Кикимора сидела на ее любимом камне у самой кромки воды и делала себе декупаж. На самом деле то, что она делала, называлось маникюр, но слово «декупаж» ей было больше по душе.
Малахольный с начальником заставы пристроились в тени генеалогического дерева и играли в нарды. Малахольный, как обычно, мухлевал и выкидывал куш за кушем, но проигрывал тактически. Начальник заставы был изрядно пьян и страдал свойственным всему офицерству многословием.
- Погранцы - это тебе ни кто-нибудь. Это зеленые фуражки, понял, душа твоя гражданская. Мы не чета каким-нибудь беретам или пилоткам, мы – фуражки. Зеленые. И мы всегда первые. Понял. Первые…. Вот я сижу тут с вами такой рассякой, а мои бойцы там со старшиной третьи сутки не спят, готовятся к прохождению парадным маршем на День города…
Кикимора вполуха слушала пламенную речь человека в пагонах, и на ее тонких устах блуждала загадочная улыбка.
- Мы, Вань, тоже зеленые.
Празднование Дня города должно было начаться у памятника отцам-основателям. На самом деле никаких основателей города не было. Их придумал с большого бодуна учитель истории одной из местных школ. Идея прижилась. После короткого митинга и троекратного салюта бойцы пограничники продемонстрируют приемы владения оружием, пройдут торжественным маршем по главной улице города и уведут за собой толпу восторженных горожан в сторону центральной площади, где и должно было развернуться главное действо: торжественный выезд исторической реликвии, кареты 18-го века запряженной шестеркой лошадей. На самом деле никакой реликвии у города не было, карету смастерил учитель труда одной из местных школ, не выходя из очередного запоя. Смастерил и сам себе удивился, когда протрезвел. Можем, если захотим.
На карете под звуки гимна города, того самого сочиненного неизвестным автором в честь освобождения города от Наполеоновских войск, к горожанам должны были выехать торжественно и возвышенно представители администрации. На самом деле ноты марша были давным-давно утеряны (да и были ли они вообще), а новую версию сочинил местный Никола Паганини и Джузеппе Верди в одном лице, он же учитель музыки одной из местных школ, сочинил экспромтом, пытаясь на спор исполнить Полонез на одной струне. Получилось торжественно и возвышенно. То, что надо.
Там же на главной площади отцам города (нынешним) предстояло провести тожественный митинг с награждением грамотами и ценными подарками горожан внесших весомый в клад в дело процветания города в текущем году. И только тогда на сцену должен был выйти флейтист-дудочник, этакий Крысолов, чья задача была увлечь за собой всю толпу в городской парк для массовых гуляний, с дрессированными медведями, цыганами, клоунами-скоморохами, невиданными аттракционами, кулачными боями и другими народными потехами, а так же многочисленными увеселительными заведениями, где, по замыслу организаторов, горожане и должны были оставить свои денежки.
Все не заладилось с самого начала. Местный оратор, умелый кукловод, мастер слова и интонации, который на раз, два три мог толпу завести, развеселить или успокоить, не смог удержать внимание публики во время митинга у памятника отцам-основателям. Оратор легко кончиками пальцев поиграл на струнах человеческих душ, и первые слезы уже покатились по щекам впечатлительных барышень, и он уже готов был завершить процесс своим излюбленным риторическим приемом, как вдруг: Цок, цок, цок. Что такое?
Народ начал оборачиваться в поисках невидимой лошади. Цок, цок, цок. Выступающий сделал паузу. Цок, цок, цок. Не конкурировать же ему с лошадью, и после недолгих раздумий оратор отказался от дальнейшей борьбы. Он сделал незаметный знак. И на сцену вышли бойцы – пограничники. Богатыри, красавцы. Прозвучала команда и воздух разорвал сухой треск выстрелов. Трехкратный салют и построение для торжественного марша. До блеска начищенные сапоги, белые перчатки, аксельбанты. Дети пришли в восторг, мамы оказались на грани экстаза. А папы… А папы не могли оторвать глаз от верховой фигуры женщины в глубине сквера. Чеканя шаг, бойцы пограничники двинулись по главной улице города. Рядом с ними по старинной традиции, копируя все - движения, осанку и даже выражение лиц, маршировала детвора. Мамы, переглянувшись и сделав ради приличия паузу, тронулись следом. А вот папы… А вот куда девались папы никто и не заметил. Нет, заметила одна маленькая девочка, которая была слишком девочка, чтобы идти строем рядом с мальчиками, и слишком маленькая, чтобы разделить восторг мамы по поводу аксельбантов.
- Папа,- сказала она, показывая на женщину в костюме амазонки.- Ты куда? Это же кикимора. Ты что не видишь?
- Что ты понимаешь, девочка,- рассеянно ответил папа и исчез в глубине сквера, где величавая наездница уже тронула лошадь и увела за собой всех мужчин города.
Детвора мужественно держала строй, но на мосту произошло непредвиденное, кто-то восторженно закричал:
- Смотрите черепахи!
И все дружно повисли на перилах моста. И действительно тихое течение некогда могучей реки с характерным названием «Переплюйка» несло небольшую флотилию огромных диковинных черепах. Они проплыли под мостом в направлении городских озер, которые кто-то когда-то прозвал Воробьевыми прудами. Дети с восторженными криками спустились на набережную и побежали вслед.
Мамы чинно и степенно небольшими группами по двое, по трое, ведя светские беседы, ушли за бойцами пограничниками.
И только когда солдаты выстроились в шеренгу на площади и сделали «На караул», оркестр заиграл гимн города, торжественно и возвышенно, а на горизонте появилась карета запряженная шестеркой лошадей, мамы спохватились. Спохватились и в ужасе заметались.
- А где же дети?
- На прудах они, - произнес кто-то, из тех, кто всегда все знает.
- Как на прудах? Ах, ох, ой-ой-ой.
И площадь в мгновение ока опустела. Сиротливо стоял в полной боевой готовности флейтист - дудочник, он же крысолов, да рассеянно смотрели по сторонам отцы (нынешние) города.
Мамы изрядно переволновавшись и взопрев добежали, наконец, до прудов.
Напрасно в парке ожидали посетителей, стыли горячие закуски, грелась в запотелых графинах водка, пустовали диковинные аттракционы, уныло бродили по дорожкам парка скоморохи, спал под елкой дрессированный медведь. Главное действо происходило на прудах, где все с восторгом наблюдали за показательными выступлениями черепах-синхронисток, потом были катания, одиночные и групповые, и купания, и погружения, и фото на память. И главное, все от души и все бесплатно. Кто-то в костюме королевского пингвина принес большую коробку мороженного и стал всех угощать. Пример оказался заразительным.
Гениальный, детально продуманный план терпел фиаско. Детей за уши не возможно было оттащить от черепах, мамы уже пришли в себя и от детей не шагу. Мужчины и вовсе исчезли в неизвестном направлении.
Последняя надежда организаторов праздника - молодежь к обеду проснулась и к шести пополудни собралась у городского фонтана. Радостная новость тут же достигла торговых рядов в парке. Над мангалами взвились сизые дымки, цыгане разбудили медведя, надувные аттракционы распахнули двери. Но, увы и ах.
Когда в толпе появились шустрые молодые ребята с предложением, «ну, че пора прошвырнуться в парк, что ли», в небе послышался шум огромных крыльев, и прямо в фонтан приземлилась стая розовых фламинго.
- Вау. Вот это да. Пеликаны.
- Сам ты пеликан. Это фламинги. Смотри, танцуют. Прикольно.
Фламинги разбились по парам и закружились тожественно и возвышенно. Легкие движения воздушного танца зачаровывали. Девушки, выпускницы хореографической школы, пытались им подражать. Флейтист-дудочник, бывший крысолов, стал подбирать мелодию, где –то в тени плакучей ивы тихо заиграла скрипка. Девушки увлекли мальчиков. Образовался водоворот, который затягивал все больше и больше людей, в танце кружились прохожие, в танце кружились мамы, которые уложив детишек спать, вышли подышать вечерним воздухом, в танце кружились папы, которые, проложив вокруг города первый пеше-конный маршрут, уставшие, но довольные с ветерком и матерком возвращались домой. Весь город кружился в танце. Кто-то в костюме королевского пингвина раздавал прохладительные напитки и воздушные шарики, совершенно бесплатно.
А рядом со скрипачом укрытая от посторонних глаз тонкими ветвями плакучей ивы стояла худенькая женщина в зеленом наряде и загадочно улыбалась.
- Совсем неосмотрительно с вашей, мамаши, было оставлять сегодня детей самих дома. Ой, совсем неосмотрительно. Хе-хе-хе.
Ох, и визжали детки той ночью. Долго еще по ночам им чудились страшные звуки: что-то шуршало в шкафах и на антресолях, гремело посудой на кухне, скрипели половицы, шлепало босыми ногами по полу, из-под кроватей доносился скрежет зубов и царапание когтей, а еще пыхтение, кряхтение и ухание, что-то глухо завывало в вентиляционных каналах, а из темных углов выползали страшные тени…
Ох, и визжали детки той ночью от восторга.
Кикимора сидела на ее любимом камне у самой кромки воды и делала себе декупаж. На самом деле то, что она делала, называлось маникюр, но слово «декупаж» ей было больше по душе.
Королевский пингвин без штанов, но в галстуке-бабочке, читал утренний номер Таймс.
- В Британском научном обществе переполох. До сих пор не разрешилась интрига дня. Горячие споры вызвали фотографии городского праздника, выложенные неизвестным пользователем в интернет. Действительно ли личная подпись на панцире одной из гигантских черепах принадлежит великому сэру Чарли…
Кикимора вытянула руку и стала любоваться своей работой.
- Кстати, мэр города вчера проигрался в пух и прах. Нужно отправить кого-нибудь забрать карету…