КОЛУМБ ВЕРНУЛСЯ
(Монолог пьяного адмирала)
На небе светит глупоглазый месяц.
Я на него готов завыть, как пёс.
На всю вселенную усы развесив,
Меня в таверне слушает матрос.
Ночь холодна, как будто королева.
Европа спит, скучна, как мой камзол.
И тошно представлять, твою налево,
Что я – источник золота и зол…
Когда стремился я в поход индейский,
Я не стыдился лести и вранья –
Руководила мной, по-компанейски,
Космическая алчность бытия.
«Нажива на живых рабах – гуманна,
Рабам спасает души – невзначай.
А золото – ведёт за океаны,
Питает разум, покупает рай».
Сто раз я кланялся убийцам и прохвостам,
Сто раз просил взаймы у дураков,
Сквозь океан тащил пропойц на чёртов остров,
Открыл дорогу в рай… и был таков.
Открыл? Проваливай! Тебя не жальче,
Чем тех рабов, что ты привёз, дурак!
…Моя метафизическая алчность –
Дорога в Новый Свет и Новый Мрак.
Ругнуться бы озлобленно и грубо,
Да смысла в злобе нет…как и во всём.
Индеец-раб нахально пучит губы,
Не понимая, что мы тут несём…
Себя учу я, как язык индейский.
Ночь молчалива, словно ветчина.
Смерть смотрит вдаль с улыбкой фарисейской,
А жизнь – скучна, как верная жена.
Я быть пытаюсь сумрачным и гордым,
Я умножаю злобу и враньё…
А королева холодна, как орден,
Как званье адмиральское моё.
Матрос глядит, как сонная мартышка,
Не понимая этих странных слов.
Жизнь – скучная, изорванная книжка,
Пользительная лишь для дураков.
А он, бесстыжий, именно таков.
Я лгал. Я грабил. Я сменил отчизну.
Я знал похмелье, но знавал и хмель…
Хуан! Тащи бутылку. В небо брызну
Струёй бургундского… Я, кстати, вызнал
Научное определенье жизни –
Оно одно, простое: канитель.
Какая канитель, скажите просто, –
Мечтать о славе, золоте, добре,
Считать, что океан тебе по росту,
И оказаться смердом при дворе!
Они меня забудут, право слово,
Бог весть чьим именем прозвав страну,
Что я открыл… Но в этом нет худого.
Смешно другое, как я ни взгляну:
Сие забавно – стать в веках героем,
Рискуя жизнью, честью и душою,
Сквозь океан прокладывать следы
Для воровства, наживы и вражды.
Сквозь море рыскать, надрывая *опу,
Сто раз тонуть, в долги по грудь залезть,
Чтоб привезти в студёную Европу
Рабов, и золото, и модную болезнь;
В Мадриде плесть для грандов небылицы,
Просить деньжат, и жрать, и бабу мять…
Но тошно мне к чему-то зря стремиться
И что-то в этой жизни понимать.
Стреляй, скачи, живи… А что же дальше?
Как ни ломай башку, и не поймёшь.
Во всём, что мы творим, есть доля фальши,
И даже правда – это праведная ложь.
Мы лжём, что ищем новизны, открытий.
Для грандов всё равно, я жив иль мёртв:
Достаньте золото, а там – хоть не живите,
Хоть удавитесь… Бережливый мот,
Я промотал себя – за власть и деньги,
Которые сквозь пальцы утекут…
Да, все мы дураки, но все мы – дети,
Не знающие, что они – растут.
Мы подрастём. Мы, может, поумнеем.
Мы станем благодарней и скромней…
Мадрид мудрит, вино в нём – чуть хмельнее,
Чем в Генуе, и сумрак – чуть черней.
Европа пахнет лавром и лимоном.
И на черта я мчал за океан?
Добро везде слабо, а зло – бездонно,
Как океан… как этот вот стакан.
Я пью, я пью… и не напьюсь, дружище.
Мы, моряки, такие дураки!
Плывём куда-то, всё чего-то ищем,
Хотя не движутся материки…
И море нам бормочет матерки.
Мадрит мудрит, а гранды жаждут грантов.
Ночь молчалива, словно ветчина.
Откапыватель собственных талантов,
Я сам не знаю, в чём моя вина:
Я развратил открытием полмира,
Привёз вам попугая и банан,
Приполз в харчевню, сам себе не милый,
И пью, и злюсь, что до сих пор не пьян.
Европа спит, как мирная старушка…
А океан ворчит, как Бог, суров…
Хуан! Тащи бутылку. Где же кружка?
Куда нам плыть? Понятно всё без слов.