Нике скоро сорок, и она одинока.
«Меня зовут Джон Смит, и я алкоголик».
Одинокая баба. Не мать, не сестра, не жена, не уложит и не разбудит и не даст на дорогу вина. Руководитель отдельчика, в котором её уважают, побаиваются и называют стервой. Да чего там, она таковой и является. Равнодушно режет правду-матку в глаза — тонкими ломтиками. Хоть начальству, хоть подчинённым, хоть кому. Сослуживиц считает курицами, сослуживцев — раздолбаями, и опять же говорит им это прямо в лоб. Стерва и есть.
Она стоит в супермаркете возле полок с морепродуктами, прикидывая, из чего завтра навертеть роллов. Конечно, проще заказать всю эту кухню на дом. Но на выходных у неё времени хоть жопой ешь, почему не сделать роллы — неспешно, так, как она любит, под бормотание диктора, комментирующего теннисный турнир.
Ника берёт с полки банку со щупальцами осьминога. Осьминог кого-то щупал, щупал, а теперь попал в банку — вот она, жизнь.
— Извините, девушка, вы не знаете, где тут у них замороженная клюква? — внезапно раздаётся за её плечом мужской голос, и она сперва вздрагивает, а потом раздражённо оглядывается.
— Я что, похожа на мерчендайзера? — чеканит она, прищурившись. — Где вы видите у меня бейджик?
Мужик, стоящий перед нею, озадаченно её оглядывает — высокую, худую, в модном коротком пальто, с модной короткой стрижкой. Сам он широкоплеч и коренаст, чуть выше неё, по виду её ровесник. Работяга — мгновенно оценивает она. Замызганная куртка, потёртые джинсы, грубые ботинки, трёхдневная щетина, которая выглядит сексуально только у Дэвида Бэкхема и иже с ним. Седые виски. Вид совершенно измотанный, но — она принюхивается — перегаром не разит.
— Я извинился, — медленно говорит мужик. — И тут нет ни одного мер или хер. Извините ещё раз.
Он разворачивается и отходит в сторону. Но вместо того, чтобы передёрнуть плечами и снова уткнуться в морепродукты, Ника говорит ему в спину:
— А вы смотрели там, где у них вся заморозка? Крабовые палочки, грибы? Овощные смеси?
— Смотрел. Нету, — коротко отвечает мужик, повернувшись вполоборота.
— Зачем вам далась эта несчастная клюква? — вдруг спрашивает Ника, не понимая, зачем это знать ей самой. — Купите какого-нибудь сока, что ли.
— У меня ребёнок болен. Два года ему. Врач сказала — сварите клюквенный морс, — так же кратко поясняет мужик.
— А что, антибиотики в аптеках закончились? — после паузы интересуется Ника. — Медицина возвращается к народным корням?
— Я купил все лекарства, которые она прописала, — устало сообщает мужик. — Но хочется, как лучше.
— Лучшее — враг хорошего, — ворчит Ника и внезапно предлагает: — У меня в морозилке валяется эта клюква, и я живу через дорогу отсюда. Если она вам так нужна, хотя это сплошное шаманство, то пойдёмте. Подождёте во дворе, я вам вынесу.
— Я у вас куплю, — серьёзно обещает мужик, и Ника сердито закатывает глаза:
— Не порите ерунды. Я её не ем и всё равно собиралась выкинуть. Соседка угостила, а ей родственники с севера привезли. Так что это тру-клюква, и она, наверное, дожидалась именно вашего ребёнка. Пойдёмте.
Ника решает, что у неё, по-видимому, уже что-то гормональное. Какой-то сдвиг. Она ведёт к себе незнакомого мужика, гипотетического маньяка и насильника, пусть даже не в дом ведёт, а только во двор, но всё-таки…
Она вспоминает, как в романе Маркеса престарелые девственницы мылись и укладывались в свои холодные постельки в чистых сорочках и без трусов в ожидании высадки вражеского десанта.
Ника мрачно усмехается, идя по тёмной улице от одного редкого фонаря до другого. А в её дворе светятся только окна чужих квартир.
— Как вас зовут, извините? — кашлянув, неловко спрашивает мужик.
— Ника, — поколебавшись, отвечает она. — То есть Вероника Николаевна.
— А меня — Сергей, — сообщает он. — Спасибо вам, Ника.
Он переминается с ноги на ногу в темноте, большой и неуклюжий, похожий на медведя.
— Я вам ещё ничего не принесла, — отрывисто бросает она. — Не за что меня благодарить. Стойте тут, я сейчас.
Он послушно кивает.
Торопливо поднимаясь по лестнице, Ника соображает, что он сейчас проследит, в каком окне зажжётся свет, и… и что? Станет её преследовать и домогаться? Ха-ха, размечталась. У него семья, ребёнок, о котором он так трогательно заботится… на кой она-то ему сдалась? И вообще, он не в её вкусе. Заросший щетиной работяй с большими руками и в грязной куртке. Шоферюга, наверное, какой-нибудь или слесарь, как Гоша из фильма «Москва слезам не верит», отрада одиноких баб. Куда ему справиться с Никой, с её двумя высшими образованиями, тремя иностранными языками и стажировкой за бугром?
Ох, если бы, если бы кто-нибудь мог справиться с Никой!
Она выгребает ледяной пакет с мёрзлой клюквой из холодильника, запирает дверь и спускается во двор. Мужик — Сергей — терпеливо ждёт. Курит — в темноте вспыхивает красный огонёк его сигареты, которую он отбрасывает при её появлении.
— Вот, — Ника суёт пакет ему в руки. — Забирайте. Жене скажете, что в магазине купили.
— Она умерла, — неожиданно говорит Сергей. — Марина умерла. В прошлом году. Сердце. После родов… испортилось, врачи сказали.
Ника замирает на несколько очень долгих мгновений, а потом растерянно бормочет:
— А с кем же тогда сейчас ваш ребёнок? Он же маленький ещё!
— С моей тёткой, она из Кемерово приехала, ей семьдесят восемь, тёте Люде, она молодец, хоть и старенькая, конечно, и ей тяжело, Федька у меня такой… верченый, — объясняет Сергей, в первый раз такой длинной фразой. — Спасибо вам, вы очень добрая.
Это она-то!
— А вы замужем? — спрашивает он вдруг, и Ника вся напружинивается.
Ага, всё-таки началось! Нянька понадобилась! Улицезрел подходящую кандидатуру! Конечно, его тётка старая совсем!
— Да, — решительно отвечает Ника. — То есть нет. Неважно. Какая вам разница?! Взяли свою клюкву и и идите себе.
А она вернётся домой: включит ноут, выйдет в Сеть и примется клеить виртуальных мальчиков, как делает это много лет подряд. Виртуальный секс тоже полезен для здоровья. На определённых ресурсах у неё репутация крутой стервы, и партнёров для такого времяпрепровождения — завались, в очереди стоят.
А у этого Сергея жена умерла. Сердце после родов испортилось. Так вот как эти детки даются — ценой собственной жизни. Неужели этой Марине так был нужен этот, как его, Федька?
Хорошо, что Ника — чайлдфри.
Она всё ещё стоит возле подъезда, когда Сергей заворачивает за угол. Не может же она крикнуть ему вслед: «Дайте номер телефона!» Или, что ещё унизительнее, броситься его догонять.
Она догоняет его, совершенно запыхавшись, и быстро говорит, глядя почти гневно в его усталое лицо:
— Дайте свой номер телефона. Узнаю, пригодилась ли клюква.