Наташа

     В доме престарелых жил один разговорчивый старик с отблеском былого величия на лице. Звали его Павел Иваныч Арсентьев. Это был седой, когда-то красивый мужчина, но сейчас безнадёжно больной. Всего год назад Павел Иваныч выглядел куда лучше: высокий, подтянутый, с задорными улыбчивыми глазами и серебристо-русыми волосами. Однако болезнь поставила на нём своё клеймо, и за короткое время он превратился в худого и сгорбленного, измождённого недугом старика. Мало кто знал, что ранее Арсентьев был хорошим артистом, а после своего юбилея в честь семидесятилетия неожиданно по ему одному известной причине ушёл со сцены. Ушёл, чтобы окончить свои дни в безвестности и полном одиночестве в доме престарелых, куда его сдал пасынок – сын женщины, с которой он прожил последние несколько лет.

     Опекаемых в этом доме периодически навещали родственники, их собственные дети или внуки, а к нему никто никогда не приходил. И живущие здесь не раз задумывались: неужели у него не осталось никого, кому он нужен? Может, есть родные или хотя бы друзья? О своём прошлом этот человек умалчивал, да его и не расспрашивали. Раз не хочет говорить, значит, есть тому причина.

     Многие здесь с уважением относились к Павлу Иванычу и ценили его как интересного, мудрого собеседника. Но однажды случилось то, после чего он вдруг изменился – сделался молчаливым, замкнутым, полностью ушёл в себя.

     В дом престарелых устроилась санитаркой баба Шура – женщина преклонных лет, относившаяся к каждому опекаемому с особенными заботой и вниманием. Это была почти материнская нежность, не израсходованная на своих так и не родившихся детей. За небольшое время работы на новом месте она ещё не успела привыкнуть к тому, что душевная боль и одиночество давно стали здесь нормой, и поэтому искренне сочувствовала «несчастным старикам». Ничего не зная о прошлом Арсентьева, эта женщина и к нему прониклась жалостью: «Такой хороший человек, а никому не нужен».

     Как-то раз, убирая в его комнате, она произнесла:

     – Ох, милок, как посмотришь на тебя, так сердце ноет. Что ж ты, Пашенька, такой несчастный, никто к тебе не ходит?

    «Павел Иваныч, голубчик, от моих слов весь побледнел. Я тогда и подумала, что он, должно быть, вспомнил какой-то самый памятный момент в своей жизни», – рассказывала потом баба Шура.

     – Что вы меня жалеете? – сказал Арсентьев с таким видом, точно его уличили во лжи. – Неужели я не вызываю у вас никаких других чувств? В своё время я был неплохим артистом, люди восхищались моей игрой, считали, что я талантлив. Но сейчас мой удел – болезнь и одиночество. Знаю, что это Бог наказывает меня за неё, за её слёзы…

     С тех пор Павел Иваныч практически ни с кем не общался до самой смерти, всё время молчал и что-то записывал в свою толстую синюю тетрадь с пожелтевшими от времени страницами. А когда однажды утром во время обхода дежурная медсестра нашла его мёртвым, на полу лежала та самая тетрадь. На обложке аккуратным почерком было выведено: «Наташа»...

                Вместо предисловия

     Милый читатель, нашедший этот дневник! Буду благодарен тебе, если каким-то чудом моя исповедь станет известна той женщине, которая была моим единственным и настоящим счастьем и которую я сам оттолкнул.

     Однажды я сильно обидел её, унизил своей к ней жалостью, а теперь испытал то же чувство. Меня, когда-то почитаемого и любимого публикой, пожалела санитарка. Видно, правду люди говорят: Бог, Он всё видит. Господи, дай мне силы написать мою исповедь, чтобы я мог уйти с облегчённой душой.
      
                Моей Наташе посвящается

     Мой читатель, я думаю, без труда представит себе красивую женщину: с крупными выразительными чертами лица, чуть вздёрнутым носиком, чувственным ртом, большими задумчивыми глазами, которые смотрят как бы в самую душу, золотистыми волосами и щеками, пылающими румянцем. А её фигура чем- то напоминала мне изящную вазу. Словом, в ней было всё. Я бы добавил к этому порцию детского лукавства, искорку страсти и щепотку перца. Вот и получится моя Наташа.

     Мне нравится фраза: «Мы в ответе за тех, кого приручили», но так трудно бывает примерить её на себя! И эту ответственность за чужую жизнь я нёс на себе с самого первого моего знакомства с Наташей…

     Познакомились мы с ней в театральной студии, где вместе учились. Она приехала в Москву из провинциального городка, окончив там какой-то технический колледж, и первое время говорила с сильным южным акцентом. А читала Наташа, поступая к нам в группу, отрывок из романа «Анна Каренина», тот кульминационный момент, когда героиня решает умереть. Очень хорошо читала, мне понравилось. Наш мастер, увидев её, сразу загорелся. «Ей бы во МХАТе играть! Беру, – говорит, – однозначно беру!».

     Она всегда его стеснялась, едва он посмотрит на неё – Наташа краснеет, как провинившийся ребёнок. Ей тогда двадцать лет было, а мне, к тому времени, как я поступил в театральную студию, уже двадцать семь исполнилось. Я был женат и работал у отца – директора завода. Мама с сестрой остались в родном городе, а я сразу после школы переехал в столицу к папе. Сначала в его квартире жил, пока в техникуме учился, а когда со своей новой девушкой познакомился, стал снимать отдельное жильё.

     Мы с ней долго встречались, потом я замуж её позвал. Два года из-за непростого характера жены мне периодически приходилось терпеть сцены ревности, кстати, совершенно незаслуженно. И тут в мою семейную жизнь сумасшедшим вихрем врывается Наташа, добиваясь от меня того, чего я ей дать не могу при всём моём желании – той сказочной любви, о которой мечтают все девушки в её возрасте.

     Так прошло три месяца. Совместные занятия в студии нас сблизили: я чувствовал, как с каждым днём Наташа всё больше привыкает ко мне, хоть я сам и не давал ей повода на что-то надеяться. Ведь я был женатый мужчина. Другое дело, что наши взаимоотношения с женой к тому времени изжили себя и я стал подумывать, как бы с ней развестись. Но мне не хватало смелости закончить уже порядком надоевшие отношения, чтобы начать строить новые.

     Жена раздражала меня своей ревностью, я уставал от её глупых подозрений и при этом сам шёл на уступки, каждый раз прощая ей очередную сцену. А в декабре у нас с ней произошёл серьёзный скандал, вплоть до разрыва, и тогда я решил поговорить с Наташей откровенно. Для этого я предложил ей после занятий вместе пойти в кафешку неподалёку от места нашей учёбы. Она удивилась и очень обрадовалась, потому что раньше я никуда её не приглашал.

     Мы заняли свободный столик у окна, я заказал нам кофе глясе с двойной порцией мороженого и вежливо  поинтересовался:

      – Может, будешь что-нибудь ещё?

      – Нет, спасибо, я не голодна, – отвечает мне Наташа и вдруг спрашивает серьёзно: – Что-то случилось, Павлик?

      Я как ни в чём не бывало пожимаю плечами.

      – Не волнуйся, ничего не случилось. Только давай говорить с тобой начистоту. Чего бы ты от меня хотела? На что ты рассчитываешь?

      Мой вопрос смутил её – она покраснела.

      – Ты, наверное, и сам знаешь, что я люблю тебя. А вот чего я хочу? – Наташа задумалась. – Хочу, чтобы мы стали встречаться…

      Сказала это и смотрит на меня тревожно – боится отказа. Я с достоинством выдерживаю томительную для неё паузу.

      – Имей в виду, Наташа, что у меня пока есть отношения, – говорю я ей спокойно, на самом деле волнуясь не меньше, чем она. – Неужели ты готова мириться с этим и делить меня с другой? Насколько я знаю, каждая девушка мечтает быть единственной.

      – А я вот не такая. Я бы терпела, если так надо.

      – Хочешь сказать, что согласна примерить на себя роль любовницы? – спрашиваю я после некоторого раздумья.

      – Почему любовницы? – удивляется она. – Ведь, насколько я знаю, ты не женат.

      Ей было известно, что у меня есть женщина, с которой я живу несколько лет, но что это моя жена, я никому не говорил.

      – А если бы я и был женат? Это что-то меняет?

      Мгновенное колебание, но глаз не отводит, наблюдает за мной. Потом отвечает на мой вопрос уверенно и твёрдо:

      – Ты прав, Павлик, это ничего не меняет. Я так люблю тебя, что согласна стать даже твоей любовницей.

      И говорил я ей, предупреждал, что не выйдет из нашей связи ничего хорошего, а она всё об одном и том же. Её не устраивало, чтобы мы были просто друзьями, она даже в лице изменилась, когда я предложил ей такой вариант. Чудачка! В свои прекрасные годы до сих пор не найти молодого человека! Мол, родители строгие и не любила ещё никого по-настоящему. А меня вот полюбила с первого взгляда.

      – Хорошо, Наташа, я понял. Раз такое дело, мне надо подумать.

      Так или почти так я ей ответил, точно не помню.

      – Я же за это время с ума сойду. Зачем ты меня мучаешь? – говорит она. – Вот что: пообещай, что не скажешь мне «нет».

      Это было уже слишком. По сути она требовала от меня немедленного утвердительного ответа.

      – Наташа, опомнись! Над чем я в таком случае буду думать? – запротестовал я. – Ты не оставляешь мне выбора.

      – Над тем, чтобы всё-таки ответить «да», – улыбается она. – Или согласиться хотя бы попробовать начать встречаться.

      И тогда я решаюсь.

      – Так и быть. Я обещаю не говорить тебе «нет».

      – Хорошо, – отвечает, – я буду с нетерпением ждать твоего решения.

      Вот именно – с нетерпением. Мне тогда нужно было время, а Наташа не умела ждать. Её болезнь можно назвать нетерпением сердца, как в романе Цвейга. Я сам оказался в той же ситуации, что и главный герой этой книги. Я видел, как Наташа мучается, жалел её, а чем помочь, не знал. Мало ли что можно ожидать от этой чересчур эмоциональной и впечатлительной девушки. Вдруг она из-за меня руки на себя наложит? Не угадаешь ведь, что у человека на уме. И отчасти в этом была бы и моя вина. А такого я себе никогда бы не простил. Но главное – я боялся, что, если я ей уступлю, она меня уже не отпустит.

      После той откровенной беседы мы с Наташей на эту тему долго не говорили, и всё это время она ждала моего окончательного решения, а я отмалчивался, потому что был не готов дать ответ, который она надеялась от меня услышать. Да и наши отношения с женой стали налаживаться. В общем, мне не нужны были новые проблемы. Поэтому когда Наташа в конце концов не выдержала и спросила, какое я принял решение, мне ничего другого не оставалось, кроме как отклонить её предложение. Я признался ей, что женат, но она, даже узнав о том, что я семейный человек, не сдавалась, одержимая желанием быть со мной хотя бы недолгое время, пока мне не надоест.

      – Сам не знаю, для чего я начал этот разговор, – в который раз упрекал я себя за то, что подарил ей надежду. – Так бы мы с тобой продолжали общаться, как раньше, и никаких проблем бы не было.

      – А я бы, Павлик, сама об этом заговорила, – возразила она. – Но всё боялась услышать от тебя «нет».

      – А что будет, если я скажу «нет»? – полюбопытствовал я.

      – Ничего не будет. Только я от тебя всё равно не отстану, упрашивать буду. Понимаешь, ты дорог мне настолько, что, если бы тебе, к примеру, суждено было погибнуть, я с радостью умерла бы вместо тебя.

      Я ничего ей не ответил, а про себя подумал: «Чего ради за кого-то умирать, собой жертвовать, когда другой человек не может этого оценить?» Я идею жертвенности не принимаю, но когда Наташа стала мне такое говорить, снова почувствовал, как во мне эта дурацкая жалость к ней поднимается. Знаю ведь, что она на меня теперь надеется и после всего, что было между нами сказано, я не могу вот так просто взять и оттолкнуть её. Выходит, я сам во всём виноват. Попал в собственные сети, теперь попробуй выпутайся…

      Так прошёл ещё месяц, а в первых числах февраля у неё был день рождения. Никто из студийцев не знал, Наташа только мне об этом сказала. И впервые пригласила в гости: посидеть вдвоём, отметить. Я пообещал зайти на выходных, и она была счастлива.

     Мне не хотелось приходить к ней домой, нам лучше было встретиться на нейтральной территории, но раз уж пообещал, значит, деваться некуда. Оставалось только выбрать подарок. И так как денег у меня на тот момент не было – зарплату должны были выдать ещё не скоро, – я купил ей в газетном киоске зелёные серёжки из самой дешёвой бижутерии, какая только имелась в продаже. Конечно, моя Наташа обрадовалась даже такому подарку, хотя она была достойна серебра и золота, а не какой-то там китайской дешёвки, которую постеснялась бы надеть любая девушка. Лучше было бы ограничиться недорогим букетом цветов и коробкой конфет или не дарить Наташе вообще ничего.

     Всю жизнь буду помнить, как она вышла мне навстречу – в нарядном красном платье, когда на улице был минус и я пришёл к ней в зимней куртке и тёплых ботинках. «Булгаковская Маргарита», – подумал я, отметив про себя, что красный цвет очень ей идёт. До сих пор Наташа стоит передо мной в этом ярком платье, с небрежно распущенными по плечам золотистыми локонами…

     Она снимала комнату у старой одинокой женщины в небольшой коммунальной квартире. Наташина комната оказалась маленькой, светлой, с большим солнечным окном, и, куда ни посмотри, кругом чистота и порядок. А на столе каких только блюд нет, сразу видно, что Наташа меня ждала, вон сколько всего наготовила.

     Я решил поухаживать за ней. Разливаю вино: сначала Наташе, потом себе. Мы с ней поднимаем бокалы, и я поздравляю её с прошедшим днём рождения: «Желаю тебе, Наташа, женского счастья, оно ведь у вас, женщин, какое-то особенное».

      – Да, особенное, – отвечает она и загадочно улыбается.

      Посидели мы, поговорили. Чтобы не молчать, говорили обо всём: о репетициях пьесы, в которой Наташа играла главную роль, наших ребят-студийцев обсудили, кто на что способен, кто из них в настоящие артисты выбьется. И опять же, как всегда, других она хвалила, а себя ни во что не ставила.

      – Знаешь, Павлик, я думаю, что Катя лучше меня с главной ролью справится. Она ведь так хорошо играет, такая умница, талантливая…

      – Да перестань ты! – не выдержал я. – Все у тебя талантливые и умницы, кроме тебя. Ты не права, режиссёру виднее, кого на какую роль ставить.

      – Это ты не прав, – говорит Наташа. – Сам знаешь, почему я получила эту роль – наш мастер ко мне неравнодушен, я ему нравлюсь не только как актриса. А по отношению к другим ребятам это несправедливо.

      Спорить с ней и что-то доказывать я не стал, понимая, что это бесполезно: такую, как она, не переубедишь. Когда же спустя час я поблагодарил её за угощение и собрался уходить, она попросила меня остаться ещё ненадолго.

      – Павлик, мне надо тебе кое-что сказать… – и замолчала, не решаясь высказать свою просьбу.

      Тогда я снял с плеча рюкзак, положил его на стул и сел рядом. Наташа много пила в этот вечер, как я понял, чтобы набраться смелости для разговора. И это при том, что раньше она вообще не позволяла себе спиртное. Я её ободряю:

      – Не бойся, после всего, что между нами было сказано, ты можешь говорить мне что угодно.

      – Я люблю тебя… – негромко отзывается Наташа.

      – Я знаю, – говорю я после непродолжительного молчания, избегая смотреть на неё.

      А она вдруг добавляет решительно:

      – И хочу от тебя ребёнка.

      Я опешил. Уж чего-чего, а такого я никак не ожидал от неё услышать.

      – Что? Ребёнка?! – переспрашиваю я, и на моём лице появляется улыбка. – Ты хочешь от меня ребёнка? Я не ослышался?

      – Нет, не ослышался, – повторяет она. – Ты же сказал, что я могу говорить тебе всё что угодно. Просто мне интересно было увидеть твою реакцию.

      – Ах, тебя интересует моя реакция? Тогда смотри!

      И я нарочито громко рассмеялся ей в лицо.

      – А я этого ожидала, – Наташа смотрит на меня так серьёзно, что мне становится неловко. – Тебе смешно, правда?

      – Нет, почему же, – начинаю оправдываться я. – Дело в том, что ты первая девушка, которая призналась, что хочет от меня ребёнка. Надеюсь, ты и сама понимаешь, что это невозможно.

      – Невозможно? Почему? – наивно спросила она.

     Я встал с дивана и прошёлся от окна к двери, а затем обратно. Я сильно нервничал, поэтому не мог усидеть на месте, хотя от того, что я ходил, легче не становилось. Первым моим желанием было сразу уйти, но я понимал, что этим поступком обижу Наташу. Я попытался её образумить.

      – Ты что же, будешь рожать детей от каждого мужчины, которого полюбишь?

      – Но сейчас-то я люблю тебя, а полюблю ли кого-нибудь ещё – неизвестно! – горячо возразила она.

      Правду сказать, мне трудно было быть с ней откровенным. Во время нашего разговора я в волнении шагал по комнате и то поправлял ворот рубахи, казалось, сдавливавший мне горло, то поглядывал на настенные часы – мол, времени нет, что со стороны выглядело, наверное, совсем глупо, ведь они были сломаны, то вдруг хватался за свой рюкзак, порываясь уйти.

      – Да сама посуди, как ты себе всё это представляешь? – взывал я к её рассудку. – Я знаю, что где-то есть мой ребёнок, моя кровь, знаю, что я его отец…

      – Ну и что? – перебила она. – Я буду вместо тебя любить нашего малыша, этого достаточно. Есть же на свете матери-одиночки.

     «Матери-одиночки, – думаю. – Так вот чего она от меня добивается! Вот она, самая настоящая манипуляция, женская хитрость – ей нужен от меня ребёнок, чтобы я на ней женился. Знает же, что в положении я её не брошу, не такой я человек».

      – Конечно, ты будешь любить своего ребёнка, – говорю я, – это называется материнский инстинкт. А я не могу брать на себя такую ответственность. Если помнишь, я женатый человек. Да и как ты можешь быть моей любовницей?

      Я выдержал значительную паузу, во время которой остановился у стула и, облокотившись на его спинку, с вызовом посмотрел ей в глаза.

      – Ведь любовницу надо любить.

      – Это необязательно, – вдруг заявляет Наташа. – Вспомни-ка, ты обещал не говорить мне «нет». Ты же мужчина, ты должен держать своё слово!

      И вот эта последняя фраза меня доконала.

      – А я не держу своё слово! – бросаю я ей зло. – С какой стати мне идти у тебя на поводу?

      Но она не слышит меня, опять за своё.

      – Я знаю, Павлик, почему ты от меня отказываешься. Тебя останавливает то, что у меня ещё никого не было.

      – Ничего подобного я тебе не говорил!

      – Неправда, говорил, просто ты об этом забыл. Но это ведь решаемо.

     Наташа встаёт и, одной рукой опираясь на стоящий у дивана книжный шкаф, делает неуверенный шаг мне навстречу.

      – Скажи, если я выйду за кого-нибудь замуж, ты возьмёшь меня своей любовницей?

      И то ли выпитое вино на меня так подействовало, то ли Наташа благодаря своему шикарному платью вдруг преобразилась, только на тот момент я увидел её в совершенно ином свете и понял, какая она всё-таки красивая. Не просто симпатичная, как мне казалось раньше, а именно красивая. Помню, я тогда как заворожённый подошёл к ней и впервые нежно взял за руку. Обнять не обнял, постеснялся чего-то, а вот за руку взял, сделал вид, что серебряный браслетик рассматриваю. Смотрю на её запястье, а оно такое белое-белое, точно фарфор. Кожа в этом месте прозрачная, тонкая, и в случае чего… Я старался об этом не думать.

      – Ну, нет, выходить замуж без любви не годится, – говорю я, усаживая её на диван. – Зачем тебе идти на такие жертвы? Мне не важна твоя опытность. Тут другое дело…

     Сажусь возле неё на подлокотник дивана и чувствую, как Наташа вся сжимается – ей неловко, что я нахожусь так близко.

      – Видишь ли, – я снова прикасаюсь к её холодной дрожащей руке. – Как я могу быть уверен в том, что ты потом не будешь меня держать, как та девочка, с которой я встречался в старших классах, – когда я захотел порвать с ней отношения, она устроила истерику, обещая покончить с собой.

      – Да ты что, Павлик!

     Лицо Наташи меняется: я вижу в её глазах страх и робкую надежду – чувствует, что я ей уступаю.

      – Клянусь чем угодно, что не буду тебя держать, – взволнованно убеждает она. – Ты всегда, в любое время, сможешь от меня уйти, ты даже моих слёз не увидишь. И с собой я не покончу, если тебя это беспокоит.

      Она смотрит на меня умоляюще, и я понимаю, что мне опять становится её жалко. Тогда я встаю и отхожу от неё.

      – Пожалуйста, не молчи! – просит Наташа. – Скажи, что мне нужно сделать, чтобы ты мне поверил?

      – Успокойся, я тебе верю.

      Я делаю вид, что рассматриваю стоящую за стеклом в серванте красивую фарфоровую куклу.

      –  Но ты сама хоть понимаешь, на что меня толкаешь? – с этими словами я поворачиваюсь к ней, и наши глаза встречаются. – Как же моя совесть? Могу я после этого на себя в зеркало смотреть?

      – Ты так любишь свою жену, что не можешь ей изменить? – она не сводит с меня вопросительного взгляда. – Для тебя это такой грех? Особенной религиозности я в тебе не замечала.

      Мои доводы иссякли, и я наконец сдаюсь.

      – Хорошо, Наташа. Если после нашей связи нам обоим станет легче, я согласен оказать тебе подобного рода услугу. Всё равно ты меня в покое не оставишь. Только без фокусов, сразу тебя предупреждаю, никаких детей.

      – Я согласна, Павлик, – говорит она поспешно, боясь, наверное, что я передумаю. – Будет, как ты скажешь. Не хочешь ребёнка, не надо. Мне бы только с тобой быть!

     Трудно описать тот ураган мыслей, что кружился в моей голове, когда я возвращался домой. Получается, она-таки добилась своего – вынудила меня дать ей слово, связала этим недвусмысленным обещанием.

     Я пришёл к ней на следующий день ближе к вечеру. Никогда не забуду, как у нас всё это произошло – сумбурно и неловко. И всё-таки это была самая прекрасная близость с женщиной в моей жизни…

     Наташа стеснялась раздеться, и мне было не по себе, ведь я ни разу не изменял жене. Мне особенно запомнилась одна деталь: когда я снял ботинки и заметил свой рваный на пятке носок, то почувствовал перед ней стыд, который сковал меня ещё больше. Но это только поначалу. Скоро мы перестали стесняться друг друга и чувствовали себя вдвоём гораздо свободнее.

       Мы стали встречаться у неё, в этой маленькой светлой комнате с большим солнечным окном. Наташа не требовала от меня ничего, мы не давали друг другу никаких обязательств, и меня это устраивало. Для неё я был первым мужчиной, которого она полюбила, а я благодаря ей узнал, что такое бескорыстная любовь. Теперь, живя с двумя женщинами, я мог сравнивать: одну больше интересовали моя стабильность и финансовое положение, другую – только я. Наташа была необычной в хорошем смысле этого слова. В её поведении проскальзывало что-то детское: наивное и бесхитростное. Она жила сердцем, думала сердцем, слушалась только его.

       Весной, в самом начале марта, Наташа перестала ходить на занятия.

      – Что с Натальей? – спросил наш мастер, когда она первый раз не явилась на его урок.

     Мы молчим. Почему её нет, никто из ребят не знает. И самое абсурдное, что я тоже не знаю, мне Наташа ничего не сказала.

     Он нахмурился:

     – Передайте ей, что, если она на следующую репетицию не придёт и не объяснится, я её роль Катерине отдам. А сегодня занятия отменяются.

     Именно потому, что нас отпустили с репетиции, я ещё успевал заехать к Наташе. Меня беспокоило, что же всё-таки случилось, почему она не пришла?

     Обычно мы с ней заранее договаривались о наших свиданиях, а вчера при расставании я сказал, что насчёт завтрашнего дня пока неизвестно, всё зависит от того, когда у нас закончатся занятия, – вечером мы с женой собирались пойти в театр.

     «Я хочу, чтобы ты знал, Павлик – даже когда ты говоришь мне, что не можешь прийти, я всё равно жду тебя каждую минуту», – вспомнил я Наташины слова и решил воспользоваться приглашением.

     Я застал её дома. Незадолго до моего прихода она приняла душ и в своей полупрозрачной тунике с влажными распущенными волосами походила на нимфу.

      Увидев меня, Наташа счастливо улыбнулась.

      – Я так и думала, что ты сегодня придёшь. Мы только вчера расстались, а я за это время успела сильно по тебе соскучиться.

      Вероятно, она ждала от меня аналогичного признания, но мне не хотелось притворяться, и я спросил:

      – Скажи, почему тебя не было на занятиях? Что-то случилось?

      – Ничего не случилось.

      Она захотела меня обнять, но я легонько отстранил её.

      – Наташа, я к тебе ненадолго и по делу. Мастер просил передать, что если ты не объяснишься, почему тебя не было на сегодняшней репетиции, он на твою роль Катю поставит.

      Наташа снова улыбнулась.

      – Вот и отлично, я за неё очень рада.

      Помолчав, она спросила:

      – Знаешь, почему я сегодня не пришла на занятия и пропустила репетицию?

      – Почему?

      – А потому, что я задумала проверить тебя: вот не приду я на занятия, и как ты поступишь? Зайдёшь меня проведать или нет? Безразлично тебе, что со мной или я для тебя что-нибудь значу? Небольшая  женская хитрость.

      – Это не хитрость, Наташа, а глупость! – вспылил я. – Твоя беда в том, что ты слишком от меня зависишь, и это нехорошо. Допустим, я уеду куда-нибудь на несколько месяцев, например, к себе домой…

      Её глаза испуганно расширились.

      – Не бойся, не сейчас. Я сказал, что, допустим, съезжу на некоторое время к себе домой. Как ты будешь жить без меня?

      – Даже не знаю, Павлик…

      – А теперь вспомни, что ты раньше мне обещала? Ты же сама себе противоречишь.

      – Противоречу в чём? – не поняла она.

      – Я имею в виду, где эта обещанная мне свобода? Если так и дальше будет продолжаться, ты меня задушишь своей любовью! Дома из-за тебя теперь скандалы, жена подозревает, что у меня кто-то есть, чуть ли не каждый вечер сцены устраивает, а тут ещё ты со своей больной любовью. Если хочешь знать, я уже раскаиваюсь в том, что тогда пожалел тебя и уступил, согласился на твоё авантюрное предложение.

     Она сильно побледнела. Мои слова прозвучали для неё, как пощёчина или удар плётки.

     – Так ты из жалости? – спрашивает. – Ты стал встречаться со мной из жалости?

     – Ты меня не так поняла, – сказал я, слишком поздно сообразив, что не должен был этого говорить.

     Наташа неподвижно сидела на диване, и в её устремлённых на меня глазах читался упрёк.

      – Нет, Павлик, теперь мне всё ясно, – продолжила она спокойно. – До сих пор я не знала, что ты за человек. На деле ты оказался хуже, чем я думала. Можешь не волноваться, я не буду душить тебя своей любовью.

      И действительно – с того дня она перестала посещать занятия. Из студийцев я один знал истинную причину её ухода. Наташа сделала это из-за меня, чтобы мы виделись с ней как можно реже. Таким образом она постепенно отвыкала от меня, училась жить самостоятельно. Так больной, который долгое время не вставал с постели, учится ходить заново.

     «Единственным выходом для меня было бросить занятия в студии, – говорила мне Наташа. – Я на днях схожу туда и заберу документы, объясню, что надо срочно ехать домой. Можно сказать, что заболела мать. Я ведь, Павлик, не хочу тебе надоедать, не хочу навязываться. И ни к чему афишировать наши отношения, а ты же знаешь, что у меня на лице всё написано. Когда ты первый раз у меня остался, я пришла на занятия такая радостная, такая счастливая, и все ребята думали, что у меня сегодня день рождения. А это, правда, как второе рождение, я и на мир с тех пор смотрю другими глазами».

      С момента нашей связи прошло два месяца, и за это время Наташа повзрослела. Несмотря на тот наш злополучный разговор, после которого ей пришлось бросить занятия в студии, её трепетное и нежное отношение ко мне не изменилось. Но в поведении она стала как будто спокойнее, сдержаннее.

     Теперь я встречался с Наташей, только когда приходил к ней сам. А случалось это с каждым разом всё реже и реже: мне удалось убедить жену, что её ревность беспочвенна, что кроме неё у меня никого нет, и, чтобы доказать ей, что не лгу, я все свободные от работы и занятий дни проводил с ней. На Наташу времени почти не оставалось.

     Однажды, когда я пришёл к ней после длительного отсутствия, она мне говорит:

      – Ты стал бывать у меня так редко. Ты что, помирился с женой?

      Я не вижу смысла скрывать это и признаюсь:

      – Да, Наташа, помирился. А другой роли в своей жизни я предложить тебе пока не могу.

      – А я ни о чём таком и не прошу тебя, – слышу от неё в ответ. – Я свою гордость давно потеряла, когда ещё перед тобой унижалась, выпрашивая твоей любви, как нищая подаяния. Нет у меня теперь гордости. Но навязываться тебе не хочу. Обычно парни за мной бегали, а не я за ними. Когда я пойму, что не нужна тебе, я навсегда уйду из твоей жизни. Ты ведь знаешь, меня в этом городе ничто, кроме тебя, не держит.

      – Так в чём же дело? – говорю я запальчиво. – Если тебя не устраивают наши отношения, я тебя не держу!

      – Павлик, это жестоко!

      Я смотрю на Наташу, а у неё в глазах слёзы дрожат.

      – Видишь, какая я слабая, – она делает над собой усилие, чтобы улыбнуться. – Обещала тебе, что не увидишь моих слёз, а сама вот разревелась. Ты уж прости меня, пожалуйста, за то, что я такая эгоистка, думаю только о себе.

     Да! Может, Наташа и была эгоисткой, только я-то был куда большим эгоистом, чем она.

     Наташа любила меня со всей страстью, на какую только была способна, она отдавала любви всю себя, а я просто не умел любить. За всё время наших отношений я не слышал от неё ни слова упрёка, хотя часто бывал груб с ней. Она всё терпела, всё мне прощала. Только этих сказанных сгоряча, необдуманных слов простить не смогла…

     Мы расстались, сговорившись встретиться на неделе. Я про наш последний разговор и не вспоминал, пока в назначенный день, придя к Наташе, не очутился перед закрытой дверью. Соседи по коммуналке сказали, что она недавно съехала. После того разговора собрала тихонько вещи и уехала, вернулась к себе домой.

     «Если тебя не устраивают наши отношения, я тебя не держу!» – сказал я Наташе, и этого оказалось достаточно. Теперь я понимаю, что в ней совсем не было лжи, она не могла и не хотела никого обманывать, а я тогда не сумел оценить её по достоинству. Я ошибался, обвиняя Наташу в намерении привязать меня к себе ребёнком, которого она так от меня хотела…

     Мне всё ещё вспоминается бенефис в честь семидесятилетия, после которого я принял решение уйти со сцены. До сих пор такое решение оставалось для всех загадкой, но тебе, милый читатель, я откроюсь: это всё моя Наташа. Она была здесь, рядом, а я упустил её во второй раз и вот этого не смог простить себе.

     Когда дарили цветы, ко мне подошла молоденькая девушка в белом платье с золотистыми волосами, собранными в хвост. Я взглянул на неё и сразу вспомнил Наташу. Застенчиво улыбнувшись, эта девушка протянула мне букетик незабудок. В нём я заметил небольшой конверт и взял его, но открыть сразу не было возможности – собралось много поздравляющих. Улучив момент, я заглянул в него. Там лежал вчетверо сложенный лист с банальным поздравительным текстом. Но подпись меня потрясла. Вот эта записка. Я запомнил её слово в слово.

     «От всей души поздравляем Вас с юбилеем. Желаем здоровья и долгих лет жизни. Алина, папа Павел и бабушка Наташа».

     А ещё в том конверте я обнаружил зелёную серёжку. Когда я увидел эту дешёвую вещицу, у меня защемило сердце и кровь бросилась в голову.
 
     С тоской и надеждой я вглядывался в зал, но прекрасное создание в белом платье и с золотыми волосами исчезло…

     Прости меня за всё, дорогая моя Наташенька! Именно так я должен закончить свою исповедь, которую, наверное, ты никогда не прочитаешь, ведь я не знаю твоего адреса и вообще мне ничего о тебе неизвестно. 

     Знаешь, первое время, как ты уехала, я не пытался тебя найти, понимая, что мне всё равно не изменить твоего решения.  А потом, когда хватился, было уже поздно – ты исчезла, навсегда ушла из моей жизни. И всё-таки я верю, что пишу не зря. Мой читатель, нашедший этот дневник после моей смерти, не совершит тех ошибок, которые допустил я.
 
         Важно беречь тех, кто тебя любит, и ценить то, что тебе дано. Ведь настоящая любовь – это тоже дар, который Бог посылает не каждому. Такое бывает только раз в жизни, и другого шанса уже не будет никогда. Она даётся в награду за что-то, а я оказался недостоин её.