«Напамять» внучке
Позвонила сестра, «жаль сжигать родительский архив, может разберешься», ей было тяжело после скоропостижной смерти отца ворошить прошлое. И вот среди вырезок из газет с кулинарными рецептами, протоколов «ветеранов сражавшихся на стороне антигитлеровской коалиции», почётных грамот и благодарственных писем, нахожу отдельный пакет со старыми открытками «к 1 Мая» и «7 ноября» от родных из Сибири и Украины и обнаруживаю стопку пожелтевших фотографий сцепленных скрепкой.
Первым лежало фото, хранящее какую то государственную тайну, на нём молодая бабушкина стоит в шинели с «двумя рядами металлических пуговиц» и рукой опирается на книгу, как и Борис Николаевич клялся, еле прочёл цифры 1925 Камень..., дальше буквы выцвели.
«Напамять внучке», это уже моей маме написал дед Матвей на общей семейной фотографии, где она ребёнком сидит у него на коленях, а он с бородой «с лопату» и в валенках. Это 1932-рой год, у него недавно умерла дочь и он забрал воспитать двоих своих маленьких внучек.
А вот мама, уже «девушка с часами», это 1939 год - «на память тёте Прасковии».
На следующей фотографии сидит красивая девушка в пилотке с обрезанными косами, смотря немного отрешенно, на ней полевая военная гимнастерка с отложным воротничком и на оборотной стороне чёткая надпись «Напамять. западный фронт, город Тула помни своего друга и так дорогая прощай 09/IX-42 г.». Это мамина старшая сестра, следом пристегнуто фото где она в форменном кителе - «на память любимой сестре, от сестры Марии. 19/ I -45. Вильно».
Моя «Крестная», а тогда ефрейтор 9 отдельного ремонтно - восстановительного батальона связи, «разматывая катушки с телефонными проводами» вошла с ротой в Вильну в последних числах июня 1944 года. Позади остались Тула, Брянск и Смоленск, впереди штурм прусской крепости, отмеченный медалью «за взятие Кёнегсберга».
Бывали случаи услышать «вот понаехали», доказывает какой-нибудь раскрасневшийся коллега, «да» отвечаю, «мои понаехали в этот город 1944 году, а когда кто-то из твоих?» Мама вспоминала, у нас в Камне на Оби до войны летом все ходили ботинках и туфлях, зимой в валенках, приехала в Литву в 1947 и удивляюсь, «что это за башмаки по булыжникам «клацкают», правда поляки клумпы не носили...
А вот фотографии отца в Берлине 1945-го возле зоопарка, с друзьями, «часовой КПП», в «белой кубанке». «Пап, а где у рейстага» спрашивал, «да, как то не пробился среди плотной стены генеральских плеч, съехавших со всех фронтов, армий и дивизий».
Мамино фото, более скромнее «фотографировались 23/III46 в Каменском педагогическом училище». Разглаживаю фото «12/V-48 на память тете Лиде от племянницы Ларисы. Вильнюс , Заречье 7/2 кв 6а.», на ней моя двоюродная сестренка стоит на венском стуле, на шее у неё кружевное жабо, а руке попугай. Откуда они взяли «реквизиты», история умалчивает и через четыре года, по этому адресу следует родится и мне, фотографии об этом событии напомнят позже.
«1948 год, ноябрь Вильнюс», мама выглядит испуганно в платье с черным фартуком, как «у гимназисток или гувернёрок», но со следующей фотографии «в октябрьские дни 1949 г. ул. Басанавичус, работала в инспекции госстраха по Вильнюсскому уезду», смотрит совершенно изменившиеся женщина в черном пальто, выглядывающим белым кружевным шарфиком и в широкополой шляпе.
В «холодное лето 1953 года», все наши улыбаются, сидя в исподнем в реке на «Пушкиновке», отец держит меня на руках, вскоре таких семейных фотографий появится больше, но они ещё не пожелтели и это уже другая история, которую когда нибудь назову «на долгую память».