ШЕФ
- Всё, - Игорь Анатольевич угрюмо развёл руками, - Проект закрыт. Пока на полгода. Инвесторы не навсегда от нас отвернулись, значит, не всё потеряно. Да не орите «Ур-р-ра!». Орали уже. Учредители заявили, что, конечно, были талантища, да без векторного чутья не хрен было соваться. Вокруг таких тьма. Зритель в ваши передачи не заходит. По верхушкам поскакали - публики тю-тю. В общем: за-кры-то! - в подтверждение каждого слога, он трижды, сверху вниз, мрачно мотнул головой.
Длинно выдохнул, - В расчёте на реванш нам дали полгода. Шевелить мозгами, и каждую тему ковырять до нутра. Главное – зрителя вернуть. Успех – деньги, успех – деньги, не наоборот. Москва слезам не верит. Для поддержки штанов наши наработки полгода будут вставляться в чужие проекты. С ребятами я договорился. Ну вот, на сегодня как-то так. А поскольку мы попрежнему считаем себя командой не без мозгов, выход один: рвануть, пока сохранились связи.
Как и в начале нас восемеро: мы с Григорием, да вас шестеро. Замы, помы, стажёры, студенты, рабочие кто-где пристроены, за них голове не болеть. Конечно, мало. Отсюда: каждый за всех, все за каждого. Волка кормят ноги, смекалка и нюх. Как в армии: прогнуться так, чтоб спина трещала, а не шарахаться из стороны в сторону. И на свой карман, думаю, нет-нет опираться тоже придётся, к сожалению. А там уж, господа - либо ишак сдохнет, либо… - он окинул взглядом коллектив, и, на мгновение, задержав его на губах Катерины-третьей, переметнул на свои заметки на столе.
- Задел должен быть существенным по объёму. Потому командировки длинные. Личное чутьё на вокруг происходящее более чем приветствуется. Кроме поставленных для вас задач искать интересное, дельное, живое, ценное. Понятно, что на своих огрехах учиться обидно, но, что говорил Ульянов-Ленин помните…? Нич-чо не меняется. Тематически прямо по ходу определяться с расчётом на злобу дня и актуальность. Рекламой здесь займётся Григорий, хлеб, однако, я на подхвате и всё остальное. Вы поднапрягитесь за ночь, и свои соображения нам с Гришей завтра к девяти на стол. Монтаж, режиссура, в общем, все мозговые потуги сюда, – он развёл по бокам руки и ухнул рёбрами ладоней по своему столу, - До завтра, господа безработные.
… Помятые и опухшие от отсутствия сна, Григорий, Лёля, Серафима, Екатерина, Тамара, Александр и дед-Колян в девять ноль-ноль сидели вокруг шефа со своими намётками.
- Слушаю вас, господа копатели. Начнём с ассов: Лёля, озвучивай соображения по своим заданиям.
… После четырёх часов ора до потери пульса, споров, приблизительно разобрались по темам и конкретным объектам командировок каждому.
- Повторяю, все в курсе всего. Совет каждого может стать незаменимым опять же для каждого. Скайпы у всех заточены на утверждённое время. Летучки, как на производствах. По сто граммов коньяку и… ни пуха!
- К чёрту!
- Будем!
ЛЁЛЯ
- Ну хотя бы раз, хотя бы раз куда-то успела вовремя! Прямо катастрофа какая-то. - Алла Аркадьевна суматошно забрасывала свои вещи в тамбур девятого плацкартного вагона.
Стоящая в тамбуре на подхвате проводница волокла их вглубь к входной двери в вагон, а Лёля, (так её звали с детства все вокруг) с помощью ещё одного запоздавшего пассажира, уже забрасывала следующую поклажу. Наконец, вцепившись в поручни, отъезжающая и сама, как паук, повисла на поручнях. Ухватив за ворот куртки, кондуктор потянула её со ступеней на себя, одновременно с этим, стоящий за ней пассажир, своим плечом подтолкнул висящую под мягкое место на площадку тамбура, где та, от закружившейся головы, маятником качнувшись пару раз из стороны в сторону, опрокинулась на своё имущество.
- Ой, спасибо. Чудом успела. Ещё минута… - поднявшись и еле переводя дух, обрывисто выдавила из себя женщина.
- Не волнуйтесь, всё в порядке. Давайте потихоньку к вашему месту. Торопиться некуда: ехать, да ехать.
У дамы от этого напоминания перехватило взвинченный до предела дух: «Ехать, да ехать!» - помереть, не встать!
Поезд затукал по рельсам, медленно набирая ход. Грузовой отсек под её местом, разумеется, доверху забит чужой поклажей и спичку всунуть некуда. Пока перегружали сумки спутников наверх, освобождая места для её чемоданов, пока запихивали под сиденье её кладь, выдохлась до основания и, почти без чувств, грохнулась на скамью. Всё: лежать, не шелохнув пальцем.
- Не получится лежать, однако, - испуганно определила она через две-три минуты, когда, измученные беготнёй и тяжестью тягания на себе шмотья и аппаратуры сосуды на ногах сжало мёртвой хваткой сразу в нескольких местах.
- О-о-ох, - до скрежета стиснув зубы, по дурацки, одномоментно. выкинув вбок и вниз ноги, невзирая на болевую пытку, успела до критической её отметки соскочить с сиденья. Шарахаясь и стукаясь о полки и пассажиров, на крючившихся от ангиоспазмов конечностях, понеслась по проходу в начало вагона, потом обратно до туалета. Приостанавливаясь около своего купе, она вскрикивала соседке: - Прошу вас, пожалуйста, откройте внешний карман моей сумки. Там шприц и обезболивающее. Наберите в шприц две ампулы кеторола. Пожалуйста.
И, с текущими по лицу потоками пота, белая как стена, она вновь бежала к голове вагона. Только не останавливаться. Нужны движения, отвлекающие от болевого синдрома. На минуту встанешь – окочуришься от шока. Когда совсем выдыхалась, застопоривалась на четыре-пять секунд, откидываясь спиной на межполковые стояки. В одном из стопоров, поймав злосчастную пассажирку за пояс спортивных брюк, гоняющаяся за ней кондуктор, брякнувшись на дорожку пола, начала разминать той икры. Но пациентка, тихо ухнув, вырвала ногу из рук кондуктора, снова помчалась между рядами. Появился начальник поезда. Соседка по купе уже давно набрала препарат в шприц и теперь ловила момент для введения укола. Лёля, почти теряя сознание, выхватила у неё спасительный состав и сама вколола его себе в руку:
- И две ампулы спазмалгона. Повторите, пожалуйста.
- Да, етит твою мать, - с боковой верхней полки соседнего купе, спрыгнула фигура лет тридцати пяти в тельняшке, - Столько народу, а помочь человеку некому.
«Болезный» поймал Лёлю около своего лежака.
- Разойдись, - дыхнув на уже было обнаруживающую после первого укола признаки жизни пациентку убойным запахом спиртного, чем снова чуть не отправив ту к праотцам, заорал он на обступивших её спасателей. Ухватив женщину за плечи, большими пальцами он ухватился за её шейные позвонки. Пациентка, не дёрнувшись, медленно сползла к его ногам. Оторвать гражданина от несчастной жертвы кинулись начальник поезда, несколько мужиков и соседка по купе, с вновь наполненном лекарством шприцем. Уверенный в бездеятельности окружения, мужчина громогласно увещевал сгрудившихся в проходе путешественников:
- Равнодушные сволочи, я старший сержант ВДВ, я бы и вас хоть где спас.
Но… мужиков было много, а бывший старший сержант один…
Лёлю подтащили к своему месту, соседка со скамьи напротив ввела ей новую инъекцию и напоила валокордином.
- Я никогда не видела человека с такой бледностью, - Марина ласково гладила спутницу по мокрым волосам дрожащими ладонями, - я даже не предполагала, что такое может быть.
Лёля вымученно улыбнулась, - Случается. Не часто, зато, видать чтобы жизнь сахаром не казалась, каждый раз - как в последний. Цена вопроса: успеть додержаться до укола. Хотя всё наготове на прикроватной тумбочке. Оф-ф-ф, кажется обошлось, она медленно и нежно потирала место, где ещё не отошедшее от боли сердце трепало грудную клетку
Замедлив ход, поезд остановился. В вагон вбежали люди в белых халатах.
- Спасибо. Уже отпустило.
Введя сердечные препараты, доктор вгляделся в мертвенное лицо: - Вам по-везло. От болевого шока умирает до восьмидесяти процентов попавших в экс-тремальные ситуации людей. Мой вам совет: не дожидаясь приступов, пейте сосудорасширяющее до того, как вам предстоят перегрузки, физические, нервные ли – неважно. Постфактум… сами понимаете, можно не успеть. Ну, хотя бы но-шпу, тот же спазмалгон.
Состав дёрнулся, медицина заспешила на выход, и скорый Москва-Чита поплыл мимо какой-то малюсенькой станции.
- Ничего,- кондуктор стояла у столика со стаканом горячего чая и красивой, большой конфетой, - Ничего страшного, он нагонит своё время уже за час. Не переживайте.
Сверху, с боковой полки соседнего купе за всем происходящим наблюдал не-дремлющий глаз бдительного, готового каждую секунду принять огонь действий на себя - бывшего ВДВшника Сергея.
_________________
Утро второго дня принесло, хорошее всекупейное расслабление. Сергей часто исчезал не неопределённое время. И по возвращению в свой вагон становился всё добрее, и с всё возрастающим настроением. Ставшие ему нежными подругами, официантки ресторана встречали оказавшегося холостым спецназовца улыбками и он, «невзначай» опершись своим боком о бедро любой из них, надолго застывал рядом для содержательных бесед. Потому и пропустил одну почти столь же интересную - в своём вагоне.
Нижнее боковое место занимал немолодой гастарбайтер Исмаил, отправившийся в Читу на заработки по приглашению трудившегося там земляка. Добродушно поглядывая на женщин, он уже с первой минуты начала движения состава сокрушался, что те не замужем. Цокая языком и покачивая головой из стороны в сторону, Исмаил изо всех сил старался во всём им угодить, систематически напоминая, что рядом едут совершенно не женатые в России мужики. Причём, на всякий случай обеим сразу. Какая разница, размышлял он, нам много баб можно иметь. Понимал он и то, что шансы его были крайне малы, и потому периодически горевал, что попал в такое купе, где на его российское холостячество обеим было наплевать. Над ним на второй полке с первых минут отправления состава возлежал парень лет двадцати двух - студент Семён. Сразу познакомившись со всеми и как, раздевшись, в одних коротких лёгких шортах он завалился на полку, так соскальзывал с неё только для того чтобы покурить в тамбуре и заглянуть в туалетный отсек. В очередной раз, спрыгнув с лежанки, он рванулся было к двери, но его остановили возмущённые возгласы низлежащего дяди Исмаила.
Слющий, Симон, твоя турсук меня сапсем не нравица. Из полка уже дэсить раза пиригишь, и задом над моя голова махаишься. Ти же мужИка, хади бирюкам. Чего издес турсукам цветочка паказываишь? Марына, - обращается он к одной из симпатизируемых им попутчиц, - ты же женчин, гавари этим баклчаном синенким, чтобы на тебе стеснялся. Ва-э-э-эй, на его башка ума отшибался аканчательный.
Марина улыбаясь, нарочито постучала косточками пальцев по столу – Сеня, ты действительно только и бегаешь туда-сюда. Одевай штаны и садись с нами хоть чаю попить с булкой.
____________________
-А-а-а-а-а-а-а, - в ужасе распахнув глаза, она подскочила на полке, - А-а-а, - Лёля уже сидела, но хриплая жуть продолжала рваться из её открытого рта.
- Что случилось? - примерно её же лет лежащая на соседней скамье Марина, таращась на спутницу, от испуга не могла и сдвинуться с места хотя бы для того, чтобы и во второй раз оказать своей новой знакомой хоть какую-то помощь.
Лёля огляделась по сторонам: вагон, обезумевшие глаза и вытянутые шеи со всех соседних, окружающих её спальное место, полок.
Она хотела сказать – «извините», но не смогла. Горло не подчинялось приказам, будто зацементировавшись в положении крика.
Оправившаяся, наконец, от испуга соседка соскочила с постели и протянула ей бокал с водой.
- Виновата, я не хотела. Так боялась снова вас беспокоить… Со мной редко, но случается. Плохие сны … Простите Бога ради - выцедив из стакана последний глоток, стуча зубами о стекло пробурчала страдалица.
- Что вам такое снилось? Что может сниться, пардон, такое, что вы чуть не умерли?
- Чуть…? – Лёля хотела что-то сказать в продолжение своей фразы, но, полностью проснувшимся сознанием, вовремя спохватившись, повторила, - Извините, пожалуйста…
Под видом необходимости посещения туалета, волоча за собой ноги, она прошла в тамбур. Снова в рёбра так колотило сердце, и прыгал желудок, что, казалось, ещё чуть подёргавшись, они таки раздерут надвое воззиявшую язвами грудь.
- Господи, в таком людном месте? Наконец с концом, меня просто выкинут из вагона. Поделом бы. Жаль, что Николай Георгиевич залетел с ОРВИ в стационар. Свой человек в дороге - великое дело. Вещи, документы… Дура самонадеянная, какие назначенные встречи с населением…? Нужно было всё отменить и «деда Коляна» из больницы дожидаться. Бедные соседи. Им-то за какие грехи? Мне-то, наверное, есть за что, раз ОН СВЕРХУ так мучает. Разве я была плохой матерью? Что упустила, что? Ну да, сама зарабатывала деньги, баловала, кормила, одевала лучше других. Полностью плевала на мужиков. Никогда не оставляла одних, нигде и никому не доверяла кроме мамы с папой никогда. Не заставляла надрываться физически. Таскала по Крымам, Ригам, Ленинградам. Весь дорожный груз на себе тягала: её мальчишки должны вырасти здоровыми, успеют надорваться. Включала их во все секции, кружки. Учила в лучших школах. Все бабушки-чудесницы вокруг были задействованы: кто уведёт, кто приведёт, кто сказки на ночь читает, - на половине слова мысль оборвалась, - Как у Райкина что ли, «кто хлопнет, кто шлёпнет»? Да нет, всё с любовью с обеих сторон, преданно, да и головы их всегда рядом, за стенкой, чтобы осязались. Каждый на своей постельке. Помощницы бескорыстные. Конечно, подарки бабулькам, и на праздники и – без…. Вкусненькое… Денег-то никто не взял бы. Как она любила, когда благодарностью и любовью к ней светились незабвенные их глаза.
Само-собой - работа чуть ли не по двадцать часов. Стоп. Двадцать часов в сутки. А, может, нужно было вместе с вами в дрянненьких халатиках и штанишках лепить пельмени, болтая о том-о-сём, валяться на диване, рассекать на велосипедах, а, сыны мои? Ну, подайте хоть знак. Какой-нибудь, я пойму. Я же вас так ласкала. Я не была виновата, что умер ваш отец. Вы же гордились, что я – весомый человек, точно знаю – гордились. Что же случилось с нами, когда вы выросли и стали жить своей жизнью? Любили-то также, а как с пониманием…? Не смогла соскочить с начальственного седла? Непререкаемость стала сутью? Самонадеянно думала, что всегда во всём права? Может и муж запился от того, что видел перед собой только лицо приказчика? Но я же его любила, очень, и никогда не изменяла, никогда. Он был первый и единственный. Этого было мало?! Ныне - ни вас, ни, собственно, меня. Так-то. Перетащилась в Москву, и что? От себя-то - куда? Огромный город не спасает: всё прибежало вместе со мной, на полшага впереди. Только усугубилось понимание личного одиночества, возведённого в абсолютизм. И с венцом такой глупости – всю жизнь?
Лёля, замерла, сидя на мусорном ящике перед дверью в туалет, прислонившись затылком к стеклу окна за спиной. Звенела пустотой голова. Нужно было возвращаться на своё место. Вошла в туалет, ещё дрожащими руками ополоснула лицо. Всё… - на место.
Так и есть: и стар и млад взъерошены, кто сидит, а кто лёжа выпучивает глаза. Ждут её возвращения. Бесшумно села: - Устроила я вам переполох. Простите меня в очередной раз, пожалуйста. Спокойной ночи, дорогие мои спутники. За мной кофе с конфетами. С утра обязательно побалуемся.
- Раз уж так щедро, может, лучше винца, - хитро подмигнул недремлющий глаз, вытянувшего шею в их купе, ВДВшника Серёги, - А?
- Отлично. Пошлём за графинчиком. Далеко, что ли? Делать-то всё равно нечего.
Опустила голову на подушку. Хорошо, что ехать осталось сутки. Чтобы людей не пугать, нужно не спать. Не-е-ет, без дела нельзя-я-я. Работа круглосуточно. Хотелось провалиться в недавние тенёты, в которых оба её сына сидели рядом и гладили ей голову, и она физически ощущала тепло их рук. Как вернуться в те мгновения? Может, в конце-то-концов, лопнуло бы сердце, обплевав терпение. Нет, не при всех. Только когда одна. А кувыркающуюся с горы машину с её земными божествами можно видеть и не смыкая глаз…
Мысли, как сумасшедшие, наперегонки загонялись по мозговым извилинам. Всегда, всегда одни и те же. В ожидании, что весь кошмар окажется бредом, и утро принесёт освобождение, прикрыла веки, и…, нежданно для себя сомлела, как потерялась. Тут же вернулся ОН, тот полусон из последней их общей зем-ной ночи.
Она идёт, ступая босыми ногами по острым камням. Её окружает кромешная тьма: ни неба, ни земли, ни горизонта, ни дороги….. Только тьма и камни. Их она ощущает, как и то, что из разрезов, от остроты впивающихся в ступни ножеподобных резцов, течёт кровь, и она соскальзывает по ним на новые резцы: острее, глубже. Вдруг, при следующем шаге постигает: под ногой обрыв. А на спине, огромный горб, больно вцепившийся в плечи. Горб шевелится, нагибая её к обрыву. Одна нога ещё на тверди, но вторая уже висит над бездной. Лёля отчего-то знает: пропасть бездонна. Неосознанно реагируя, останавливается, напрягаясь до изнеможения, пятится назад. Изо всех сил тянет со спины это «что-то» через голову. Оно упирается. Огромными щупальцами хватается за шею. Натужившись из последних сил она стягивает горб через голову и сбрасывает его в чёрную пустоту.
Бредёт обратно. Где-то далеко за горизонтом пространство Востока заиграло робким сиянием. Разноцветные блики побежали по темноте, где должно было быть небо. Осветило берег, и краешек какого-то океана. У кромки воды по колено в грязи ОНИ - её сыны, а на низенькой волне деревянный плот, и на нём она сама. Она манит детей к себе, но они не могут выбраться из пут гранитной глины, и прощально машут ей рукой: её мальчики - светлый, в неё, и темноволосый в украинца отца.
Вдруг, берега исчезли, вокруг пустынные сонмы вод, и плот несёт её непо-нятно куда. Ни вёсел, ни руля, лишь от горизонта до горизонта равнодушный океан. Постигает: в этом океане нет жалости, и нет места земной тверди с её сокровищами, только бездонные сонмы горько-солёной воды, для неё - их матери: «А-а-а-а». Испуганно очнулась. Кроме соседки, все засобирались в тамбур и туалет. Позор! Не спать, ни секунды! И, конечно, более не рыпаться ни в какие поездки дольше, чем по нескольку часов. Хоть с десятью пересадками. Хотя, вряд ли так получится. Какой тогда она корреспондент, журналист… какие программы? Жизнь происходящих событий исчисляется в минутах, и гибнет, поскольку их тут же настигают следующие. Засыпала в кружку три ложечки кофе. Пряча глаза от следящих за каждым её шагом спутников, пошла к титану с кипятком.
Марина накрылась пододеяльником с головой. Понятно, что человеку напротив тяжко, наверняка потеряно всё, что составляло суть её существования. И никаким алмазам, никакому золоту не вернуть ей человеческий сон. Ни-когда. Говорят что жизнь земная – черновик в окончательном варианте и, в следующей, чего бы ты не хотел перекроить, исправить не получится. Должен был на земле жить как в последний раз. «Божежки, не дай мне испытать такую боль. Как она живёт-то? Неужели одна?»
Додумать не успела. Лёля вернулась с ароматом кофе, лимоном и большой шоколадкой. Засипела вполголоса:
- Кондуктор тоже не спит. Предложила полакомиться. Давайте, а, Мариночка? Всё равно не уснуть. Я схожу и вам за кипяточком.
За окном замелькали огоньки то ли селения, то ли городка. Остановка через три часа. Через часок займётся рассвет.
- Кто-то обещал графинчик винца? А может вернее по стаканчику русской водочки с огурчиком и сухариками? Я готов прошвырнуться до зазеркалья, – зоркий глаз Серёги внимательно отслеживал реакцию женщин.
- Серёженька, водка арабское изобретение. Русские люди не боялись водки, но и не пили её, своя медовуха была привычнее. Да, собственно, и вообще много не пили, хотя в нашей крови и существует защитный фрагмент, который водку расщепляет. Нет, нет, только вина. Да разве сейчас дадут?
- Ещё бы… Как говориться - куй железо, пока шкворчит. Они же официантки, не самоубийцы, - настойчивый шёпот не оставлял пространства для отступления. От удивления и внутреннего протеста тому, что русская водка может быть не русским изобретением, его неморгающие глаза были похожи на включённые лампочки.
- Тогда пару бутылок хорошего вина, колбаски, хлеба. Мандарины если есть, пару шоколадок.
Одним броском ссыпавшись с верхней полки, в проходе стоял готовый к подвигам вэдэвэшный ловкач.
- Аллес гут, тётя Лёля… Туманна только монетизация.
- С этим-то как раз всё ясно,- спонсор, улыбаясь, протянула посланцу купюры, - Не стучите дверьми, Серёженька, люди спят.
Конец её тихой, почти шёпотной, речи уже не застал арендатора верхней полки в проходе. Дёрнувшись, громыхнула дверь. «Ресторан через четыре вагона. Н-н-н-да-а-а. Проснутся все».
- Ва-э-эй, один минут плачет, один минут смеётся. Двадцать минут бегит туда-вой-сюдавой. Нет, такой женщин мене не надо. Марына тоже не поймёшь: кито-о-о, чиво-о-о, ярым-пополам. Там, может, где-то свой есть, который тоже пириехал на Чита. Ево искать надо. – Исмаил уже сидел на своей полке, и, думая по русски о насущном, заодно, перебирал в уме что от себя предложить к общему столу, чтобы не опозориться.
- Что-то наш Серёжа задерживается, уж не попался ли к полиции в руки вместе со своими официантками,- обратилась Лёля к соседке.
Марина, хохотнув, изрекла, - Я по данному моменту процитирую интересную поговорку: «Если желаете знать о себе правду, научитесь появляться неожиданно». Уставившись на дверь, все прыснули со смеху: в её проёме уже нари-совался Сергей с видно одолженной ему ресторанной сумкой со съестным и выпивкой.
- Ну вот, кое-кого и помянуть нельзя – появится, – подумала Алла Аркадьевна и уже открыла рот, чтобы озвучить шутку: не успела.
– Маленький нюанс,- согнувшийся между второй и третьей полками, студент Семён, приготовившись к спуску, натягивал на себя трикотажные спортивки. В таких случаях, естественно, немедленно назревали поля брани. А для таких ситуаций есть уже древнеримская пословица, что в любой войне именно правда погибает первой. Но, конкретно для Серёги есть изречение гораздо знаменательнее. Черчиль в своё время сказал: «В молодости я взял себе за правило не пить ни капли спиртного до обеда. Теперь, когда я уже немолод, я держусь правила не пить ни капли спиртного до завтрака.» У Серёги в запасе уйма времени.
Шёпотом дружно и весело проведя за беседами пару часов у общего стола, все развалились по своим местам. Только Лёля осталась сидеть у окна, глядя на стремительно пролетавшие мимо придорожные посадки. Она с удовольствием поддержала компанию и разговорами, и чаем и кофе, лишь вино было ей противопоказано, к тому же и не востребовано. К столику также не спящего Исмаила присел молодой парень, видно земляк из соседнего вагона. По разговору Лёля понимала, что тот чем-то взволнован. А Исмаил удручён. Иногда видела, как парень внимательно грустно осматривал её с ног, до головы. Наконец, он вежливо присел на её сиденье и, как бы испросив взглядом совета у Исмаила, тихо обратился: - Бабишкя, я издес параходом из соседский вагон. Измаил-ака говарила, что ты много грамота имеещь, во-о-дка не русский, тудавой-сюдавой, я тебе вопроса задаю, этот можна?
- Конечно.
- Бабишкя, ты цыганам вместе никогда не был?
- Нет, сынок, никогда.
- Я одним цыганкам ремонт делал, шпаклёвка на потолка, раковина менял, унитаза. Его детям старая не нравился. Которий тот цыганка такая характер била: из вечера на весь ночь одна мужа была. А днём, когда этот мужа на работа ходил, дуругая пирходил. Зачем такуй дела делал, не знаем. Вся три дети папам називали и которая ночной мужика, и которая день. Ми её гаварим, слющий, Галя, если дети скажут отца, что, когда день, дуругая отес пириходит, чего будит? Говорит нам: моя дэти вабще никогда ничего им сказать не будет, потому что я им говорила чито ни та, ни дуругая ни от их отца. Если отца узнает, он меня убиёт, тогда кто их кормить будет. Такуй дела.
Лёля понимала, что загвоздка в чём-то гораздо более серьёзном, ведь с лица молодого человека не сходила тревога.
– Бабишкя, Исамил-акя говорил, что ты Корана читала, за этим я на тебе ещё вопроса задаю, можна?
- Как тебя зовут?
- Рахман, - вставил Исмаил, также очень серьёзно глядя на свою пожилую по-путчицу.
- Конечно, Рахман. Если я смогу правильно тебе ответить, буду рада.
- Минэ издес поездом одна женщин гаварила, что Караном такая слова написана, куто цыганкам спать будет, того висе, который родственник на Рай находится, вигоняется на ад. Я думал, думал, и пошёл во всей вагонам искать земляка, чтобы ответ давал. Этот правда? Ты такой слова на Коран читала?
Лицо парня выражало такое страдание, что у Лёли застучало в висках. Она видела, что все проснулись и вслушиваются в их разговор. Действительно, вы-борочно, она изучала почти весь Коран, но таких слов не помнила.
- Сынок, ты спал с ней что ли?
- Э-э-эй, бабишкя, она карасивий, и такая дела случился.
- Не переживай, Рахманджан. В Коране таких слов я не встречала. Просто узбеки, как и мы, доверчивые люди. Наверное, и в давние времена много народу страдало от мошенников, воров, колдунов. Вот, ваши мудрые старики, аксакалы и придумали это, чтобы спасти народ от обманов и воровства. Избавить от тяжёлых ошибок, плохих болезней. Тогда вообще люди рано умирали. Не за-цикливайся на этом. Все родственники и близкие люди останутся где они есть. Кто был в Рае, в Рае и будет. А кто в аду - останется там, пока Аллах не простит. Ведь каждый человек на земле только сам себе готовит Рай, или ад, и ни один из нас не зависит от другого человека. Так что, ни один родственник на тебя не обидится. И не верь никому, люди или сами не понимают или специально обманывают. Ты ни в чём не виноват. И цыгане не все одинаковые. Есть плохие, есть - хорошие.
Лицо Рахмана просияло. Лёля искренне прониклась его уважению к ушедшим родственникам и близким людям. А в наших, что-то не заладилось. В большинстве своём им и в голову не придёт задуматься, обидели они предков или нет. Могил своих отцов и матерей, зачастую, не помнят. Скольких бед Миру удалось бы избежать, если бы люди чтили покой своих прародителей.
_____________
Город Юрга - Лёлина остановка
Помощники выноса вещей из вагона Марина и Исмаил грустно смотрели на неё из тамбура сверху вниз. Лёля чуть не плакала: - Спасибо. Если бы не вы…?
- Лёля, будьте здоровы, не грустите. В вас непобедимо живёт отчаяние, а это большое согрешение. Я буду Вам звонить. Приезжайте в гости, - Марина, стараясь как можно бодрее, потряхивала головой. - Не волнуйтесь и комнатой отдельной обеспечим, и заправленные шприцы наготове будем держать.
- Лола, ты добрый женчин, только минога горя на тебе есть. Не горевай, виходи замужа. Так спокойный, харащо будет. – Исмаил грустно улыбнулся.
– Это девятый вагон? - мужчина лет сорока остановился у дверей.
– Да.
– А вы - Алла Аркадьевна?
- Да,- удивилась Лёля.
- Я Михаил Александрович, тележурналист, нам по поводу Вас звонили из Москвы. Ну что Вы, что Вы, я сам заберу поклажу. Давайте, что потяжелее.
- Спасибо, Михаил Алексаныч. Дня через три-четыре подъедет наш коллега, может быть, Вы согласились бы в свободное время сопровождать нас в пункты назначения? Программа большая, встречи разбросаны, места незнакомые. Сами понимаете. Мы постараемся приспосабливаться к вашим возможностям. Заплатим, – удручённая воспоминаниями о произошедшем с ней в поезде, идущая шаг в шаг рядом с помощником, Лёля с надеждой заглянула тому в лицо.
- А как же! Обязательно. И транспорт готов. У меня жигуль первый, но, как го-ворится, не последний. Сейчас в него загрузимся, и… вперёд. Вот Вам для начала и небольшое телеобозрение губернского городка. На время езды до гостиницы, можете воспользоваться моей камерой, покуда Ваша упакована. Провезу по лучшим местам.
"Воз с плеч. Молодцы, бесценные мои коллеги. Знающие и понимающие, что дряхлая, но, при всём при том, стопроцентно необходимая. Это у Экзюпери, кажется: «надо беречь старую крысу, потому что она у нас одна». Лёля улыбнулась. Хорошо, что кончился вагонный плен, и теперь снова, как в Освенциме: «Труд освобождает!»