глава 1,2,3,4,5,6,7,8,9,10,11,
12,13
Глава четырнадцатая
Снова началась работа, скучная, канцелярская, одно лишь утешение оставалось – посещение библиотеки,
где Маня могла доставать очень хорошие книги, и старичок-библиотекарь всегда для нее приготовлял
что-нибудь замечательное, скажем, вызывавшую жаркие споры скандальную “Анну Каренину”, а потом любил
поразмышлять о писательских бдениях. Но уж очень хотелось Мане поскорее начать учиться, хотя пока
ничего и не получалось. Мечту свою девушка затаила в самом сердце и вынашивала день за днем…
Прошел год, однажды появился в бухгалтерии видный господин, и Мане шепнули, что он сможет повлиять на ее отца.
У девушки сделалось такое волнение, что в первые минуты встречи с визитером она рта не могла раскрыть,
наконец решилась и спросила о фельдшерской школе. А потом все выложила ему: и о том, как отец настроен
против поступления, и как хочет она заниматься, и что не знает, как теперь жить дальше…
Он успокоил взволнованную до слез девицу и сказал, что через день даст ответ.
Всем сердцем Маня почувствовала, что этот человек не остался равнодушным и ей поможет.
Она была счастлива. Пришла домой веселая, купила сестричкам и братику гостинцев,
а мамочку повела в немое кино. Смотрели “Суд”, – играл прекрасный артист Мозжухин, –
а на обратном пути Маня поделилась с мамой своей радостью, сказала, что теперь, вероятно,
сможет наконец учиться.
И вот через день приходит тот самый господин и говорит, что все улажено, осталось только подать
документы в фельдшерское училище. Манечка не помнила, как дошла домой...
Радость окрыляла ее! Все казались славными, добрыми. А папочка – лучше всех!
Он встретил дочку насупившись; очевидно, был недоволен визитером, но подтвердил, что теперь
ничего не имеет против того, чтобы дочь отправилась учиться. Маня бросилась целовать отца, маму,
сестер и Павлика. Боже, как же она была счастлива!
Начались долгожданные хлопоты: Мария Мацкевич подала в канцелярию документы.
До занятий оставалось два месяца. На работе абитуриентке полагался отпуск, и она решила провести
это время в Киеве. Всей семьей провожали ее на вокзал в чудный летний день, 19-го июня.
Поезд прибывал в Киев рано утром. И здесь настигла Маню страшная весть – объявили войну.
Вокруг шум, беготня, никто не хотел развозить прибывших пассажиров, трамваи стояли. Она оказалась
посреди клокочущей площади, где никому не было дела до худенькой барышни с дорожной корзиной…
Вот наконец остановился один извозчик и коротко бросил: “Куда?” Маня сказала, что едет на Шулявку.
“Садись, завезу, – кивнул он, – потому что я там живу. И не надо денег, ничего не надо.
Иду на войну завтра, а дома остается жена и четверо ребятишек. Меня убьют, и вот горемычная
моя жена будет бедствовать с детишками, пока их вырастит…”
Он сидел в полуоборот и все говорил и говорил, а слезы лились из его голубых, будто выцветших глаз…
Временами он выкрикивал: “Зачем война? Ну, зачем?..” Но кто ему мог на это ответить? По круглому
бородатому лицу катились слезы, густые черные волосы из-под парусиновой кепки с козырьком падали
на лоб… а в глазах стояла такая глубокая, вселенская печаль, что у Мани замирало от жалости сердце.
Привез он барышню на Шулявку, денег брать не захотел, тогда сунула ему Маня в карман двухгривенный,
достала из корзинки пирожков маминых, булочек и конфет – это, говорит, деткам вашим.
Заплакал он, махнул рукой и поехал. А она смотрела вслед несчастному и тоже плакала
от невыносимой жалости, видя согнувшуюся фигуру, содрогающуюся от горя.
На повороте извозчик оглянулся, будто простился навсегда…
Выбежала Лиза с мужем и доченькой, со слезами вошла Манечка к ним в дом и рассказала, что когда
садилась в поезд, то еще ничего не знала про войну, и никто не знал, а только в Киеве стала
известна ужасная новость…
Мало кому верилось в то, что происходило вокруг. Пассажирские поезда все отменили, шли только военные.
Подолгу стояла Маня в саду, вглядываясь в видневшееся вдали полотно железной дороги, и провожала глазами
длинные составы с военными; так много их было, что даже на крыше, на буферах сидели солдаты, и сердце
больно сжималось в груди… Зачем война? Для чего? Кому от нее станет лучше?!
Но что же такое “война” на деле, в реальности, она не могла себе даже представить. Да и кто может
представить десятки, нет – сотни тысяч здоровых крепких мужчин, превращенных в окоченевшие трупы
или в изуродованных калек?..
Грусть сестры неунывающая Лиза решительно собиралась развеять и предложила пойти в театр.
Но как ни любила Маня игру артистов Садовского и Заньковецкой, идти отказалась. Лиза была
тогда беременна вторым ребенком, почти нигде не бывала и, сидя дома, скучала. Театр военных
действий где-то там далеко, на австрийской границе, был ей не интересен.
Маню, напротив, мысли уносили на поле войны, где лилась кровь и надо было помогать несчастным раненым,
которые в расцвете лет своих могли в любую минуту погибнуть… И в самом деле: за что же они шли погибать?..
Маня не могла говорить об этом с сестрой, а с зятем стеснялась. Иногда за окном слышался мерный топот
сапог, и грустная солдатская песня доносилась издалека:
“Прощайте, родные, прощайте, друзья. Прощай, дорогая невеста моя…”
25-го июня 1914 г. случилось полное затмение Солнца. Днем наступила темень, стало как-то жутко.
Высоко в небе стояло черное солнце, а вокруг него сияла ослепительная корона. Собаки люто лаяли,
скулили, а потом затихли. Тьма заволокла небо, и Маня почувствовала, что это плохой знак. Но стоило ли
придавать значение каким-то предчувствиям, если война – величайшее человеческое горе – уже случилась?..
*******************
Продолжение следует