Глава II
На задворках Рая
Как я пережил крах своей вожделенной мечты, не сотворив ничего с собой, одному богу известно, если он есть. Ежели нет его, другая сила не дала опуститься. Это, наверно, сила любви. Любви родительской и моей, непоказной любви к родным. В конце удручающей разлуки я вернулся в семью. Ненадолго. Обсудив со мной все условия, отец устроил на работу в свою спецшколу библиотекарем. Небольшая зарплата позволила заплатить алименты, остатком покрывая мои транспортные расходы на встречу с братом и с моими энскими друзьями. Кроме того, тишина книжного хранилища настраивала на обдуманные действия и подготовку к новым вступительным экзаменам. Я вознамерился продолжить изучение языков, теперь уже родного, поступив на факультет журналистики Веденевского Государственного Университета и занимался сбором необходимых для этого знаний и документов.
О Любе не забыл, вспоминая с грустью, как о реальном субъекте, но несбыточном вовек Ханаане. Я тосковал по ней: по обнаженной коже её души, по её бездонным изумрудным глазам, по её журчащему благостью голосу, мне всегда и во всем её не хватало… В канун майских праздников навестил мазёвых сокурсников и узнал от них, что мой друг, Юрий Ц., тоже разошелся со своей горячо любимой женой. Они сожительствовали очень недолго, меньше чем я с Татьяной. Юра, широкоплечий красавец из города Рышкавск, слёзно переживал расставание и попросил меня поговорить с его непреклонной мучительницей, надеясь на то, что она одумается и вернётся. Поговорил. Оказалась такой же бездушной и расчётливой, как и моя бывшая. Друга я обнадёживать не стал, посоветовав найти другую, ведь и в любви клин клином вышибают… Сам себе такого не смог бы пожелать. Свою сильфиду я любил отчаянно и в каждой женщине после неё, и в каждом невинном образе, и в своей, неожиданно суженой, и до сих пор, не меньше чем любимую люблю. Но уже как сестру. А тогда, в пылу эфемерной надежды, отзывчивый Юрка тоже решил вмешаться в наш с ней разлад и, продав свою обручалку, потратился на дорогу до её дома и обратно. Результат говорит сам за себя. Нельзя войти в одну и ту же реку дважды.
Навещая с гостинцами брата, студента II курса Энского Политехникума, я столкнулся нос в нос с Галей, Ноной и Раей. Они пригласили нас нас в гости на свою старую съемную квартиру. Мы не стали отказываться, девушки были остроумными в суждениях, отважными в поступках и совсем нескучными в досуге, а мой шестнадцатилетний братишка - не стрелянным воробьем в плане женского начала. Я думал, сходим с ними в кино или театр, а если повезет и они будут не прочь, в институт, на уже не столь буйные танцы диско; после долгой депрессивной зимы не грех немножко и развлечься.
Гостеприимство затянулось. Налегая на анекдоты, шутки-прибаутки, малиновый джем и крепко заваренный чай, мы не заметили как опустились сумерки. Брат уехал на БАМ, в свою студенческую жизнь, а я остался ночевать у озорных девчонок. Утром проснулся на раскладушке… совершенно голым… с нежной Раечкой в объятиях… Чем мы с ней в кромешной тьме занимались, тёщей клянусь, не помню, но в шахматы точно не играли!
Рая не была из Рая и даже не из Ада, она была как все мы - из материнской утробы. Карие с поволокой глазища, плюс конституция прима-балерины, выгодно выделяли её в неразлучной троице разбойниц выпускного курса иняза. Если бы не её близорукость и ниже среднего рост, могла бы заняться рекламой личного гардероба на каком-нибудь советском или заграничном подиуме. Она довольно недёшево, модно и со вкусом одевалась, виртуозно корректировала брови и наносила макияж, транжиря своего папы, дальнобойщика, деньги на всякие шмотки, шузы, золотые и серебряные цацки, щедро одаривая лояльных, но менее обеспеченных подруг. Всё это говорило о том, что девочка никогда нужды ни в чём не знала, живя в достатке и в тёплом окружении родительской заботы. Что касается фатума, то и в этой связи обнаружились странные параллели: ее маму звали, как и нашу, Валентиной, отца, как и нашего, Иваном, младшего, единственного брата, соответственно, Юрием, как и моего, единственного и любимого… Только родилась она не в сентябре, а в ноябре, годом раньше меня. Я пытался её полюбить, ибо несмотря на предъявленный лоск, она оказалась работящей женщиной-подростком, всегда умея выходить из любой ситуации без лишней мороки, нытья и гнева, но моё опаленное сердце тогда рвалось к другой, и смышленая Рая знала к кому.
Наша с ней самопроизвольность не была похожа на сагу о пламенных влюбленных, она походила на встречу двух одиночеств, что разожгли у дороги костер из той, незабываемой песни грузинского мимино*. Мой костер не разгорелся, а за её огонь, что согрел меня в тогдашнюю душевную стужу, я изрядно виноват, хоть и навеки ей благодарен. Эта хрупкая в теле девушка пыталась мне помочь вновь обрести под ногами почву, побуждая выйти из порочного круга своей обиды, взглянув на мир трезвыми, не затуманенными ненавистью глазами. И ей почти удалось воскресить мою утраченную надежду о счастливой жизни, однако, моя сердечная рана была слишком глубока для обычной терапии и не подалась её недолгому лечению. Далекая, но по-прежнему милая Люба стала моим наваждением, вездесущей химерой, золотым эталоном, в сравнении с которой все остальные девушки померкли…
*Мимино по-грузински - это сокол по-русски.
http://www.proza.ru/2016/10/26/9