Как-то раз поздним зимним вечером я возвращалась домой с занятий на епархиальных курсах. На остановке – море людей и ни одного автобуса. Ноги заледенели, в лицо – злобный ветер с мокрым снегом, толпа растет, автобуса нет. Наконец, подкатывает, долгожданный. Без особой примерки ясно, что все желающие в него не войдут… Начинается отчаянный штурм автобуса. Кто поплечистее, понаглее – впереди, а кто послабее, постарше, посовестливее – позади. Тоскливо глядя на происходящее со стороны - куда уж мне соваться с полной сумкой книг и тетрадей - с неофитским недоумением думаю о том, как много все-таки несправедливости и безнаказанности в этом мире…
Наконец, все кончено: на остановке остается мерзнуть человек двадцать. Мы сочувственно переглядываемся друг с другом. Но и автобус, с торчащими из дверей человеческими ногами, руками и туловищами стоит на месте. Из его нутра слышатся истошные вопли водителя о том, что автобус никуда не поедет, пока не закроются двери.
Неожиданно из-за угла на большой скорости подкатывает еще один пустой автобус, все оставшиеся пассажиры легко размещаются по креслам в его уютном салоне! Я смотрю на тщетные попытки спрессованных, полупридушенных дверями пассажиров «наглого» автобуса перескочить в наш, полупустой, и думаю: может быть, это маленькое происшествие – ответ на мои недоумения о несправедливости в этом мире? Сочувственно оглядываюсь на крутом повороте: автобус, с торчащими из него частями тел, все еще стоит на месте…