Рассказ разместила с разрешения автора, моей дочери Куликовой Марии.
Привычной до войны жизнью деревня жить так и не научилась. И раньше было не легко, деревне никогда не было легко, но сейчас каждый дом был опустошён, каждый нёс свою потерю, что виделась не только в ранних сединах девичьих кос и морщинах совсем не старых мужчин. Деревня каждым оставшимся в ней человеком трудилась, как умела, но дух её если и не был сломлен, то был вымотан от переживаний.
Петра вывел из воспоминаний звонкий соседский петух.
- Эх, я уже чуть не дед! Сколько же времени прошло, малыши мои вымахали, стали людьми. Да и я, чего уж скрывать, жил, старался пригодиться тем, что осталось. Пусть не целый организм, но приспособил же я его к делу!
Так уже целых двадцать лет, будучи "нецелым", Пётр выпасывал коров и молодняк на сельском пастбище. Поголовье его стада насчитывало до шестидесяти голов.Дружно мычащие скотинки привязывались к нему очень скоро. Потом в течение положенных им лет с охотой и послушанием шли на выгул.
А теперь, в это лето, Пётр чувствовал, что это деревенское дело ему не по силам.
- Хитро ли, милые вы мои , поизносился я, - говорил он хозяюшкам. - Поищите кого-нибудь ещё, другого. Поновее что ли. Руки-то мои не болят - их ведь и нет почти, да вот ногами не могу теперь в такие дали топать. А ежели ваша скотинка уйдёт от меня? С моими нынешними скоростями мне только осла выгуливать, что на месте весь день готов стоять. Поищите девчоночки, прошу уж вас очень.
Всё это не раз говаривал Пётр ещё с наступлением осени:
- Целая зима впереди, справитесь!
Но не справились, не нашли. Мужики, что и были "поновее, да половчее", на колхозных полях вели весенние дела. Как-никак сезон, пришла посевная. Да и техника поступила новая, что давно ждали! Вернувшиеся же с войны старятся вместе и потому тоже не могут помочь.
- Пётр Сергеевич, - не унимались женщины уже в мае,- ну, попробуй ещё хоть по началу. Бурёнки-то наши попривыкли к тебе за эти годы. Ты же только свистнешь - они тут как тут. Кнутом своим взмахнёшь - они все как в армии - ровным строем идут! Песни свои любимые даже если негромко споёшь - и стоят спокойно, и молоко сразу вкуснее. Пётр Сергеевич, решись. Мы же тебя отблагодарим, не бойся.
- Вы же знаете, что не за подарки ваши все лета я тропки наминал вокруг деревни. Тошненько, девочки, мне стало, совсем тошненько. Уж простите.
Хозяйки уходили со двора Ильиных в немом раздумье.
Укорять своего многолетнего пастуха ни у кого не было и мысли, а вот что делать со своими бурёнками - никто не знал.
- Марусь, ты нонче куда свою Ромашку приставишь? - Услышал Пётр говор соседок, когда у крыльца правил косу. Пётр -то говорит, не могёт боле. А нам-то что делать?
- Да во двор выпущу, Егоровна. Куда мне её ещё девать? Меня ферма ждать не станет, ежели до пастбища гонять скотинку каждый день. Может, сам что привезёт ей для прокорма, на первое время.
Соседки, охая, потихоньку разошлись. Пётр, отложив дело, вышел на дорогу.
- Эх, девоньки мои, да я бы помог вам. - Взгляд коснулся церкви за озером. - Мы бы и ко Христу за пазуху сходили. Велико ли - километров пять. И травка там половчее, и водица близенько.
Пётр замер в тяжких думах.
- Я же не могу. Родненькие, я не могу. Время моё ушло, не пожалело.
Так, ничего не решив, все начали свои весенние дела. Весна помогала, чем могла: и погоду ловкую устроила, и траву в рост пустила, и черёмухе цвет дала бросить. По утрам раньше всех на дорогу выходил подпасок Петра Алексей. Лет пять они вместе были провожатыми у деревенских коровушек. Помнится, пару лет назад случился у них такой разговор:
- Ты, Лёха, молодец!
- Пётр Сергеевич, Вы чего это? С чего это я вдруг молодец?
- Да с того, Лёшенька, с того, что уж очень помог ты мне. И не только мне. Мы с тобой в масштабах деревни очень, понимаешь, очень ценные люди. Ты - парень молодой, все сейчас вон молодые на трактор садятся - и в поле, другие - на машину и в город. Те, что в полях с пОтом по спине, те,конечно, очень ценны по своей натуре, а те что в городе - как их заценивать станешь - не при глазах. Может, тоже дело доброе делают, но для чужой земли, для асфальту.
Пётр глянул на своего Лёху, тот весь разговор рассматривал наставника и дивился. Не первый день знакомы, не первый год вместе работают, не одну крынку молока в полях на двоих выпили, а тут такие размышления!
- Ты вот отчего решил в поле ходить?
- Да я ... задумался Алексей, - нравится мне тут. Мамка утром соберёт котомку, меня уж и будить не надо - ноги на дороге. Вернее, в поле. И дело вовсе не в красоте, я ж не любоваться сюда хожу, хоть и это тоже, конечно, есть. Я здесь по - особенному даже дышу. Мне зимой тяжеленько как-то - всё не хватает чего-то. А вот летом - тут всё по мне, всё по нраву.
- Тебе, Алексей, стихи писать надо, или картины, - с улыбкой заметил Пётр Сергеевич. - Ты дух деревни почуял, об этом надо, как говорится, живописно рассказать.
- Да я уж и сам подумывал, - со скромной улыбкой отметил Лёша.- Иногда так всё сложится, ну словно я поэт, не великий, но поэт.
- Складывай,Лёша, складывай. Мы с тобой здесь не зря. Земля нам одно даёт, мы ей - другое. Главное, чтобы всё с чувством, с душой.
У тебя, может, есть уже что? Почитай.
Алексей почувствовал неловкость. Но взгляд Петра Сергеевича пробудил у Алексея желание сказать те слова, что хранились в душе.
- Я иду сегодня утром по особенной земле,
Умываюсь осторожно я в прохладной той росе,
Слышу ветер, что волнами пробегает по листве,
Вижу солнце, что сегодня дарит свет тебе и мне.
Чувствуя, что поэтом Алексей станет не скоро, расстраивать парнишку не стал.
- Молодец, Алёша, молодец! Пробуй и далее. А сейчас пошли, пора нам.
В эту весну Алексей вспоминал ту беседу по душам не раз. Пётр Сергеевич был ему по отношению - как отец. Отца, правда, Алёша так и не узнал. Забрали на войну в последний год, домой пришла лишь похоронка. Мать его, Надежда, всё ждала, хотела сказать:
- Вернись, продолжение твоё ношу, дитя твоё под сердцем у меня.
Да не сказались, лишь выплакались слова над страшным листом бумаги.