать, где ваш друг до сих пор валандается. Они с мамашей только-только из Москвы прибыли – вы же, наверно, слыхали, у них там целая трагедия случилась: отца Валерии Георгиевны убили, – да, так Игорь, представьте, не успел как следует переступить порог и снова испарился. Мы прямо не знали, что и подумать. Валерия Георгиевна тут же за ним полетела. Вот только позавчера звонила мне из Архангельска. Я у них в квартире цветы поливаю, – сообщила она со значением.
- Значит, их нет сейчас? – уточнил Василий.
- Ну как же они могут быть, молодой человек, после всего, что я вам только что здесь рассказала? – укоризненно помахала ладошкой в воздухе говорливая старушка. – Идите с Богом. Если что-то передать хотите, так скажите прямо, не морочьте мне голову, или заходите в другой раз.
- Спасибо, – буркнул парень и не оборачиваясь сбежал по лестнице.
- Ходят всякие, выспрашивают, малахольный какой-то… – донеслось сверху ему вслед.
Впрочем, он готов был расцеловать болтливую бабку. Душа его ликовала. Теперь можно возвращаться к Але с чистой совестью. Да, он поехал и убедился лично, что никто ее в этом барском особняке не ждет. Все в каких-то неотложных делах и разъездах. Ох, как он желал сейчас, чтобы студент никогда сюда не вернулся, чтобы телефон замолчал навеки...
«Моя теперь Алька, моя!» – твердил он, переполненный счастьем, и как скаженный помчался на вокзал, хотя до отхода поезда оставалось еще несколько долгих часов. Но ничто больше здесь было ему не мило. Скорее, скорее к ней!
Не зря так торопился домой Василий. Едва только он переступил порог, как заплаканная Анна Павловна сообщила, что Алю забрала «скорая». Ни с того, ни с сего у нее появилась угроза выкидыша. Сказались, видимо, затянувшаяся болезнь и нервное перенапряжение.
К счастью, пока все обошлось без необратимых последствий: прикормленный эскулап позаботился, чтобы будущая юная мать попала в хорошие руки, и теперь она лежала в отделении реабилитации беременных при военном госпитале.
Известие об отсутствии Игоря в Одессе она восприняла очень спокойно, равнодушно даже как-то глядя в сторону своими печальными дымчатыми глазами.
- Спасибо тебе, Вася, за то, что съездил туда, – сказала она, – ты добрый, хороший… лучше всех, с кем я дружила. Не звони ему больше, не надо…
- Мне не трудно, – торопливо заверил парень, – как скажешь. Только помни: я тебя никому в обиду не дам.
- Кто ж меня здесь обидит? – улыбнулась ему Аля, впервые за все долгое время, и Василий благодарно ткнулся лицом в ее теплые маленькие ладошки.
Дни в больничной палате тянулись вроде бы однообразно и скучно, однако что-то менялось в ней самой: она становилась все улыбчивей и спокойней, подолгу и часто разглядывала свой живот, еще только едва наметившийся, трогала его руками и шепотом говорила: «Расти-расти, большой и толстый… А ты, малыш, не бузи, дождись положенного часа. Потом мы поедем далеко-далеко, познакомимся с дедом. Ты ему понравишься, вот увидишь…» – и Аля тихонько радостно смеялась.
2.
О пропавшей девочке Борис Оскарович думал все время и не только о ней. Значит, Валькин сын носил фамилию Леры. Но почему? И потом, прикинув приблизительный возраст мальчишки, он сообразил, что делали его, как бы это выразиться поприличнее, за его спиной. Вот она, женская верность! Слезки, глазки… Какие письма?! Когда они сами помахали ему ручкой и тут же принялись утешать друг дружку. «Ах, скотина! И он еще смел про что-то вякать… А я, дурак, оправдывался, как педик в бане, – распинал себя доктор. – Но что за намеки делал Рыков? “Жиды хитрожопые…” Кого он имел в виду? Уж конечно, не греминский корень. Но и Родин стопроцентный русак до пятого колена, посмотреть только на его картофельный нос…»
Фишер вспомнил, что не записал Валькиного адреса, более того, у него вообще не было координат друга. Ворошить же прошлое и разыскивать Леру по старой памяти он не мог. Особенно теперь, после того, как все открылось. Никаких сомнений в своих выводах Фишер не допускал.
А девочку было жаль. Во-первых, неизвестно где она находилась в своем положении, в каких условиях. Во-вторых, он знал как специалист, что родить самой с таким узким тазом она не сможет, не говоря уже о том, какой риск представляют первые роды для не сформировавшегося окончательно организма. Но что можно было предпринять?
Краем уха Фишер слыхал, что задействованы экстраординарные меры: Рыков поднял на ноги всех, кого только смог. А возможности у него были далеко не самые скромные. Сбивало же с панталыку то, что виновник этой беды сидел где-то здесь, в дедовой квартире, и никаких попыток найти Алю не предпринимал. Думать же, что девочка могла попросту исчезнуть бесследно, было невыносимо даже ему, постороннему, в общем-то, человеку. Говорили, что генеральша впала в истерию и теперь лечилась в стационаре у Кащенко.
- Борис Оскарович, к вам поднимается генерал Рыков, – прервал размышления доктора
голос дежурного из динамика.
Фишер тяжко вздохнул и настроился на трудный разговор. Дверь распахнулась без стука, в кабинет вошел генерал. Но, Боже, что это была за походка! Рыков шаркал ногами, как инсультник, голова его мелко тряслась, а широкие плечи огрузли и уныло поникли.
- Женя! – бросился к нему доктор. – Можно ли так себя… Ну, что ты, нельзя же терять надежду!
Они приятельствовали едва ли ни с первый дней возвращения Фишера на родину, доктор многим обязан был генералу, сыгравшему не последнюю роль в благополучном исходе его дел, и вот теперь, чем можно было помочь?
- Сейчас же на койку! – строго сказал он убитому горем отцу. – В таком состоянии ты долго не протянешь. Я уверен, что с девочкой все благополучно. По крайней мере… – он хотел сказать «среди трупов», но вовремя прикусил язык, – … среди неживых ее нет, – закончил Фишер.
- Я застрелюсь… – сказал генерал.
- Очень эффектно и мужественно. А она объявится с внуком.
Генерал замотал головой с мутными, налитыми кровью глазами.
- Не будет у меня внуков. Я убийца, я убил свою девочку и своего внука, –
он опустил серые веки, и на щеку просочилась слеза.
Фишер молча разлил коньяк в рюмки и протянул генералу.
- Да не ешь ты себя поедом, Женя. Все равно я бы не сделал того, о чем ты просил. У нее был большой срок. Я бы уговорил тебя, объяснил. Это я виноват, что не сумел ее успокоить.
- При чем тут ты?! – стукнул кулаком по столу генерал. – У нее мой характер.
Кремень, только искры сыплются.
- Ну, вот видишь, а в ее силы не веришь. Да она еще на белом коне сюда пожалует.
- Слушай, а чего этот цвелик здесь жопой приклеился, как ты думаешь? – придвинулся к доктору генерал. –
Я с него глаз не спускаю – сидит, никуда не рыпается.
- Какой еще цвелик? – нахмурился Фишер.
- Да паскудник чертов… По родне видно, что за кровь. Ты меня извини, Боря. Я евреев уважаю, но жидов не люблю. Тетка его из Одессы ко мне приезжала, я так понял – расписать молодых в ЗАГСе нацелилась и ну мне угрожать всяко разно. Ославлю, дескать, на весь мир… О-ох, кончится мое терпение! Если что с Алькой, мертвякам он у меня позавидует.
- Его-то за что приговорил? – доктор вопросительно посмотрел на Рыкова.
- Как «за что»? – рявкнул тот. – Из-за кого ж такое несчастье? Где моя девочка?! Он себе в ус не дует, со шлюхами дедовы ковры мнет на Кутузовском. Погоди, я то осиное гнездо дотла выжгу. Доберусь еще до тебя, ублюдок позорный… – погрозил он в пустоту кулаком.
- Ты полегче на поворотах, отец нации. Я русских тоже уважаю, а нацистов резал бы без наркоза. С его матерью и отцом мы вместе росли. Мало ли что в жизни бывает… Разошлись, не сладилось. Он ваших, армейских корней парень, греминских, руку на отсечение даю, хоть и не свиделся с ним лично, не пришлось пока, – добавил Фишер.
- Сидит уже этот корень в моей кровинушке, – заключил генерал с невеселой ухмылкой и резко сменил тему: – Ты на меня, Боря, не обижайся. Не в себе я сейчас. Подлечи-ка дурака старого денька два-три, так чтоб я с месячишко еще на ногах продержался. Хозяин наш, припаренный, мечется, сам не знает, куда рвануть. Дружков его повязали, а без них – лишний он, при новом раскладе.
- И вправду паленым пахнет?
- А ты думал! Достроился, архитектор, на нашу голову. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат.
- Так ведь есть за что драться.
- Э-эх, Боря, если бы за державу! Ни ***. Оборотни на куски страну раздирают, и какую страну!.. Тыщу лет собирали землицу, кровью предков своих на три локтя вглубь пропитали… А теперь княжить им всем захотелось, свободой запахло – нате, жрите, только глядите: не подавиться бы. Погоди, набьют мешки золотом, а когда им черножопые залупу прищемят – приползут на брюхах к Россие-матушке, в ножки попадают. Потому что там, где русский солдат встанет, – никакая мразь не просочится.
Рыков потянулся за коньяком, но хозяин кабинета решительно отобрал бутылку.
- Вот что, друг, пойдем-ка в твою персональную… Тебе не за воротник, а в вену заливать
коктейль надо. Давление прет, по глазам вижу…
Доктор кликнул ординатора и отдал распоряжения лаборантам. Через считанные минуты генералом занялись профессионалы частной клиники Фишера, обслуживающей столичный бомонд на уровне европейских стандартов самой престижной категории.
3.
Больше тянуть с афганцем Жергин не мог. Шеф вышел из себя окончательно, когда узнал,
что Воробьев свободно разгуливает по Москве.
- Чего ты ждешь? – орал он. – На кого хочешь через него выйти? В кремлевские разборки нас втягиваешь? Мне звонил Рыков и спрашивал, почему мои люди ошиваются на Кутузовском. Что я должен был отвечать? Значит, кроме нас, афганца пасет контора. И что я скажу, если они его уволокут в «Матросскую тишину»?
- Какого еще рожна отчитываться перед ними? – возразил майор. – У нас своя версия…
- К черту! К черту твои версии. Двойное убийство на этом контуженном. Вязать и кончать с ним надо. «Пальчики» его на сейфе есть? Есть. С поличным в Калуге взяли? Взяли. Заодно и с глухарем развяжемся – с отрезанной головой теперь полная ясность.
- Да, но…
- Без «но» и только «да». Наряд за ним на Кутузовскую! А то пока ты телиться будешь
со своей версией, он еще кого-нибудь укокошит.
Жергин откозырял и вышел из кабинета. Спорить с шефом, когда тот входил в командирский раж, было пустой затеей. Да он ни с кем и не собирался делиться своими соображениями. В расчет шеф принимал только собственные выводы, базирующиеся на всяких подводных камнях, про которые можно было лишь догадываться, вот как сейчас, например, про звонок Рыкова.
Занятно все же: какое отношение к афганцу имеет отец косвенной свидетельницы по этому делу? Стоп! Виктор Федорович едва не шлепнул себя по лбу: здесь совсем не в афганце дело – это его личные счеты с молодым Греминым! Надо же, где опять пересеклись! Естественно, пока беременная дочь Рыкова в розыске, с малого конторская «норушка» не слезет.
«Пожалуй, афганца нужно сейчас же закрывать. И Игоря вытаскивать поживей оттуда. Что-то вся эта кухня мне вовсе не нравится», – заключил Виктор Федорович, вызывая к себе лейтенанта Скифу.
- Где сейчас наш афганец? – спросил он.
- Был у Брылевского. Пообщались они минут пятнадцать и разошлись. Какой-то он нервный. Стажер звонил с маршрута, похоже, направляется на Ярославский вокзал. Домой сваливает, наверно.
«И нотариус кружит вокруг, как стервятник. Нет, не зря он всех по очереди обхаживает, сначала вдову, теперь этого увальня, не зря…» – подумал майор, а вслух сказал:
- Сегодня закрыть Воробьева надо. Если дойдет до дома без пируэтов, брать будем ночью. Нервный, говоришь? Возьмем с собой для усиления ребят из группы захвата. Готовь машину и моли Бога, чтоб не упустил его стажер, посшибают тогда наши башки, как груши с веток.
Какого-то звена в раскладе Жергина все же недоставало. Он предполагал, конечно, какого именно, но времени на рассуждения не оставалось. «Приведет вдова девчонку, и все прояснится», – уговаривал он себя, ощущая явный профессиональный дискомфорт. Необъяснимая, скорее интуитивная, чем сознательная симпатия к слишком уж очевидному преступнику мешала ему с самого начала доследования.
То, как афганец держался на допросах, как завалился со сберкнижками в сберкассу, не подозревая о возможных последствиях, – говорило не о дерзости и циничности, а скорее о незнании элементарных законов и полном отсутствии инстинкта самосохранения, нехарактерных для мокрушников с расстрельными статьями, а тем паче для киллеров.
Складывалось впечатление, что кто-то умело режиссировал его действия, как бы специально наводящих следствие на бесспорные выводы о его виновности. «Но кому это было нужно?» – в который раз задавал себе безответный вопрос майор. Ему почему-то казалось, что девчонка знает больше, чем сам афганец. Оставалось только заполучить ее показания.
Совсем не как прежде вела себя, правда, вдова наркомана на последней беседе. Уж слишком уверенно и спокойно, как хорошо вышколенный грамотный ответчик. Тут видна была, без напряга, дрессура нотариуса. Но почему она так решительно отказалась от своей доли денежного наследства? Ведь суд еще только будет рассматривать права на притязания наследников. Следовательно, по логике вещей, она должна была бы вцепиться в свою долю.
И последнее – зонтик. Она его опознала. Значит, придется отвечать на вопрос, как попал он на дачу? Допустим, здесь есть варианты, и можно вполне отбрехаться, но как быть с силуэтом подростка, которого соседка видела на рассвете? И не тот ли это подросток, который стыковал наркомана с афганцем? Ради чего? Безобидный сам по себе эпизод с зонтиком мог сейчас стать ключом к отгадке этого ребуса.
Виктор Федорович механически потер лоб рукой, прогоняя простой, как валенок, назойливый вывод: мотивом убийства было все-таки само завещание. И тот, кто его добыл, положил наркомана на рельсы для полной гарантии естественной смерти. Вместо контрольного выстрела в затылок.
*******************
Продолжение следует