Глава 11
1.
Бабье лето затянулось всерьез. Стояли дивные, напоенные мягким осенним теплом дни в Подмосковье. Десятиэтажный дом, несколько в стороне от станции, но в живописной роще с рябиновым крапом повсюду, тот самый, в котором нотариус присмотрел откупную квартиру для своей несговорчивой крали, оказался почти новым, недавно заселенным и потому еще не обжитым как следует.
Две смежные комнаты, пустовавшие до сих пор, выглядели, конечно, по сравнению с генеральскими хоромами, жалким бетонным сараем, перегороженным зачем-то посередине. Сероватый низкий потолок нависал над головой полосатыми панелями. Вместо розеток в стене торчали обкусанные усики проводов. От дешевых вздутых обоев воняло пылью и хронической отечественной нищетой.
- Славное гнездышко! – весело расхваливал малометражку на обратном пути Брылевский, ничем не смущенный. – Это же то, о чем ты мечтала, Лиска. Здесь в сто раз лучше, чем в шумном, загазованном центре: дачный район, лес, речка… Вид из окна – одно загляденье!
Он вел свой лимузин по Ярославскому шоссе, не глядя на спутницу и продолжал молоть всякую чепуху в том же духе. Нужно было уболтать ее подписать документы, и чем скорее, тем лучше. Слишком уж вся эта музыка затянулась.
- Что твой квартирант? – переключился он без паузы на другое. – Сидит под замком?
- Ага, торчит целыми днями у покойного в кабинете, – вяло отвечала Лиля Васильевна, явно не вдохновленная перспективой близкого новоселья.
- А твоя невеста? – вдруг спросил нотариус.
- Откуда мне знать.
- Ты же мать, – занервничал почему-то Брылевский и неожиданно злобно пригрозил: – Смотри, если шуры-муры с родственничком заведете – обеим матки выверну наизнанку.
- Ой, напугал, – прыснула Лилька. – Я, может, Жанку замуж за него отдам.
Соли ты мне тогда на чернобурку насыплешь!
- Как так?!..
- Обыкновенно. Их дело молодое. Слюбятся – женятся. Это не с тобой по кустам таскаться.
Брылевский вдруг резко съехал на обочину и затормозил.
- Так на хрена ты мне голову с этой покупкой морочишь? – возмутился он.
- И вовсе нет. Сам пристаешь. И потом, откуда мне знать, захочет мой племянник здесь оставаться или согласится на откуп. Мне квартира – ему баксы.
- У тебя что: чердак набекрень съехал? А моя доля? Или я из тебя, рвань подзаборная,
человека за так делал?!
- Не за так, – цинично усмехнулась шлюха, вытянула пухлые губы и чмокнула ими в воздухе.
- Ну вот что, Лиска, – нотариус пошел на попятный, – не делай глупостей. Ты же знаешь, как я тебя обожаю… Да никогда он женится на Жанке, руку на отсечение!
- А вот этого не нужно – инвалидом останешься. Афганец ее сто раз сватал.
- Какой афганец? С электрички тот, что ли? Ну и пусть. А студент при чем?
- Этот студент – единственный внук генерала Гремина – мой родственник, – вдруг прошипела
Лиля Васильевна чужим сиплым голосом. – Он законный наследник. И ты об этом знаешь лучше, чем все остальные.
Она распахнула дверцу машины, стремительно спрыгнула на траву и пошла вдоль дороги.
Новый оборот дела не вписывался ни в какой расклад. Феликс Эдуардович посидел с минуту в раздумье,
затем вырулил на шоссе, притормозил, сравнявшись с Лилькой, и указал ей на сиденье.
- Ну, хватит. Залезай. Ты хозяйка – тебе и решать, – примирительно сказал он.
- Так бы и раньше, – сдержанно кивнула женщина.
Больше говорить было не о чем, и только у самого дома Брылевский, вдруг, театрально, по-барски расхохотался.
- Ну Лиска, ай да хитрованша! Все рассчитала, лучше любого адвоката. Твоя взяла! Что ж, приглашай молодых на пикник по такому случаю. Пир горой закатим. Коль вы, наследнички, поладили меж собой – и мне спокойней. А то неровен час – завещание всплывет или еще что, поди знай, как суд рассудит, – он двусмысленно ухмыльнулся. – Я ж только о твоей выгоде пекся, Лисуня.
- Вот и женись на мне, – неожиданно предложила содержанка вполне серьезно, вперив твердый взгляд в бесстыжие глаза партнера, – две свадьбы сыграем.
Нокаутированный нотариус беззвучно поймал ртом воздух, облизнул губы и поперхнулся собственной слюной. От этой спятившей бабешки такой наглости он не ждал. Рука его сжалась, он мысленно захватил ее мягкое горло в кулак и стал давить изо всех сил… Лилька, между тем, скрылась в подъезде, вихляя круглыми бедрами.
Идея разделаться разом с этим оборзевшим тагильским выводком, возомнившим себя москвичами, являлась ему еще раньше, но теперь, после последнего заявления Лильки, он отчетливо понял, что приперт к стене окончательно и выбора больше не остается.
Главной помехой был, конечно, неожиданно примкнувший к ним студент. Не засветись летом греминский вы****ыш на Петровке, его бы даже искать серьезно не стали: мало ли приезжих гинет в столице? И заказать такого сопливого пижона можно по дешевке. Но, во-первых, его надо выманить отсюда подальше, во-вторых, уничтожить бесследно, чтоб никаких там опознаний… а в-третьих, дело осложняла донельзя эта шалава – она что-то почуяла и растопорщила свои ядовитые иглы во все стороны.
Притом действовать нужно было без промедления, каждый час добавлял новых хлопот и риска. Лакомый кусок, вокруг которого так долго вился Брылевский, уплывал из-под носа.
2.
Лежа на жестком кабинетном диване, Гоша механически листал книжку братьев Стругацких и обдумывал вновь и вновь то, что случилось. Объявление в «Комсомолке» о розыске Али не только не тревожило его, а наоборот, злило невероятно. «Ну, и куда же она подалась, интересно?» – размышлял ревнивый жених, подогревая свою неприязнь глотками дешевой водки из хрустального большого стакана. Если б в Одессу, то мать немедленно сообщила бы сюда. Значит, имелся другой, запасной вариант. Конечно же, как он сразу не догадался! Выдумки все это про домашний арест… И про беременность тоже, скорее всего.
Но среди его пьяных расплывчатых мыслей прорезывалась одна, которую он гнал от себя, но которая упрямо проступала все четче: она не поверила…
Она ему не поверила! Или была где-то неподалеку в ту ночь и не призналась потом.
Никто в целом мире не мог знать про него правды, кроме Альки. Но она поклялась. Поклялась и сдержала слово: подтвердила его алиби на допросе, его неотлучность в ночь убийства. Подтвердили это и охранники Зеленых дач. Их хронометры не соврали: он пересек проходную в 23.37, и только утром менты достали его из коттеджа Рыкова.
Но была еще целая ночь… Он, конечно же, рвался к деду, и Алька согласилась рискнуть. На хозяйственном дворе, за прачечной, приварили новую калитку к стойкам. Сигнализация висела на арке, а датчики на период ремонта отключили для удобства покраски. Кроме того, калитку неплотно подогнали к забору, оставалась приличная щель. Вот в эту щель он и пролез.
Что случилось потом? Что, что, что?! «Ах, как вам это интересно», – пьяно злорадствовал Игорь в немую пустоту кабинета. Старый хрыч получил по заслугам. Нечего скряжничать. Внуку родному ржавую тачку пожалел. А сам-то морфиниста гнилого вскормил. Моралист хреновый!
Ни сберкнижек, ни завещания в незапертом сейфе не оказалось. Под руки все время лез лиловый дамский зонтик… Игорь перерыл вверх дном не только бумаги, но и личные вещи деда. За отпечатки пальцев нужды беспокоиться не было, он ведь жил в этом доме. А несгибаемый генерал, напившись загодя снотворного, спал беспробудно с двумя дырками в черепе.
Мог, конечно, и наркоман прихватить бумаги. Точно… Сберкнижки – на предъявителя, а завещание – в огонь. Будто не было никакого завещания и все! Поди, докажи теперь. И он бросился за Денисом вдогонку.
Тот же порядок мыслей, что и тогда, одолевал Игоря сегодня. Нервы сдавали. Он готов был колотиться башкой об стену, только бы выколотить наружу и изничтожить всякий раз оживавшую в памяти картину: лунный свет, отраженный в синеватом блеске убегавших рельсов, запрокинутая на шпалу растрепанная голова и высокая белая шея с острым кадыком кверху… Он опоздал. Кто-то дважды опередил его в ту зловещую ночь.
Ослепленный мистическим страхом, Игорь зачем-то побежал по шпалам, затем свернул на капустное поле и едва не сошел с ума, спотыкаясь о круглые качаны в шуршащих оборках широких листьев, торчащие повсюду, как вкопанные кем-то башки в испанских фестончатых воротниках. С трудом выбрался он на шоссе, почти у самого леса свернул к дачам, в последнюю минуту вспомнил, что через проходную нельзя, снова покружил и вышел, наконец, к калитке.
Аля ждала его на крыльце, закутавшись в шаль.
Было не холодно, но девушка мелко дрожала, когда он без сил опустился рядом.
- Деда убили, – сказал он тихо и заплакал.
- Не бойся, – ответила Алька, прижимаясь к нему, – я никому не скажу.
- Опоздал я… своими руками задушил бы гада, – лицемерно врал Игорь, скрывая свой страх и досаду.
Она вдруг подняла на него удивленные глаза, решительно отстранилась, поднялась и пошла в дом.
- Сберкнижки забрали, – продолжал скулить парень, как слепой цепляя ногами ступени и поднимаясь вслед по лестнице, – я ничего не нашел. Все теперь пропадет пропадом, и квартира, и дача…
- Ну и пусть. Нас ведь не разлучить никому. Правда? – скороговоркой выпалила Аля, мельком взглянув на жалкого избранника и отведя глаза в сторону. – Я тебя ментам не сдам, – добавила она после томительной паузы. – Только забери меня побыстрей отсюда.
- Как? – вздохнул Гоша.
- Да как хочешь, хоть выкради, – невесело пошутила она.
Никаких других слов он больше не услышал. Еще долго после стоял под горячим душем, наконец забрался к ней под одеяло, прижался всем телом, обнял, осторожно поцеловал родинку на плече, но она не ответила ему. Аля спала. Или притворялась, что спит.
Рассеянный взгляд, замутненный в запое, неожиданно выхватил абзац из книжки: «И Он молвил в великой тоске: “По настоящему Мне следовало бы всех вас, сволочей, уничтожить до одного, но Я устал. Я ужасно устал…”»
«Черт! – простонал сквозь зубы Гошка, отшвыривая в сторону потрепанный томик и с отвращением заглатывая очередную порцию мерзкой ларечной водки. – Достал же, гэбист ебучий! Презирал меня от рождения, ненавидел с самого детства... Сам, небось, людей расстреливал пачками… Что, схлопотал свинцовых галушек напоследок? Кончилось ваше время, совки трусливые. Ничего, я и без твоих вонючих бабок проживу, своим умом сорву банк».
Потом он с пьяной горечью снова переметнулся мысленно к Альке: «Прыткая мышка! От папаши-людоеда из-под носа смылась. Туманный Альбион ей, видите, не по вкусу. А меня за что подставить хотела?! – Гошка едва не взвыл. – Не вышло, цаца заморская. Миллионерша, как же, счет в швейцарском банке! Беременность какую-то выдумала. «Забери, укради...» – хороши игрушечки! Аленький-маленький… Поверил, дурак, ради тебя одной вляпался по уши. Назад приперся: нате, вяжите, тащите преступника на нары. Как же! Дочку кремлевского коменданта умыкнул. Доказывай костоломам, что верблюд не ты. А она, тем временем, трали-вали… с принцем датским упорхнула в обнимку, венские вальсы танцует и обхохатывается. Все хороши, морды сытые!»
Он резко сел и затряс головой, как параличный, сомкнув красные воспаленные веки. Счастливая пара, кружась под зонтиком, остроконечным лиловым веретеном впивалась в мозг. «А если все-таки видела?» – холодный пот выступил на висках.
- Жанка! – вырвалось из опаленной спиртным глотки.
Ладненькая черноглазая девчонка прошмыгнула в комнату.
- Чего тебе? Я оладьев испекла. Хочешь, принесу? Вкусные, со сметанкой.
- Поди ко мне…
- Нельзя, сейчас мамка прийти может, орать начнет.
- А ты дверь в кабинет на ключ запри, – капризно канючил Гошка,
притягивая к себе девчонку и просовывая руку между ее колен.
- Да не лезь ты! – отпихивалась Жанна, пугливо озираясь по сторонам.
Но парень уже дотянулся до заветного места, и она откинулась навзничь, предоставив ему возможность наслаждаться по вкусу сколько угодно. Бесстыже задрав кверху футболку, он жадно целовал ее смуглое тельце, гладкое и упругое, с пушистым ромбиком внизу живота, отчаянно пытаясь забыться.
Ни с кем ничего подобного он раньше не делал. Эта девчонка в постели не противилась ничему: можно было разглядывать ее росистый нежный цветок на выпуклом холмике, раскрывать его лепестки, погружать пальцы вглубь, замирая, ощупывать изнутри и, доводя ее до экстаза, выпускать своего львенка на волю, позволять ему буйствовать со всей прытью, не заботясь ни о чем больше. Она не ныла, не уставала и только повизгивала от удовольствия, становясь часто в такие позы, от которых у парня темнело в глазах.
Наигравшись до головокружения друг с другом, оба задремали, позабыв про незапертые двери, распахнутые, ко всему, сквозняком настежь. И чудная картина любовной идиллии явилась удивленной метрессе, едва она переступила порог: белокожий юный атлет, совершенно голый и обессиленный, привольно раскинулся на ковре в обнимку с ее смуглой кудрявой дочкой.
3.
Бессонница никогда не мучила Валерию так сильно, как в первую ночь по возвращению из Архангельска. Ни одной мысли, между тем, не лезло в голову, только предчувствие чего-то, чему она не могла найти определение ни в словах, ни в образах, заполняло каждую клеточку нервной какой-то дрожью. Не помог ни коньяк, влитый в нее почти насильно неугомонной Фаиной, ни мятный чай, ни медленный счет чуть ли ни до миллиона. Сна не было. В конце концов она принялась звонить Валентину в Якутск – разница в семь часов при такой ситуации играла на руку. Но ни дома, ни на работе его не оказалось. К тому же ей сообщили, что редактор вылетел в командировку и неизвестно, когда будет.
Помянув недобрым словом непоседливость друзяки, она растерянно как-то вспомнила о сыне, но тотчас отогнала от себя робкую попытку вникнуть в логический ход его поступков. Ей хотелось бы, конечно, оправдать свое чадо, но душа протестовала всеми фибрами, и ничего с этим поделать было нельзя. Генетическая порядочность – атавизм эдакий! – уже давно осложняла ей жизнь до крайности, она физически страдала от бесчестья, подлости, хамства и многих других вещей, ставших обыденными и, более того, необходимыми для выживания сейчас.
Гонимая, но все равно пробивавшая гвоздем сознание мысль о трусости и предательстве собственного сына была мучительной и нестерпимой.
«Не судите и не судимы будете…» – твердила она про себя, вконец изводясь от того, что не нашла способа объясниться с Игорем, помочь ему в чем-то запутанном и сложном, чего он не захотел или не смог никому доверить. Но она мать… она должна была понять, простить любой грех и подсказать выход.
«Надо поговорить… Надо созвониться с ним утром. Ведь кроме личной жизни, есть еще учеба, обязанности какие-то. Надо же что-то решать…» – и ухватившись мысленно за повод непременно озадачить его этими судьбоносными вопросами, она немного успокоилась. Не имеет значения, с чего начать разговор, лишь бы он пошел на контакт.
Сонный бриз вяло шевелил за окном крупные листья ореха, они ожившими пятнистыми тенями скользили по полу. Загадочный лунный свет волновал оголенные нервы, возбуждал измученное воображение, и Валерия, постепенно поддавшись странным каким-то фантазиям и причудливым образам, задремала почти под утро.
Разбудил ее телефонный звонок, продолбавшися в сонное сознание прерывистыми гудками.
- Привет, Стекоза! Я так и знал, что ты появилась. Как успехи?
Это был голос Попика. Сдержавшись от искушения послать его куда подальше, Лера ответила:
- Нормально. Договор на десять вагонов бумаги в портфеле.
- Класс! Знаешь, что это такое? Это наша победа на выборах!
- Не кажи «гоп»…
- В гости к тебе сейчас можно? – понижая голос, робко спросил Попик.
Ну, правда, очень надо поговорить. Честное слово.
- Подождешь, если надо, – грубо ответила Лера, не воспринимая мягкой тональности
вежливой просьбы. – К двенадцати приезжай на Соборку в офис, там и поговорим.
- Не могу, – в тон ей, отрезал Мишка, – и потом, нельзя мне шляться по городу,
на фига лишние разговоры.
- А ко мне можно?
- Это частное дело. Ну, как хочешь. Тогда давай официально, у меня. Скажем, в 16.00., идет?
- Ладно, – буркнула Лера, кладя на рычаг трубку.
Нужно было вставать и начинать непростой день. Нужно было жить дальше и что-то предпринимать. Да, но когда мысленно она возвратилась к проблемам сына, ей стало не по себе.
Умывшись, Валерия подсела к телефону и набрала московский номер генеральской квартиры на Кутузовском. Где-то в подсознании отдалось скрытой болью, что голос отца, уверенный и бодрый голос кадрового офицера, звучит теперь только в сердце… Ей ответила женщина:
- Его нет.
- Лиля Васильевна, это вы? – спросила Лера и назвалась сама, она подчеркнуто
официально держалась с «родственницей».
- А, привет, золовка, – откликнулась та на другом конце. – Теперь не скоро жди своего домой.
Амуры у него с моей дочкой.
- Ополоумели вы, что ли? – Лера едва не выронила трубку из рук. – Она же школьница!
- Уж прямо! Здесь тебе не казарменная муштра, пусть трахаются на здоровье.
Закусив губу и зажав трубку рукой, Валерия выпустила в утренний воздух длинную тираду грубого и сочного русского мата на сленге портовых грузчиков, которым в совершенстве владеют все коренные одесситы, с потомственными интеллигентами в том числе.
- …вот что… – что именно она сейчас скажет вдове покойного «братца» – убийцы собственного приемного родителя, в голове фокусировалось плохо, губы терпли, и язык туго ворочался во рту. – Вот что, – повторилась она, – пусть Гошка мне перезвонит.
В трубке раздался короткий смешок.
- У меня восьмерка отключена за неуплату. Сама звони, если хочешь. Только он говорить с тобой не станет.
- Это почему же?!
- Имеет он вас всех в задницу, – авторитетно заявила Лилька. – У них, молодых, свои планы.
Квартира к тому же его, а я им не помеха.
- Что значит «его»? – удивилась Валерия, с опозданием догоняя, какую глупость сморозила.
- Можно подумать, что ты от наследства отказываешься, – фыркнула сводница. – А если даже и да, то уж твой-то красавец своего не упустит. Смекалистый парнишка. Моя тоже не пальцем сделана. Ха-ха… Видать, на роду нам породниться написано.
Нахалка бросила трубку, а Лера, замерев, с минуту еще сидела в обнимку с телефоном.
Незнакомая ей Алька почему-то, вдруг, представилась здесь, на пороге, с безобразно обвислым животом так явственно, что она вздрогнула и шваркнула трубкой по рычагу, едва не разнеся аппарат на части. Но подсознательная солидарность с бедовой девчонкой, сбежавшей из больницы, ради сохранения жизни своего малыша, уже повязала ее сердце; зов крови, знакомый даже самым закостенелым, черствым эгоистам, будил неспокойную совесть. Что делать? Где искать беглянку, если даже всесильный отец упустил дочку?
«Черт с ним, с Гошкой, – в сердцах подумала Лера, – он здоров, как жеребец, ему двадцать лет. Не ребенок, раз девок топчет вовсю. Столичной жизни захотел? Так окунайся же в нее по макушку, вперед, флаг тебе в руки». Потом она вспомнила о разговоре с Фаиной. Может быть, связаться с отцом девочки? И тут же одернула себя: «Нет! Зачем? Чем я могу помочь сейчас? Вот если она объявится…»
Но если Алька и в самом деле доберется сюда, то как тогда быть с этим идиотом? Как прекратить его московские шашни и вправить повернутые мозги? Воображение уже рисовало и ту малую, от горшка полвершка, с пузом… Ну, убила бы подлеца! Весь в папочку. Трахнулся и смотал удочки.
«Зачем же тогда он мчался в Москву и лазил по больницам?» – сама себе недоуменно возражала она. Да, логика ее мальчика не поддавалась никакой расшифровке.
Спустя пару часов, сидя в пустом офисе на единственном стуле, Валерия обдумывала предстоящий разговор с Попиком. Договор, привезенный из Архангельска, имел массу проколов. Бумажники категорически отвергли денежные расчеты и потребовали продуктовый бартер. Это добавляло головной боли. Похоже, что деньги превращались в какие-то абстрактные условные символы, притом менявшие свои пропорции чуть ли не ежедневно.
Кроме того, сахар, оказывается, успел стать за лето «стратегическим» сырьем и не подлежал вывозу за пределы области без специальной лицензии. Этот вселенский бардак, в котором действовал принцип «спасайся, кто может», теперь назывался рынком, и важно было кровь из носу застолбить свое место в его рядах, чтобы не остаться на бобах в прямом, а не в фигуральном смысле.
Так же четко Лера понимала, что Попик и пальцем не пошевелит без своей личной выгоды. Отбивая для себя нишу в издательском бизнесе, нужно было просчитать, какую же цену он запросит? Впрочем, бумага требовалась ему позарез: вызревала скандальная, грязная предвыборная компания, дававшая внуку политкаторжан тот самый шанс прибрать к рукам Южную Пальмиру, о котором еще недавно он же, бывший заводила успенской шпаны, и в снах не ведал.
Лера поднялась из-за стола, обвела свой пустынный офис глазами и только сейчас сообразила, что здесь отсутствует главный атрибут обстановки – нормальное зеркало. Нет, пудреница в сумке, конечно, имелась, но для комфортного самоощущения деловой женщины большого зеркала явно недоставало. «Завтра же непременно займусь мебелью», – решила она и направилась к выходу, автоматически припоминая, что ничего, кроме вьетнамских ковриков, пластмассовых вешалок и нагромождения невероятно вонючих перовых подушек местного производства, в витрине центрального магазина не выставлялось с весны.
Немного прогулявшись по бульвару, она поднялась по помпезной лестнице парадного подъезда в резиденцию бывших и нынешних градоначальников точно к назначенному часу, минута в минуту. Ее пропустили в кабинет без малейшей задержки, хотя в приемной, как обычно, толпились неврастеничного вида просители. Хозяин райисполкома, очевидно, ожидал эту важную для него встречу и ни с кем другим не желал общаться.
- Ну, рад тебя видеть, соскучился страшно, – сказал шагнувший навстречу Попик, целуя Валерию в щеку и усаживая не в кресло, а на диван. – Значит, можно поздравить, договор ты сшибла. Чего хотят? Денег?
Он присел рядом и принялся разглядывать женщину в упор блестящими масляными глазами с откровенным удовольствием.
- Сахару… Сахару хотят! Баш на баш.
- Вот сукины дети, банковские платежи теперь не в счет! Вконец обнаглели.
- А ты чем лучше? Сам же и подкручиваешь фитиль до упора, –презрительно возразила Лера, – если хочешь получить свою долю бумаги, сваргань лицензию и подскажи, как закупки делать.
- С лицензией нет проблем, а вот с закупками… Надо подумать.
Игривым прищуренным взглядом он явно намекал на то, от чего будет зависеть такая подсказка, поглаживая при этом ладонью круглое глянцевое колено несговорчивой пассии.
- Шевели, шевели мозгами, Миша, только поживей, – высвобождая колено и убирая в сторону его руку, заметила гостья. – Времени-то в обрез. Когда начнут листовками заборы обклеивать, поздно будет.
- Спонсор твой рыжий пусть наличку везет, – фыркнул Попик, – а я свое дело сделаю. Получишь лицензию, не волнуйся. И склады дам на товарной. Только закупки искать по области бесполезно. Пусто. Выгребли все, до последней скорлупки. Сахар оптовики по сусекам хоронят. Цены сами накручивают. Там моей власти нету.
- Ага, власть твоя до калитки, значит, – съязвила Валерия.
- Ничего, Стрекоза, ты мне все калитки отпереть поможешь.
- Уж прямо, других забот нет!
- Поможешь, куда денешься, – сказал Попик тихо, но с такой твердостью, что Лера почему-то смутилась. – Вместе и до конца пойдем, – добавил он, глядя прямо в глаза и беря ее за руки. – Я ж говорил тебе, что свободен, а будущему мэру негоже холостяком шляться. Для здоровья вредно, потом, разговоры пойдут, еще ориентацию какую-нибудь приплетут. Можешь считать, что я тебе на полном серьезе официальное предложение делаю. Пойдешь за меня замуж, Стрекоза?
Лера невольно отдернула руки и резко поднялась с дивана.
- Вот что, Попик, – выдавила она раздельно, но голос предательски дрогнул, – я ничего не слышала, а ты ничего не говорил. Прощай. Мне, знаешь, вот так на сегодня… – и обескураженная женщина провела по горлу ребром ладони.
Попик смотрел на нее спокойно и выжидательно, ничуть не смутившись бурной реакцией. Она ушла, широко распахнув дверь, и еще несколько секунд в проеме мелькала ее напряженно выпрямленная спина.
Застигнутая врасплох на сей раз не шуточным предложением бывшего соседа, ненавистного ей, кстати, с самого детства, Лера все же не представляла реально опасности и цинизма вынужденных с ним отношений. Она не знала еще, что за день до утреннего звонка на счет издательства «Гармонд» поступила круглая сумма с шестью нулями и что сам управляющий банком сообщил об этом Попику.
Зато Попик более чем трезво отнесся к полученной информации. Эта женщина, оказывается, стоила и в самом деле слишком дорого, чтобы развлекаться с ней мимоходом. О такой партии Попик подумывал давно. Валерия устраивала его во всех отношениях, включая внешность, деловые качества и финансовое обеспечение. Впрочем тот, кто назначил ей такую цену, тоже положил на нее глаз. Безответная любовь Вальки Родина была издавна всем известна.
«Что ж, ставки сделаны, господа. Пусть обмозгует… в такой поворот бабе, конечно, вписаться сложно…» – пробормотал задумчиво кандидат на высокий пост, уверенный, однако, по-прежнему в себе и в том, что предложение его не останется безответным.
********************
Продолжение следует